— Ну вот, Ольга Викторовна, теперь можете смотреть телевизор хоть целыми днями! — довольно кивнул Борис, провёл рукой по пыльной линзе старенького телевизора, вынул носовой платок, протёр. — И сколько же он у вас так стоял? Давно бы мастера вызвали…
— Да всё руки не доходили. Он еще там, в доме, был, а антенна работала плохо, вот мы его и не использовали почти, — пожала плечами женщина, сидя за столом и раскладывая карты. Пасьянс сегодня выходил изумительный, ладный, тютелька в тютельку, даже приятно. — Надюша всё обещала новый купить, но вот уехала… — переложила «даму червей» Ольга, поправила слетевший с плеч пуховый платок. — А мне и радио послушать отрада. Я спектакли люблю, по местному передают, записи из театров. Такая прелесть, как будто в зале сидишь… Да и новости тоже утром слушаю. К телевизору даже не привыкла как–то…
— Понятно. Но скоро же Новый год, «Голубой огонек» будут показывать. Неужели не смотрите?
— Отчего же, смотрели когда–то. К соседям ходили. Надежда у меня со всеми в округе дружила, а теперь разъехались, разбежались люди… И праздник встретить не с кем.
— Не говорите ерунды! Надя приедет, я зайду, посидим. А хотите, напишем или позвоним вашим родственникам, пригласим! — воодушевился Боря. — У нас всегда на праздники весело было, гостям счета нет. То с папиной работы, то с маминой заглянут, потом, само собой, родня, дальше мои приятели, девчонки тоже. За столом места нет, так мы на кухне или во дворе… Очень хорошо было. Да вот тоже уже давно не виделись со многими, в родной город я приезжаю редко, тяжело там быть после смерти родителей.
— А квартира? Сдаете? — снизу вверх посмотрела на него Ольга Викторовна, ткнула ноготком в короля. Карта под её рукой помялась, уголок загнулся, «король» как будто удивленно вытянул шею.
— Нет. Стоит просто так.
— И зря! Это же деньги буквально из воздуха! Боря, а вам, признайтесь, нужны денежки! Вы и Надюша же…
Борис закашлялся, отвернулся, стал собираться.
— Извините, мне пора, — глухо сказал он.
— Хорошо… Хорошо… Ну извини, я лезу не в свои дела. Привычка, знаешь ли, такая. Ну и скудность моего мирка заставляют совать нос в чужую жизнь. Обедать будешь? У меня сегодня борщ и бородинский хлеб. А, каково?!
Ольга Викторовна победно выпрямилась. Пасьянс сошелся.
Боря отрицательно покачал головой.
— Тороплюсь. Ну, Ольга Викторовна, до свидания. А что, Надя не звонила? — спросил он уже стоя в прихожей и застегивая куртку.
— Неет… Нет, — пожала плечами женщина. — Да позвонит ещё, не переживай. В этих столицах всё так сложно, голова кругом, наверное.
— Я не переживаю, просто интересуюсь… К Новому году же обещала приехать. Немножко осталось. Подожду. — Борис улыбнулся, распахнул входную дверь и ушёл.
Совсем скоро конец декабря, город уже занесло снегом по самые верхушки столбиков у забора, он стоит теперь выбеленный, чистый, как будто маляр прошелся валиком по промерзшей, мертвой земле. Даже дышать стало легче. И когда приедет Надя…
Борис вздохнул. Он так соскучился…
Они жили в соседних квартирах. Надежда с матерью переехали сюда из развалившегося частного дома полтора года назад. Боря помнил, как остановился во дворе грузовик, заворчал, закашлял, потом притих. Хрупкая, в туфельках на высоком каблуке, красном, с широкой юбкой, платье и легком демисезонном пальто женщина осторожно вылезла из кабины, посмотрела наверх, на забрызганный солнечными бликами дом. Боря стоял тогда на балконе в майке и шортах, делал зарядку.
Встретившись взглядом с приехавшей женщиной, он кивнул ей. А чего же не кивнуть красивой даме?!
Но та быстро опустила глаза. Ей было не до Бори, она ждала рабочих, чтобы перенести вещи в квартиру.
Грузовик перегородил выезд со двора. Кто–то из соседей уже принялся возмущаться, требовал убрать машину.
Женщина растерянно озиралась по сторонам.
— Помочь вам? — наконец крикнул Борис, свесившись вниз.
— Что? — Она смешно жмурилась, закрывала глаза рукой. Солнце, отражаясь в чистых окнах, слепило ее, заставляя плясать перед глазами жёлто-зелёные пятна.
— Я говорю, помочь вам, наверное, надо! С вещами…
Женщина оглянулась на машину, в бессилии развела руками.
— Ну, если вам не сложно… Хотя… У нас же грузчики… Мама! — вдруг всплеснула она руками, кинулась к вставшему у ворот такси.
Из подъехавшей машины вышла такая же миниатюрная дама, только намного старше. Она тяжело опиралась на трость, то и дело останавливалась, вздыхала.
— Мама, я здесь. Иди к дому. Ну зачем ты приехала так рано?! Я же просила к вечеру! У нас еще ничего не готово, а у тебя простуда!
— Наденька, ну что я буду там сидеть, в пустом помещении… Это вгоняет в тоску. Грустно, дочка… Всё кажется, что по мансарде кто–то ходит, по—моему, я даже слышала вздохи. Это дед, милая моя! Твой дед приходил.
— Мама, брось говорить чепуху. Дед в могиле, ему там хорошо и спокойно. Тебе померещилось. Ладно, раз уж ты приехала, то тогда поднимемся? Надо тебя куда–то усадить. Ты мерила температуру?
— Нет. Градусник где–то в этом грузовике. Да и без толку всё это!
— А вот и не без толку! И теперь у тебя будет теплая ванная, горячая вода, все удобства. Давно пора было уезжать из нашей развалины. Да там плесени больше, чем на… — возмущенно отчитывала мать Надя, помогая обойти грузовик.
Они вместе подошли к двери подъезда. А Борис уже стоял на крыльце.
— Я помогу. Мне скоро выезжать на работу, а вы весь двор перегородили. Что, помочь отвести вашу маму? В какую квартиру? У нас лифт сломался, придётся пешком, — как будто извиняясь за недальновидных ремонтников, сказал он.
Надя вынула из кармана ордер.
— Шестнадцатая. Я так легко забываю цифры, просто кошмар какой–то. Да, шестнадцатая, — уверенно кивнула она.
— Это на четвертом этаже. Извините, не представился. Борис Румянцев. Я живу с вами на одном этаже, в четырнадцатой.
— Надежда. А это моя мама, Ольга Викторовна, — протянула ему руку женщина. — Ну, давайте же уведем маму, она больна, сильная простуда… Да и ноги у нее слабые.
Боря держал Ольгу Викторовну под локоть, она медленно, приставным шагом поднималась по лестнице. А за ними уже толкались пришедшие грузчики. Надя распоряжалась поклажей, на спинах мощных, с квадратными плечами мужчин проплывали в квартиру мешки, коробки, части мебели.
— А может быть Ольге Викторовне пока у меня посидеть? — предложил Борис. — Мне через двадцать минут уходить, но я могу оставить вам ключи.
— Вы что, совсем не боитесь? — усмехнулась Надина мама.
— Кого? Вас? Нет. Да и брать у меня нечего. Ну что, пойдете?
— Мама, соглашайся! — закивала Надежда. — В нашей квартире тебе не протолкнуться, сесть негде, всё завалено. Боря, извините, у вас есть мёд и чай? Простите, я, наверное, слишком много требую…
Женщина потупила взгляд.
— Мед есть. Чай заварим. Проходите, Ольга Викторовна, вот сюда, пожалуйста!..
Так Ветровы вошли в квартиру и жизнь Бориса. Тогда он ещё не знал, что Надя задержится там надолго.
Они как–то сдружились. Боря помогал навести порядок, справить новоселье. У него была масса свободного времени и энергии.
— Но у вас наверняка есть дама сердца, — с лукавой улыбкой сказала тихо Ольга Викторовна как–то за чаем. — Она обидится, если вы будете слишком часто засиживаться у нас! Вы передайте ей мои извинения и…
— Нет, это лишнее. Я волен сам распоряжаться своим временем, — оборвал её тираду Боря.
Ольга Викторовна довольно кивнула, посмотрела на Надю. Та сделала вид, что увлечена расстановкой книг на полках.
Борис сам не заметил, как влюбился. А ведь обещал себе больше не впадать в это глупое оцепенение при виде обнаженной женской ножки, клялся сохранять спокойствие даже тогда, когда женщина близко–близко стоит рядом, и ты чувствуешь ее дыхание на своей щеке и видишь, как пульсирует жилка на её тонкой шее.
С Борей это уже было один раз. Он с головой тогда нырнул в чувства, ходил, как будто пьяный, ждал встречи, как мальчишка, сидел под окнами и караулил силуэт любимой, но… Она предпочла ему другого. Так бывает в жизни, это нормально, это борьба за существование, только и всего, но это больно, унизительно. И поэтому больше не должно продолжаться!
Не продолжилось, утихло. Потихоньку Борис излечился, успокоился, погрузился в работу, защитил кандидатскую, корпел в лаборатории над образцами строительных материалов, бегал по утрам, проплывал дистанцию в бассейне не хуже многих, жарил рыбу по четвергам и чувствовал себя достаточно счастливым… Пока не появилась Надя…
… Лето. Надя в легком, полупрозрачном платье идет по улице. Она натерла босоножками ногу, хромает и чуть не плачет от боли.
— Обопритесь на меня. Ну, давайте! А лучше сядьте на скамейку, я схожу за пластырем, — нагнал соседку Боря. Он сделал это из совершенно простых, человеческих побуждений. Надя послушно села, сняла босоножки.
Когда сосед прибежал с упаковкой пластыря, она вытянула вперед мысочек, мужчина наклонился, стал заклеивать рану. Вот тогда и повторилось всё это — дыхание, пульсирующая венка, аромат духов, слишком глубокий вырез на платье…
Надежда смущенно выпрямилась, прикрыла шею руками.
— Спасибо, дальше я сама, — покачала она головой.
Борис кивнул. Он был слишком взволнован, чтобы понять её кокетливые призывные взгляды.
— Тогда я пойду. В магазин. Вам ничего не нужно? — поинтересовался он хрипло.
— Нет. То есть, если тебя не затруднит, купи нам с мамой молока. Я забыла про него…
Так они перешли на «ты». Он купил молоко, принес, потом помогал Ольге Викторовне переставлять шкаф, так как она считала, что он стоит совершенно неудобно. Надя пока пекла оладьи, дальше сели пить чай. И Борис запьянел. От чего? От горького меда на губах, от наливки, что, по случаю, достала у кого–то Ольга и теперь предложила попробовать, от того, что Надежда то и дело касалась Бориной руки, беря очередной оладушек.
— Как твоя нога? Пластырь на ночь сними, пусть ранка подсохнет, — наконец выдавил из себя мужчина.
— Да… да… Это больно, но я сделаю. Да… — закивала Надя.
Потом они с матерью обсудят, что «изголодавшийся» мужчина виден сразу. Он нетребователен, покладист, боится обидеть, мягок, как пластилин.
— Так и лепи из него, что хочешь. Так делается семейное счастье, дорогая моя! — рассматривая лежащие на столе карты, пожала плечами Ольга Викторовна. — Боря неплохой вариант. И квартира где–то там есть, впоследствии можешь ее сдавать. Он на всё согласится!..
… Борис метался и мучился недели две. А потом… Потом Надя стояла на его кухне в нежно–розовом халатике, заспанная, румяная, и жарила яичницу. Боря любовался ею, как великим произведением искусства. Женщины вообще венец творения, а эта конкретная — самая–самая!
— Мне пора, пусти, пожалуйста. Мама будет беспокоиться! — вяло вырывалась из Бориных объятий Надежда, сдавалась, позволяя себя целовать, потом снова как будто беспокоилась.
Наконец она ушла, вынула из кармана халатика ключи, отворила дверь их с матерью квартиры.
Ольга Викторовна стояла в коридоре, строго смотрела на полуодетую дочь.
— Надя, — начала, было, она, но дочка перебила её.
— И не надо ничего говорить! Не тебе отчитывать меня, ты сама грешная. Я в душ!
Иногда Надя оставалась у соседа на всю ночь, иногда уходила поздно вечером. Когда летом удалось всё же определить Ольгу Викторовну в санаторий, они жили как муж и жена, но никто не произносил этого вслух. Все когда–то обжигались, теперь не хотели говорить о том, что кандалами связывает людей вместо того, чтобы окрылять.
Надя была немного небрежной, неаккуратной, но Борис этого и не замечал или делал вид. Он сам пылесосил, мыл посуду, а Надя повторяла, что она гостья, ей не положено заниматься домашними делами…
Вернулась Ольга Викторовна, пришлось опять жить порознь.
— Почему вы не поженитесь? — спросила Ольга, когда дочка опять пришла домой только утром.
— Поженимся! Обязательно поженимся! Только не сейчас. Не время пока, нам и так хорошо, — отмахивалась Надюшка и убегала на работу…
А потом, в сентябре, она вдруг засобиралась в Москву.
— Зачем? — глядя, как Надя складывает вещи в чемодан, спросил Борис. — Надолго?
— Ой, я не знаю. Понимаешь, позвонила моя подруга, мы когда–то учились вместе. Она живет в Москве, сломала ногу, за ней совершенно некому ухаживать! Я поеду, помогу.
— Переломы срастаются быстро. Ну неужели нет рядом друзей, коллег по работе? И что с твоей работой тогда? Ты уволилась?
— Вот представь себе, что нет у моей подруги надежных друзей, кроме меня. Слушай, Боря, не надо допрашивать меня, это унизительно! Почему я должна оправдываться, а? Это мое дело, моя жизнь, моя подруга! Ты лучше присмотри тут, пожалуйста, за мамой. Я не навязываю ее тебе, просто иногда заходи, хорошо? Чтобы я не волновалась…
— Давай, я найду твоей подруге хорошего врача— реабилитолога, так будет эффективней! — поднимая Надин чемодан, предложил Борис.
— Да, конечно! Но это потом. Всё потом, Боря. А сейчас ей прописан покой. Если бы ты знал, как я не хочу уезжать… Ведь только наладилась тут жизнь у нас с мамой, я встретила тебя… Ты же будешь меня ждать, да? А я, давай, буду тебе писать. Как раньше делали, буду письма писать и присылать.
— Ну давай. И я тебе тогда. Адрес скажешь?
— Ой, я не помню точный адрес, где–то он записан у меня… — Надя стала рыться в сумочке, сокрушенно вздохнула. — Не могу сейчас найти. Давай на почтамт, до востребования, так удобней. Ну, я всё напишу. Вон уже такси приехало, пора!
Надежда выпорхнула из квартиры, Боря понес за ней чемодан. Ну ничего, рассуждал он, разлука — это полезно, это укрепляет чувства.
Ольга Викторовна смотрела на них из окошка своей комнаты. Не солгали карты, Надя должна была уехать…
…Первое письмо пришло через три дня. Надя писала, что устроилась хорошо, что подруга благодарит всех, кто отпустил к ней такую помощницу. Потом было несколько предложений о том, как не хватает Наде Бориного тепла, как шумно в Москве, суетно.
У Надежды был крупный, какой–то детский почерк. Бориса это забавляло. Он тоже писал ей, просил не задерживаться, предлагал приехать, но Надя как будто не замечала этих его просьб, не отвечала на них или уверяла, что скоро вернется, просила подождать.
— Она вам что–то рассказывает? Звонит? — допрашивал соседку Боря, когда заносил той продукты. — Письма не было уже довольно долго. Я понимаю, сейчас другие времена, но…
— У Нади много дел, ей совершенно некогда писать письма. Не обижайся на неё! Там же, у этой подруги, двое деток, Надя сейчас полностью связана с ними. Школа, кружки, уроки… — отвечала Ольга Викторовна заученный урок, придирчиво осматривала принесенные продукты, складывала их в холодильник.
— Погодите. У той женщины всего лишь сломана нога, почему она не может помочь своим детям сделать уроки?! — удивленно обернулся Борис, увидел, как поморщилась Ольга Викторовна, понюхав принесенную рыбу.
— С душком, — констатировала соседка. — Как же так невнимательно, Боря?! Отнесите–ка сразу на помойку, а то вся квартира пропахнет!
Ольга наблюдала, как Борис, пожав плечами, несет два превосходных куска хека на улицу, кидает в мусорный бак.
— Ничего, — рассудила она. — Зато отвлекся от глупых своих мыслей…
Надя написала в ноябре, письма стали приходить одно за другим.
«Я скоро вернусь… Постараюсь… Вот–вот освобожусь… Дела пока не позволяют, но я очень стараюсь…» И ещё в каждом письме была просьба позаботиться об Ольге Викторовне.
Мужчина делал вид, что всё в порядке, ушел с головой в работу. Но по вечерам было тоскливо.
— Ольга Викторовна, у вас есть её телефон? — не выдержал он. — Вы же ей звоните?
— Нет. Только она мне. Этого достаточно. А вы лучше, Боря, займитесь ремонтом в квартире, подготовьтесь к Наденькиному возвращению! Она будет очень довольна, да и вы при деле!
Борис решил, что, как только Надя вернется, он сделает ей предложение, а пока, действительно, нужно привести квартиру в порядок.
Ремонт он делал сам. Поклеил новые обои, поменял кухонный гарнитур, выбрал тот, который когда–то понравился Наде на картинке. Пришлось немного потратиться, но ведь было, ради чего! В Бориной комнате висела на стене картина, подарок от друга детства, лично им самим нарисованная, шарж, Борин портрет. Наде он не нравился, она всегда поворачивала картинку к стене. Теперь вместо шаржа висит пейзаж, так Надюше будет приятно.
С балкона ушли на помойку старенькие лыжи и лотки с камешками, которые Боря привозил из отпуска, на память. Надя говорила, что этот хлам делает квартиру тесной и душной. И Борис послушался её совета избавиться от лишнего… Всё готово для того, чтобы Надя стала полноправной королевой, Надеждой Румянцевой, только бы она приехала…
— Ольга Викторовна, ну зайдите же, посмотрите. Как на ваш взгляд, Наде понравится? — спросил Боря, наблюдая, как соседка ходит по его квартире.
— Ой, Боренька, ты такой молодец! Так стало светло, чисто! Это всё для Нади? Приятно… Очень приятно. Ей понравится!
— Хорошо. Спасибо!.. — довольный собой, кивнул мужчина…
А в начале декабря Ольга Викторовна опять заболела. Борис застал её еле дышащей, бледной и с высоченной температурой.
— Я вызову врача. Как связаться с Надей? — строго спросил он. — Вам нужен уход, понимаете? А подружки и так справятся!
— Я не знаю, как с ней связаться! Не мучай меня, дай лучше воды! — прохрипела Ольга Викторовна.
Борис протянул ей стакан. Женщина жадно выпила, попросила ещё…
Приехала скорая, фельдшер Тамара Николаевна, строгая женщина низенького росточка и с короткой стрижкой, сказала, что у больной воспаление легких, надо ехать в больницу.
— А вы ей кто? Родственник? Соберите вещи, посуду. Вашей маме нужно срочно в больницу! Да что вы стоите?! — прикрикнула она на Бориса.
— Я сосед вообще–то. Но это я вызывал вас и готов…
— Извините, — нахмурилась фельдшер. — Я иногда бываю резкой. Но тем не менее, Ольгу Викторовну надо собрать и отправить на лечение. Вы сможете?
Он смог. Собрал, отправил, проводил. Всю дорогу, пока тряслись в машине, держал испуганную Ольгу Викторовну за руку, говорил с ней о каких–то пустяках.
Тамара Николаевна слушала их болтовню, иногда задавала вопросы, заполняла бумаги.
— Дочери тогда сообщите, хорошо? — ужа прощаясь, попросила она Бориса. — Состояние достаточно опасное, хорошо бы, чтобы были рядом родственники.
— Да, конечно. Я сделаю! Я…
— Спасибо. Извините, мне пора.
Тамара уже шагала прочь, слушая, как по рации называют новый адрес…
…Надя позвонила на следующий день. Румянцев остался в квартире соседки, ждал её звонка.
— Что? Какой ужас, Боря! Как хорошо, что ты был рядом! Спасибо тебе, спасибо! — всхлипывала она.
— Когда ты приедешь? За мамой надо ухаживать, она тебя ждет! — строго спросил Борис.
— Ой, скоро! Очень скоро! Тут завертелось, дела, у подруги осложнения, будут повторно оперировать. А у неё дети… Я должна…
— Надя! — рявкнул в трубку мужчина. — Твоя мать серьезно больна. Может быть хватит помогать чужим и пора вспомнить о своих, а?!
— Зачем ты кричишь на меня?! Как ты можешь заставлять меня выбирать?! Хорошо, я пришлю деньги, найми маме сиделку. Если тебе самому трудно быть милосердным…
Она всхлипнула, бросила трубку.
Борис сначала жутко злился на неё, потом на себя, что не сдержался, всё ждал, что Надя перезвонит, но она молчала…
Ольга Викторовна выписалась через две недели. К ней на дом приходила медсестра, делала какие–то уколы. Боря покупал в аптеке лекарства, навещал соседку каждый день.
— Ну вот, скоро Новый год! Наденька любит этот праздник, обязательно приедет! — уверенно говорила женщина, улыбаясь Борису и отрывая от календаря очередной листик. — А еще надо бы починить наш телевизор. Вон он стоит, в уголке. Надя приедет, будем смотреть этот ваш «Голубой огонек».
Ольга Викторовна сдернула с телевизора ткань.
— Хорошо, я посмотрю. Завтра после работы зайду! — пообещал Борис…
… И вот всё починено, сделан ремонт в квартире, даже куплена новая посуда, близится праздник, пора покупать ёлку, а Нади всё нет.
— Боренька, ты уже решил, где будем отмечать — у тебя или здесь? — поинтересовалась соседка, обведя взглядом свою гостиную. — Мне кажется, здесь уютней, да и игрушки у нас стеклянные, старинные, очень красивые. Давай к нам поставим настоящую, огромную елку, как из сказки, нарядим её все вместе. Надюша приедет, будет помогать, а?
— Не знаю. Я еще не думал об этом, — ответил Боря. — Наверное, так лучше. Надя соскучилась, ей будет приятно.
Боже, Борис сам так соскучился по ней, а может, по тому образу, который теперь возникал в голове… Так соскучился, что хотелось выть и перевернуть весь мир, только бы найти её…
Посыпались письма, десяток писем, которые Надя строчила одно за другим, клялась, что старается освободиться, что ей самой очень хочется домой, что Боря снится ей каждую ночь…
За неделю до Нового года на работе у Бориса случилось несчастье. Коллега неловко упал, поранился. Закрывая половину лица какой–то тряпицей, он стонал и раскачивался, ничего не соображая.
Боря вызвал скорую. Приехала Тамара.
— Ну знаете, это уже не смешно! — сказала она, узнав Бориса. — Вы и тут по–соседски зашли?
— Я здесь работаю. Что с моим товарищем? — нахмурился мужчина.
— Сильно рассечена бровь, надо зашивать. Глаз не задет, это самое главное. Да что вы так перепугались?! Что, в детстве Бог миловал от травм? Поехали в больницу, всё будет хорошо! — Тамара встала, повела пострадавшего к машине. Румянцев пошел за ними.
Пока ехали, Тамара опять молчала, иногда только поднимет голову от бумаг, спросит то про прививку от столбняка, то про аллергию на лекарства.
Борис тайком наблюдал за ней. «Интересные все же они существа, женщины… Такие разные, уникальные…» — думал он… И вдруг, посмотрев в окно на мелькающие в белых шапках кусты, улыбнулся.
— Извините, а вот вы какие елки любите: живые или искусственные? — спросил он Тамару.
— Мы с братьями всегда наряжаем елочку у деда на даче. Там и праздник встречаем. Так что живую, — ответила Тома, улыбнулась.
— И много у вас братьев? — спросил Боря.
— У меня три брата, я самая младшая. Мама очень хотела дочку, вот и дождалась.
Женщина рассмеялась. Её смех был тихим, приятным, ей очень шло быть веселой…
…В почтовом ящике лежало сразу три письма от Нади. Борис сначала хотел открыть первый конверт, но потом порвал все и выкинул в мусорное ведро. А на стене снова повесил картинку, подаренную другом. Сменить кухонный гарнитур на старый было бы глупо, да и лыж уже не вернуть… Жаль… Но жизнь продолжается. И она не может быть соткана из одних ожиданий…
— Боря, а куда же ты? Уезжаешь? Надя может приехать в любую минуту, а ты… Да и мне накрывать на стол одной тяжело. Ты же обещал мне помогать во всём, пока Надюши нет! — лукаво прищурилась Ольга Викторовна. — И елку еще не купили…
— Извините, Ольга Викторовна, передавайте Наде привет, но я не буду здесь встречать Новый год. Еду к друзьям, за город. А ёлку… Ну попросите дворника, он поможет донести. До свидания!
Борис сбежал вниз по лестнице, ему было легко и радостно. Его уже ждут на станции Тамара и один из её братьев. Они поедут вместе, будут наряжать елку в саду Томкиного деда, гулять и кататься на лыжах. Борис будет проживать эти дни, ничего не ожидая. Он так решил.
… — Наденька… Ты перегнула палку, дочка! Он уехал! Да–да! Уехал, даже не поставил мне елочку! И продукты… Я уже привыкла, что Боря приносит мне продукты. Надя, приезжай наконец, хватит, нагулялась! Ты же его упустишь! Хороший, положительный мужчина! Он всё понял, понял, что ты обманываешь! Почему ты смеешься? Он ждал тебя, подготовил квартиру… Как не интересует? Такой преданности позавидуешь! Что? Не нужен больше?.. А я? Зачем тебе жить со мной, если в Москве лучше? Ну наверное потому, что я твоя мать. Или я приеду к тебе, можно? Потом? Обсудим всё потом? Ты спешишь? Театр… Ладно, до свидания, целую тебя… — Ольга Викторовна повесила трубку, растерянно огляделась. «Ну что ж, — подумала она. — Значит, нужно подождать…»
