— Я тебя очень прошу, Наташ, — Алексей говорил вполголоса, но сдавленно, — ну просто по-человечески… Поехали. Это же день рождения.
Наталья молча стояла у кухонной раковины, вытирая руки о вафельное полотенце. Из духовки уже пахло пирогом с курицей, старший сын скоро должен был вернуться из колледжа. Про «поехали» она слышала не в первый раз за последние три дня — и молчала столько же. Потому что знала: стоит ей сказать хоть слово — и она сорвётся.
— Я просто не понимаю… — Алексей вздохнул и сел за стол. — Ну ладно, ты с мамой не в лучших отношениях. Но это же не повод… Совсем не ехать. Тебя там никто и трогать не будет.
Наталья повернулась к нему, опёршись на край столешницы. Говорила спокойно, глядя прямо:
— А ты когда-нибудь думал, каково это — сидеть за одним столом с человеком, который при каждом удобном случае говорил тебе: «Ты нам не пара», «Ты его увела у другой», «Ребёнок твой мне не внук»? И это я ещё мягко пересказываю.
Алексей отвёл взгляд.
— Я говорил с ней… Она изменится.
— Говорил? — Наталья усмехнулась. — А знаешь, что она мне сказала в прошлый раз? «Ты со своей работой можешь хоть двадцать дипломов получить, а настоящей женой всё равно не станешь. Настоящая — та, что слушается». Это она про твою бывшую. Про ту, что сама от тебя ушла и алименты в суде выбивала.
Он промолчал.
— Я не поеду. Не хочу. И не буду делать вид, что мы семья. Если тебе надо — езжай. Подарок я уже купила. Он в пакете у выхода.
Алексей поднялся из-за стола, подошёл к окну. Наталья уже не смотрела на него — проверяла, не подгорает ли пирог.
— Ты упрямая. — Его голос был тихим.
— Я уставшая. — Она повернулась к нему. — Я больше не хочу прогибаться, Лёш. Ни ради чьих-то ожиданий, ни ради приличий. И знаешь, самое страшное? Я себя в этой ситуации не ненавижу. Раньше бы ненавидела — за неуживчивость, за то, что неудобная. А теперь — нет.
Он кивнул, будто впервые услышал не жену, а взрослого, усталого человека.
— Ладно. Я поеду один.
— Хорошо.
Весь вечер Наталья пыталась занять себя делами. Пирог — в духовке. Полы — вымыты. Старший сын — в наушниках, в своей комнате. Младшая — уснула после сказки. А внутри — пустота и глухое эхо: «А вдруг ты не права?»
Она вспомнила первый визит к Вере Павловне. «Ох, у вас ребёнок? Ну ничего, авось Алексей себе ещё родит. Без вас.» А потом: «Какая ты самостоятельная… даже чересчур.»
Наталья тогда только развод оформила. Работала на двух работах, тянула сына одна, снимала квартиру, умудрялась платить ипотеку за старое жильё. Алексей стал для неё опорой, настоящим плечом. Но свекровь с первого взгляда определила: «из другой породы». Не той, что «для нашей семьи».
— Мам, — из комнаты вышел сын, — там у тебя что-то в духовке шкварчит.
Она поспешила на кухню. Достала пирог, выключила плиту, открыла окно.
— А папа где? — спросил Артём, наливая себе чаю.
— У бабушки. Сегодня у неё день рождения.
— Ты не поехала?
— Нет. Не захотела.
Он кивнул. Без осуждения. Без вопросов.
— И правильно, — сказал, укусив край пирога. — Она тебя не любит. Я это сразу понял. Там как зайдёшь — будто в морозильную камеру попал.
Наталья хмыкнула. Умный, чёртёнок. Всё видит, всё чувствует.
Алексей вернулся поздно. Наталья уже сидела с книжкой, но читала одно и то же предложение в третий раз.
— Ну как? — спросила она, не поднимая головы.
— Скучно, как всегда. — Он сел на край дивана. — Мама спрашивала, почему ты не приехала. Я сказал — не захотела. Поверила, кстати. И даже не закатила истерику.
— Поздравляю.
Он потянулся к её руке.
— Ты знаешь… Я ведь сначала злился. А теперь понимаю — ты права. Ты много лет старалась быть хорошей, удобной. Но она не захотела тебя принять. И дело не в тебе.
Наталья посмотрела на него. В глазах — усталость, но без вины.
— И что теперь?
— А теперь… живём, как взрослые люди. Общайся с тем, с кем хочешь. А я не буду заставлять. И сам разберусь, где мама, а где перегиб.
Она впервые за вечер улыбнулась.
— Тогда мы справимся.
Прошла неделя. Наталья держалась стойко. Пирогов не пекла, телефон от свекрови игнорировала, а в ответ на осторожные попытки Алексея «ну просто спросить, как она» – поднимала бровь и уходила мыть посуду.
Но в пятницу утром раздался звонок. Номер Веры Павловны. Наталья по привычке хотела сбросить, но что-то остановило.
— Да, слушаю?
— Наташа? — голос на том конце был чужой. Мужской. Взрослый.
— Да. А вы кто?
— Это сосед вашей свекрови. Михаил. Я нашёл ваш номер в списке контактов у неё. Вера Павловна… упала. На лестнице. Мы вызвали скорую, её увезли в больницу. Я решил вам сообщить, вдруг вы ближе, чем сын.
Наталья замолчала. Сердце дернулось, но голос остался ровным:
— Спасибо. Я передам Алексею.
Она повесила трубку и сразу пошла в комнату, где муж что-то смотрел на планшете.
— Твоя мама в больнице. Упала. Её увезли. Сосед звонил. Надо ехать.
Алексей отложил планшет. В глазах мелькнула тревога.
— Сильно?
— Не знаю. Он не сказал. Только что скорая забрала.
Он вскочил, натянул джинсы, схватил куртку. Наталья посмотрела на него и, не дожидаясь вопросов, уже тоже искала ключи и пакет с фруктами.
В приёмном покое пахло хлоркой и тревогой. Вера Павловна лежала на кушетке, с повязкой на голове, бледная, с ссадинами на ладонях.
— Мам… — Алексей сел рядом.
— Ну чего вы оба как на похороны пришли, — буркнула она. — Я ещё не умерла. Ушиб, сотрясение. Ничего страшного.
Наталья стояла у стены. Молчала. Не знала, что чувствует. Жалость? Сочувствие? Или то самое тягучее «а я ведь предупреждала», которое сейчас совершенно не к месту.
Вера Павловна перевела взгляд на неё.
— Спасибо, что приехала. Не ожидала. Думала, обиделась насмерть.
— Я не ради вас. Ради Алексея, — сухо ответила Наталья. — И ради себя. Уважение к возрасту не отменяет личных границ.
Старуха посмотрела на неё внимательно, впервые — не как на врага.
— Упрямая ты. Но, может, это и хорошо. Я ведь… я же просто хотела, чтобы он был с «настоящей», — пробормотала Вера Павловна. — А ты оказалась крепче всех моих «настоящих».
Вера Павловна пролежала в больнице три дня. Наталья каждый день привозила еду, брала сменную одежду, заглядывала к врачу. Ничего особенного. Просто… делала. Без лишних слов, без примирительных объятий.
А в день выписки свекровь вдруг вымолвила:
— Спасибо, Наташа. Я всё-таки была к тебе несправедлива. Ты сильная. Не такая, как я думала. Если бы я была моложе — хотела бы быть похожей на тебя.
Наталья стояла с пакетом в руке и не знала, что ответить. Это было не извинение. Это было что-то другое. Может быть, даже… попытка понять.
Прошёл месяц. За столом сидели всей семьёй: Алексей, Наталья, дети. А в углу — Вера Павловна, с тёплым пледом на коленях.
— Пирог у тебя лучше, чем у меня получался, — буркнула она, отломив кусочек. — И вообще, я поняла, что с тобой лучше не спорить. Всё равно сделаешь по-своему. Но теперь хоть понимаю — почему.
Наталья рассмеялась. Негромко. Спокойно.
— Потому что иначе — не выжить. А уж в вашей семье — особенно.
И всё-таки, они не стали подругами. Не болтали по телефону, не делились рецептами. Но Наталья больше не отворачивалась при встрече. А Вера Павловна, когда звонила внуку, спрашивала: «А мама как? Здорова?»
И это было уже победой.
Весна в этом году наступила рано. Ещё не апрель, а солнце уже яркое, сухой асфальт, и в воздухе — запах чего-то нового. Наталья с утра мыла окна: в доме давно требовалась чистка — и не только физическая.
С тех пор, как Вера Павловна выписалась из больницы, многое изменилось. Она перестала звать Наталью «эта» и сдержанно, почти уважительно называла по имени. Иногда даже по имени-отчеству, будто признавая за ней какую-то взрослость, независимость.
И Наталья, сама не веря, заметила за собой: она больше не сжимается, услышав голос свекрови по телефону.
— А помнишь, как ты хотела продать её квартиру, если вдруг она уйдёт раньше? — спросила однажды подруга, прихлёбывая чай на кухне. — А теперь смотри, у вас почти перемирие.
— Не перемирие, — Наталья улыбнулась. — Мы просто приняли друг друга такими, какие есть. Без попытки перевоспитать.
— Слушай, а если бы не падение её?
— То, наверное, мы бы так и жили. С отвращением, натянутыми улыбками. А теперь… теперь всё на своих местах. Я не обязана быть для неё идеальной. А она — не обязана меня любить. Главное — уважение.
В один из субботних вечеров Вера Павловна позвонила сама. Без повода. Без претензий.
— Наташа, привет. Это я… Ты не против, если я зайду? Купила в магазине твой любимый торт — с абрикосами. Помнишь, ты как-то хвалила?
Наталья на секунду замерла. Это был не просто звонок. Это было приглашение в мир, где свекровь приходит не с проверкой, а — просто так.
— Заходите, Вера Павловна. Мы дома.
Торт оказался вкусным. Говорили ни о чём: про весну, про детей, про цены на продукты.
А под конец визита Вера Павловна вдруг неловко протянула небольшой фотоальбом.
— Это Алексей маленький. Я недавно нашла. Думаю, ему будет приятно. А тебе — может, интересно. Он у нас тогда такой был… упрямый. Как и ты.
Наталья пролистала страницы. Там — мальчик в полосатой шапке, мальчик на санках, мальчик с деревянным пистолетом. Детство, которое никогда не видела. История мужа — та, что раньше была ей недоступна.
— Спасибо, — только и смогла вымолвить она.
— Да… — Вера Павловна встала, поправляя платок. — Я долго воевала с тобой, Наташа. И всё думала: ну не моя ты. А теперь понимаю: ты — жёсткая, но справедливая. И если бы я в своё время была такой же… может, и ошибок меньше было бы.
На пороге она вдруг задержалась.
— Я ведь внуков своих люблю, знаешь? Просто по-своему. И тебя — тоже уже как-то… не чужой ощущаю. А ты меня — прости, если сможешь.
Наталья кивнула. Без пафоса, без слёз. Просто: да, я поняла.
Через год, когда они всей семьёй собирались праздновать день рождения Алексея, Наталья подошла к свекрови первой.
— Садитесь рядом, Вера Павловна. Тут свет лучше, и салат, который вы любите, — прямо под рукой.
Вера Павловна улыбнулась.
— Наташа… Спасибо. Просто — спасибо.
Они не стали лучшими подругами. Но стали взрослыми женщинами, которые пережили свою неприязнь, устали от войн, научились разговаривать. И в этом — самая настоящая победа.
