— Ты чё, серьёзно сейчас сказал? — голос Аньки прозвучал так тихо, что я едва расслышал.
Я сидел напротив неё за столом, уставленным салатами, которые никто уже не ел. Свечи догорали, отбрасывая нервные тени на стены. Слева от меня примолкла мать, справа — сестра с её мужем застыли с вилками на полпути ко рту.
И только я, полный идиот, продолжал жевать оливье, как будто не произнёс только что самую разрушительную фразу в своей жизни.
— Что именно ты хотела услышать? — спросил я, отчаянно пытаясь придать голосу хоть какую-то твёрдость.
Всё началось безобидно. Анька спросила, почему я не взял трубку в четверг вечером. Обычный вопрос девушки, с которой встречаешься третий год. Я мог бы соврать — мол, был у друзей, телефон разрядился, заснул рано. Миллион отговорок крутилось в голове.
Но я выбрал честность.
Наверное, потому что устал притворяться. Или просто шампанское развязало язык. А может, где-то в глубине души хотел, чтобы всё закончилось именно так — быстро и публично, без долгих объяснений с глазу на глаз.
— Я был с Верой, — сказал я. — Мы встречаемся уже два месяца.
Тишина повисла такая, что слышно было, как капает вода из крана на кухне. Капля. Ещё капля. Я считал их, не в силах поднять глаза.
Мать первой пришла в себя:
— Антон, ты что творишь? Аня приехала специально из другого города, чтобы провести с нами Новый год!
Да, приехала. С подарками для всех, с пирогом, который сама испекла по маминому любимому рецепту. Села в автобус в пять утра, чтобы к вечеру быть здесь. Я встретил её на вокзале с букетом роз — она их обожает.
Мы обнялись. Я почувствовал её духи — те самые, что подарил на прошлый День рождения. Она прижалась ко мне, счастливая, ничего не подозревающая.
А я знал. Знал, что сегодня должен сказать правду.
— Послушай, — начала сестра Катерина, явно пытаясь сгладить ситуацию, — может, вы сейчас не будете… ну, при всех…
— Нет, пусть говорит, — перебила её Анька.
Она смотрела на меня, и в её глазах я увидел не слёзы, как ожидал, а что-то другое. Любопытство? Облегчение? Не мог понять.
— Расскажи мне о Вере, — попросила она спокойно, откидываясь на спинку стула.
Вот этого поворота я точно не ожидал.
Мы познакомились с Верой случайно — я чинил принтер в её отделе. Она работает бухгалтером, носит строгие блузки и очки в тонкой оправе. Совсем не мой типаж, если честно. Анька — яркая, громкая, с копной рыжих волос и смехом, который слышно на весь подъезд. Вера — тихая, сдержанная, из тех, кто предпочитает книгу шумной вечеринке.
Началось с обеденных перерывов. Мы случайно оказались за одним столиком в столовой. Потом это повторилось. И снова. Мы говорили о всяких мелочах — погоде, работе, смешных новостях. Ничего особенного.
Но однажды она рассказала мне про свою бабушку, которой не стало три года назад, и голос её задрожал. Я взял её за руку — просто так, по-дружески. А она не отняла.
И вот тут я понял: что-то не так. Что-то во мне отозвалось на эту тихую грусть в её глазах, на эту хрупкость, которую она так тщательно прятала за профессиональной маской.
— Она знает про меня? — спросила Анька, прерывая мои воспоминания.
Я кивнул.
— Давно знает. С самого начала.
— И как она реагирует на то, что ты встречаешься с двумя девушками одновременно?
Мать ахнула. Зять Семён неловко покашлял и потянулся за графином с водой.
— Не одобряет, — честно признался я. — Говорит, что я должен определиться. Что так нельзя, что это нечестно по отношению к тебе.
— Умная девушка, — кивнула Анька. — Хоть кто-то в этой истории имеет совесть.
Укол был точным. Я заслужил.
Катерина встала из-за стола и начала собирать тарелки, явно нуждаясь в каком-то действии, чтобы разрядить атмосферу. Мать сидела, сжав губы в тонкую ниточку — я знал это выражение, она так выглядела, когда была максимально разочарована.
А я думал о том, как мы дошли до этого момента.
С Анькой было легко — в начале. Она врывалась в мою жизнь как ураган, заряжала энергией, тащила на концерты, в походы, в гости к своим бесчисленным друзьям. Рядом с ней я чувствовал себя живым.
Но постепенно эта энергия начала выматывать. Я — человек тихий, мне нужны моменты тишины, когда можно просто сидеть с книгой или смотреть в окно, думая о своём. Аньке покой непонятен. Для неё жизнь — это постоянное движение.
Вера не требовала от меня быть кем-то другим. С ней я мог просто молчать — и это было комфортное молчание, без напряжения и необходимости заполнять паузы.
Но говорить это сейчас Аньке? При всех? Звучало как отмазка.
— Знаешь, что самое обидное? — наконец произнесла Анька, всё ещё сохраняя удивительное спокойствие. — Не то, что ты встречаешься с другой. Даже не то, что скрывал это два месяца.
Она встала, взяла бокал с шампанским и сделала маленький глоток.
— А то, что ты не нашёл сил сказать мне об этом наедине. Выбрал этот… спектакль.
И вот тут я понял: она права. Абсолютно права.
Я трус. Я надеялся, что ситуация разрешится сама собой, что Анька поймёт по каким-то знакам, что я отдаляюсь, что между нами что-то трещит. Я хотел, чтобы она сама предложила расстаться, освободив меня от необходимости быть плохим парнем.
Но Анька не догадывалась. Или не хотела догадываться. Она продолжала строить планы, рассказывала о квартире, которую присмотрела для нас, о том, как здорово было бы завести кота.
А я кивал, соглашался — и параллельно встречался с Верой, проводил с ней вечера, обсуждал книги, гулял по тихим улочкам.
— Прости, — выдавил я. — Я… не специально так получилось.
— «Не специально»? — Анька усмехнулась. — Ты же взрослый мужчина, Антон. Тридцать два года. В каком возрасте ты наконец начнёшь отвечать за свои поступки?
Мать поджала губы ещё сильнее, но промолчала. Катерина, вернувшись из кухни, положила руку на плечо Аньки.
— Может, вам правда лучше поговорить отдельно? — мягко предложила она.
Анька отрицательно покачала головой.
— Не нужно. Тут и так всё ясно.
Она достала телефон, открыла приложение такси.
— Что ты делаешь? — спросил я, чувствуя, как внутри всё сжимается.
— Уезжаю. Последний автобус ушёл, так что придётся брать такси до города. Дорого, зато быстро.
— Аня, на улице минус пятнадцать, — забеспокоилась мать. — Останься хотя бы до утра, переночуешь в Катиной комнате.
— Спасибо, Марина Васильевна, но я хочу домой. К себе домой, — Анька схватила куртку с вешалки. — Подальше от… всего этого.
Я встал, не зная, что делать. Проводить её? Остановить? Просить прощения ещё раз?
Она обернулась уже в дверях.
— Знаешь, я даже рада, что всё выяснилось. Последние месяцы я чувствовала, что ты где-то далеко, не со мной. Думала, проблемы на работе, стресс. А оказывается — всё банальнее.
— Это не банально, — возразил я. — Я правда не хотел тебя ранить.
— Но ранил. И ладно, переживу. Я сильная, если ты не заметил за эти три года.
Она шагнула в коридор, потом остановилась и добавила тише, почти для себя:
— Надеюсь, с Верой ты будешь честнее. И смелее.
Дверь закрылась. Мы услышали стук каблуков по лестнице, потом хлопнула входная дверь подъезда.
Я стоял посреди комнаты, ощущая на себе взгляды родных. Никто не произносил ни слова.
Наконец мать встала, подошла ко мне и дала лёгкую затрещину — не больно, скорее символически.
— Вот дурак, — сказала она без злости. — Идиот несчастный.
Катерина обняла меня за плечи.
— Бывает, брат. Жизнь штука сложная.
Семён философски заметил:
— Главное, что никто не умеp. А остальное — переживёте оба.
Я вернулся к столу, налил себе вoдки, выпил залпом. Свечи догорели окончательно. Салаты подсохли. Праздник точно не задался.
Позже, лёжа в своей старой детской комнате и глядя в потолок, я думал о том, что сделал всё максимально неправильно. Мог сказать Аньке за день до праздника. Мог встретиться с ней отдельно. Мог не доводить до этого унизительного спектакля.
Телефон завибрировал. Сообщение от Веры: «Как прошёл вечер?»
Я посмотрел на экран и не нашёл слов для ответа.
Как прошёл? Отвратительно. Честно. Справедливо.
Я набрал: «Поговорим завтра. Устал».
А потом написал Аньке: «Доехала?»
Ответ пришёл быстро: «Да. Не пиши мне больше, пожалуйста. Хотя бы какое-то время».
Я положил телефон на тумбочку и закрыл глаза.
Праздник закончился. Отношения закончились. И что-то во мне тоже закончилось — способность обманывать себя, что можно сидеть на двух стульях, что можно не делать больной выбор.
Вера ждала определённости. Теперь она её получит. Хотел ли я этого? Не знаю.
Знаю только одно: честность, даже жестокая и несвоевременная, всё же лучше лжи. Пусть даже понял я это слишком поздно и самым худшим из способов.
