Проснувшись утром, Маруся сразу заподозрила неладное. В избе не было никого: ни отца, ни матери, ни братьев с сестрой. Только бабушка хлопотала у печки. А ведь отец обещал взять её с собой на покос! «Всё равно пойду!» — упрямо подумала Маруся, но на всякий случай спросила у бабушки сиплым ото сна голосом:
— Бабуль, а где все?
Бабушка Глаша, ловко орудуя ухватом около печки, ответила:
— Так все по делам ушли. Отец на дальний покос, мать с младенцем на ферму, а старший на рыбалку с ребятами убежал. Сестра твоя тоже не сидит без дела, вон пошла с девками на колхозный огород трудодни робить, зарабатывать себе на новый наряд.
— А как же яяяя???? — возмутилась Маруся и заюлила вокруг бабушки: туда-сюда, оойй… чуть с ног не сбила старушку. — Тятя хотел взять меня с собой косить, я хотела там ягод нарвать для варенья, как тятя любит — черничное и брусничное!
— Посторонись маленько, ишь распрыгалась… — приказала баба Глаша, доставая котелок, чтобы проверить дошла ли каша. — А не взял он тебя, потому что ты спала слишком сладко. Папа долго смотрел на тебя и сказал: «Дочка моя, наверное, седьмой сон видит, не буду будить.» И ушёл.
— Я его догоню! — оживилась Маруся и сразу же начала собираться.
— Кудыыы??? — встрепенулась баба Глаша. — Одна через лес не пойдёшь! Не забыла кто в лесу у нас водится?! Жить надоело?!
А Маруся своё заладила:
— Я тяте обещала варенье! Ничего со мной не случится — быстро лес проскочу! Тропка одна, я всё знаю!
— Нельзя! Не пущу! По хозяйству поможешь мне, в огороде морковку пора выдернуть, вот работа тебе! Маруууся! — кудахтала бабка, бегая за девочкой по избе, но куда уж ей поспеть за проворными детскими ногами!
Ловко уворачиваясь, Маруся успела выпить пару глотков воды из черпака, схватила на бегу лепёшку и кинула её в приготовленный заранее туесок.
— Не переживай, бабушка! Вернусь вечером с тятей! — сказала она и была такова: подхватила свои башмачки и вылетела на улицу, припустила босиком к воротам. Только отбежав подальше по пыльной дороге она надела обувь, а бабка так и осталась позади с криками.
В тот день отец уходил на дальний покос и обещался взять с собой Марусю — уговорила его любимая дочка. Далеко идти, дорога плохая, через лес, да и сам участок для покоса не лучший: болотистая почва, покрытая кочками. Но что выделил им колхоз, то и имели, у других было не лучше. Зато там, на болотистых участках и кочках, отлично росла черника, брусника и голубика. Комаров и мошек тоже было в достатке. Оттого и хотела Маруся пойти вместе с отцом, чтобы нарвать туесок черники и брусники, и даже настырная мошкара её не пугала — задумала она наварить варенья, а из оставшихся ягод испечь пирог для любимого папочки. Очень тяжело трудился её отец с утра до ночи, несмотря на паховую грыжу от того же тяжёлого труда, а Маруся во всём старалась ему угодить, всё выискивала такое, чем можно порадовать папу, окружала его заботою с мальства. И до того сильна была между ними любовь, что никто из детей не ревновал, вся семья купалась в этих лучах пронзительного и искренного чувства.
Маруся вышла за пределы Коржевки и направилась в сторону леса. Путь её пролегал через поле. На выезженной колхозными тракторами колее отчётливо вырисовывались гусеничные узоры. Трава между колеями ещё была покрыта росой. Высоко поднявшаяся рожь местами была выше самой Маруси и пахло от неё дивно: одновременно и подсохшей травой, и бочкой с зерном, которым Маруся потчевала время от времени кур.
Смешанный лес выглядел вполне приветливо. Маруся остановилась и решила перед заходом съесть свою лепёшку, чтобы голод не отвлекал её в дороге. Шла она уже минут тридцать и потому окончательно проснулась.
«И где-то там, в густом лесу, прячется ото всех Бирючиха», — подумала Маруся, глядя своими круглыми глазками на умиротворённый лес. Первое сомнение закралось в душу девочки — а стоит ли игра свеч? Если встретится она с Бирючихой, то живой из леса уже не выйдет… Десятилетиями толковали о ней в деревне… Нехорошими были те пересуды. Невольно всплыли в памяти Маруси подробности.
Она жила в лесу совершенно одна. Люди своей жестокостью изгнали её туда. Бирючиха мстила им многие годы: воровала детей, собак, пугала сборщиков ягод, каких только бед не причиняла она — так гласила молва. Бабки, те, что из старожилов, рассказывали:
— Когда умер отец, у детей его закончилась обычная жизнь. Мамку их подхватила нелёгкая — пить начала, с мужиками чужими путаться, бабы приходили и били её, а она отлежится и опять за своё. Детям тоже доставалось, из-за мамки-то: всюду гнали их, обзывали, шпыняли все от мала до велика. Ходили они, бедные, неприкаянные и голодные, одежонка сплошь ободрана, сами грязные, неумытые. Девочка, значит, постарше была, годков восемь-девять, и мальчик лет четырёх.
Баба Глаша остановила рассказ, чтобы поудобнее устроится на печке. Маруся смотрела на неё во все свои круглые глаза, ясные, как два василька. Хоть и слышала она раз двадцать эту историю, а всё равно страшно.
— Бабушка, да неужели люди были злыми такими в то время? — спрашивала Маруся. Привстав на лавку, она помогала бабушке накрыться.
— Всем непросто жилось. Может и дети те были не ангелы, кто знает? Ото представь, будет сейчас какой-нибудь ободрыш ходить по улице, захочешь ли ты дружить с таким? Ему ни игра, ни грамота, ничего не интересно, глаза тусклые от голода, вороватые — ему пожрать бы и только.
— Ну бить бы я его не стала…
— Так их и не били. Прогоняли, когда попрошайничали.
— Да как же, бабушка! Ты же говорила в прошлый раз, что их палками!..
— Разве? — захлопала по-совиному глазами баба Глаша. — Ну может. Забыла уже. Как бы то ни было… А прошло время, может год, может два, и сгорел у них дом. В пожаре том сгинула мать и мальчик, а девочка чудом выжила, смогла сквозь пламя на улицу выбежать. Лицо и руки она опалила себе, страшна стала… Вся в этих самых… в струпах. И никого не подпускала к себе, потому как умом помутилась. Её в приют хотели, а она пряталась. Забежит в уцелевший сарай и вилами на людей кидается, и рычит. Перестала на человека быть похожей, дикая, как зверёныш. Схоронили деревенские её семью на нашем погосте, видали люди, что девочка ходила там, слёзы лила… И когда она ужо знала, что вот-вот придут за ей из органов, или что оно там те времена было, то подалась эта девочка в лес, да и осталась там жить.
— И не нашли её?
— А кому она нужна, чтоб искать её? Дело-то не вчера было, более шестидесяти лет прошло. Вырыла себе эта девочка землянку и стала в ней жить, и до сих пор живёт, наводит страху на детей и взрослых. Кур нашинских по ночам таскает, кошек душит, нападает на тех, кто в лес ходит. Говорят, коль в глаза ей посмотришь — всё, не жилец больше. Непременно вскоре человек умирает. Иль в окно как заглянёт среди ночи, так и сердце останавливается — хлоп и всё… ибо страшная она: нос длинный крючком, в бородавках вся, и злая притом. А уж если ребёнок какой попадёт в её ловушку, то поджарит она его в печке и съест вместе с косточками. Вот так. Поэтому ты, Маруся, в лес одна не ходи. Изловит тебя Бирючиха и погубит. Усекла?
— Да, бабушка… — отвечала, холодея душой, Маруся. — А её всегда Бирючихой звали?
— Это люди придумали, ведь она, как бирюк, нелюдимая. Верно, и говорить уже разучилась за шестьдесят-то лет. А какое у неё настоящее имя было — этого никто и не помнит.
— А ты, бабушка, её видела?
— Видела, наверно, пока она тут жила, но имя, хоть убей, позабыла. Мала я была, года четыре. Бирючиха она для всех и всё тут.
Для Маруси, как и для остальных детей деревни, она была не просто Бирючихой, а настоящей бабой Ягой. Детвора боялась её до смерти. Мальчишки наперебой рассказывали истории о том, как повстречалась им Бирючиха и каким чудом они смогли удрать. Маруська верила всему вплоть до семилетнего возраста, а как не верить, если даже взрослые описывали бабку сущим монстром и устрашали ею непослушных детей. А в семь лет появилась у Маруси своя личная история встречи с Бирючихой — уже настоящая.
Откинув последние сомнения, Маруся запихнула в рот остаток лепёшки и вошла в лес. Каковыми бы ни были её опасения, но желание порадовать папу пирогом и вареньем пересилило страхи. Сколько раз она здесь ходила со взрослыми и проносило, и в этот раз повезёт!
Спокойно шла она по лесу, на ветках щебетали птички. Некоторых Маруся замечала и останавливалась, чтобы посмотреть. Сидит на сучке неприметная с виду певунья, клювик её раскрыт и поднят вверх, и каждое пёрышко дрожит от усердия.
— Здравствуй! — говорит ей Маруся.
— Чик-чирик! Чирик-чик-чик! — отвечает ей последними нотами птичка, а потом встрепенётся и улетит на соседнее дерево.
В лесу, как и за ним, было болото. Путники проложили через него безопасную тропу. Деревья в том месте росли редко и были чахлыми, с уклонами, густо обросшие мхом, а подальше и вовсе были одни редкие ёлочки, маленькие и покрытые плесенью. Множество лет уже этим ёлочкам — кислая почва не даёт им расти. Идёт Маруся и видит, что местами болото словно кр*вью полито — это брусника горела красным пламенем, поднимаясь надо мхом. Блестели ягодки её, как бусины, и листочки плотные, маленькие, красиво выделялись среди болотного уныния. Как пройти мимо такого богатства?
Стала Маруся собирать бруснику в свой туесок. Осторожно ступала она по кочкам, выщупывая ногой среди мягких кочек наиболее плотные участки. И так увлеклась она сбором ягод, что не заметила как далеко забралась. Туесок её уже до половины заполнен был. Остановилась Маруся только когда поняла, что вперёд не пройти больше — болото уже не просто мягким было, а полужидким. Ступишь на кочку вроде, а она убегает куда-то под болотом… Все башмачки свои извазюкала Маруся, но туесок держала крепко. Давай назад идти… А куда? Поняла Маруся, что потеряла ориентир, не знала в какую двигаться сторону. Пошла туда, где лес плотнее казался…
Как гамак стала земля под Марусей. Раскачивается болото, засасывает в себя ноги путницы, а под ним, под болотом тем — тягучая бездна. Сделалось Марусе по-настоящему страшно. Уже не было времени у неё на обдумывания, нужно было быстрее скакать, пока ноги совсем не увязли. Прыгнет на кочку девочка, а та плюх — и уходит. На следующую, скорее на следующую! Недалеко от надёжного лесного покрова Маруся прыгнула на одну из кочек очень неудачно — подвернула ножку и упала. А мягкая кочка же, подумав несколько секунд, провалилась и ушла из-под неё. Стала Маруся тонуть, потянуло её медленно вниз, а подвёрнутая ножка болит сильно. Туесок отбросило на соседнюю кочку, половина ягодок высыпалась.
— Помогите! Спасите! — закричала девочка.
А позади Маруси росла чахлая и плесневелая ёлочка. И вдруг эта ёлочка пощекотала Марусину голову, словно специально к ней наклонилась. Обернулась девочка — а на ёлочке той сидела увесистая синяя птица. Маруся взялась за верхушку ёлки, птица слетела на соседнее деревце. Руки исколола она иголками, но выбралась на кочку. Башмачки её остались в болотной трясине, на ножку нет мочи ступить — болит, гудит… А птица сидит, словно ждёт… Рукой подать до неё. Маруся, отяжелевшая от грязи, решила идти за птицей. Кое-как, превозмогая боль, перепрыгивала она туда, куда указывала ей синяя незнакомка. Так и перелетала птица с деревца на кустик, указывая Марусе дорогу. По пути и туесок она свой подняла. Только на твёрдой земле птица покинула Марусю, улетев.
Маруся присела под дерево. Что липкая она и босая — это не беда… А с ногой такой куда идти? Распухла она в районе лодыжки. Куда дальше идти она не знала — не бывала ранее в этой части леса. Тёмные деревья, старые, а впереди сгущаются так, что стелется под ними мрак. Заплакала девочка. И только потом уже удивлялась Маруся — откуда птица такая взялась в их лесах? Отродясь она подобных не видела.
Начала Маруся плутать по лесу. Передвигалась, с трудом превозмогая жгучую боль, проваливалась в какие-то огромные лужи, выползала и опять ковыляла. И тут, когда сил уже не было совсем, увидела Маруся то ли избушку, то ли землянку, и упала недалеко от неё, потеряв сознание от боли.
Очнулась Маруся, когда какая-то страшная старуха с длинным носом и отвратительными бородавками на нём, тащила её, подхватив подмышками, в сторону избушки. Тут уж Маруся и вовсе чуть не умерла от страха, сердечко детское льдом обдало — Баба Яга нашла её! Бирючиха! Уж лучше б она в болоте утонула, чем такая смерть! А Бирючиха сказала ей очень хриплым, лающим голосом:
— Чуть не попалась ты, девочка. Теперь всё…
Оказывается, разговаривать она не разучилась. Маруся услышала только два слова: «попалась» и «всё». Заревело дитё вголос. Сил, чтобы вырваться, не было, да и не убежишь — ножка совсем не шла. Бирючиха, отдуваясь, затащила её в избушку и уложила на устланное мхом подобие кровати. Сама она сидела рядом и тяжело дышала, слушая вопли Маруси.
— Будет плакать тебе, уймись, уже уши от тебя позакладывало. Что с ногой у тебя, девочка?
— Й-а… Оступи-илась… — задыхаясь, объяснила Маруся, — на болоте… а потом тонуть начала.
Бирючиха дала ей воды из деревянной, грубо выскобленной кружечки. Маруся выпила жадно. Обмыла старуха её лицо и руки, ногу больную тоже протёрла, осмотрела внимательно… покачала седой головой.
— И чья же ты, дитё? С такой ногой далеко не уйдёшь.
— Тятина…
— Ну а конкретно? Где этот твой тятя? В Коржевке? Как он мог отпустить тебя одну в лес?
— На покосе он, а я к нему из дома сбежала. Хотела нарвать брусники, пока косит он… И нарвала, да все ягоды растеряла…
— А где покос?
А там, где выделили всем колхозникам, далеко, на болотах перед Сурой.
— Знаю я эти места, недалеко от меня. Вот что… Ты будь здесь, я на всякий случай тебя закрою. Схожу я за твоим отцом, а ты жди и никуда не уходи, поняла?
Маруся послушно кивнула. Она всё ещё испытывала ужас перед Бирючихой и промелькнула даже мысль в детской голове, что бабка уйдёт за дровами для печки, чтобы изжарить её. Но выбора не было. Маруся осталась ждать, сообщив Бирючихе своё имя и то, как зовут её «тятю».
Бирючиха подняла оставшийся валяться около избушки туесок Маруси, высыпала из него пригоршню раздавленных ягод. Был туесок грязный и бабулька обмыла его в ручье.
Страшно удивились мужики, когда увидели живьём Бирючиху. Одни отшатывались, пытались прогнать её, но Бирючиха смогла-таки выяснить кто из них приходится Марусе отцом. Объяснила она ситуацию, как могла, а туесок Марусин был тому доказательство, ведь некоторые мужики подумали, что она просто хочет их в лес заманить и даже предлагали посечь её косами.
Чуть больше часа прошло… Всё это время Маруся жалась к углу и от нечего делать рассматривала скромное жилище Бирючихи, принюхивалась к развешенным под потолком связкам трав. Когда увидела она на пороге отца и ещё одного мужика, то опять разревелась — от счастья, что спасена. Уходя, никто из взрослых не сказал старухе «спасибо». В суматохе забыли… Но вот Маруся оглянулась из-за отцовского плеча и спросила с опозданием:
— Бабушка, а как вас зовут?
— Паша… — прошелестела старуха. Деревья и птицы подхватили звук её имени: Па-ша… ша… ша…
— Спасибо вам, бабушка Паша.
Старуха махнула ей на прощание рукой и улыбнулась странной, кривой улыбкой.
Всю дорогу до покоса отец нёс Марусю на руках. Усадили её в телегу. Увидела там же Маруся свой туесок. Опечалилась:
— Все ягоды я, тятя, растеряла… А так хотела сделать для тебя варенья…
— Как это растеряла? — удивился отец, — да он тяжеленный какой! Старая ведьма мне его таким и отдала. Погляди, что там внутри?
Заглянула Маруся внутрь, а там — батюшки! — под завязку брусники и несколько пригоршней уже очень спелой, последней черники.
— Это ты нарвал?
— Нет! Когда мне?
— А кто же?
— Ну, если не ты, то, должно быть, Бирючиха. Хм…
Долго тарахтела в телеге Маруся, полулежа на свежем и ароматном сене. Через лес телеге было не проехать, поэтому объезжали его ещё более дальней дорогой. Думала Маруся об одном — о Бирючихе. Нет, не так — о бабушке Паше. Детское сердечко сжималось от жалости… Живёт одна, в лесу, люди наговаривают на неё всякого… Но если бы она плохая была, разве стала бы спасать Марусю?
Приехали они домой в шесть вечера. Маруся заснула ещё в телеге, да так и проспала до обеда следующего дня. Проснулась — а ножка её перевязана, подложена в бинты дощечка.
— Доктор приходил, — пояснила мама. — Ну теперь ты расскажешь нам что случилось? Как пленила тебя Бирючиха? А мы тебе говорили-наказывали!
— Она меня не пленила, а спасла. И вообще она хорошая, добрая! Люди врут о ней!
И сколько ни пыталась Маруся доказать всем, что Бирючиха на самом деле не Бирючиха, а бабушка Паша, добрая и не страшная старуха, никто, кроме родителей, ей так и не поверил.
Никогда больше Маруся не видела её… Теплилось в её сердце воспоминание о несчастной и всеми изгнанной женщине… И только спустя годы, когда Маруся уже уехала из Коржевки учиться в техникум, рассказали ей по приезду:
— А на погосте Бирючиху нашли! Лежала она на заброшенных могилах, должно быть, мать там её и брат похоронены.
У Маруси душа захолонула. Спросила:
— Живую нашли?
— Нет, померла. Туда ей и дорога, старой ведьме.
А варенье, которое сварили из ягод, нарванных Бирючихой, получилось удивительным! Долго его потом вспоминали как самое удачное из всех.
