Дверь в квартиру распахнулась, прежде чем Марина успела достать ключ. На пороге стоял отчим, Валерий, с её старым, некогда розовым, а теперь облезлым чемоданом в руке.
— Забирай свои вещи и съезжай, — его голос был ровным и холодным, как металлическая дверь. Он поставил чемодан на пол в прихожей, отчего щёлкнул хлипкий замок. — Правила в этом доме устанавливаю я.
Из гостиной выскочила Лиза, его дочь, её сводная сестра. Глаза у неё были круглые от ужаса.
— Папа, что ты делаешь? Остановись!
— Не твоё дело, Лиза. Иди в свою комнату, — не глядя на неё, бросил Валерий.
Марина не шевелилась, чувствуя, как немеют пальцы. Она смотрела, как её жизнь, утрамбованная в один уродливый чемодан, стоит на паркете, к которому она десять лет мыла полы. Потом медленно наклонилась, взяла ручку.
— Хорошо, — тихо сказала она. — Всё понятно.
Она развернулась и потянула чемодан за собой на улицу. Лиза всхлипывала у неё за спиной. Дверь захлопнулась с таким звуком, будто захлопнулась навсегда.
Это случилось ровно через месяц после смерти мамы. Рак забрал её быстро, оставив после себя тишину в трёхкомнатной хрущёвке и невысказанные обиды. Валерий, отчим, стал чужим вмиг. Раньше его холодность компенсировала мамина теплота. Теперь некому было встать между ними.
— Ты здесь не прописана, — заявил он как-то за завтраком, не глядя на неё. — Юридически ты мне никто. Так что имей в виду.
Марина имей в виду. Она мыла посуду, убиралась, готовила на всех, как и всегда. Она думала, это её дом. Оказалось, она просто прислуга, чьи услуги больше не нужны.
Они переехали к Валерию, когда Марине было четырнадцать. Мама вышла замуж по расчёту — «чтобы была крыша над головой». Его дочь, Лиза, была на два года младше Марины. Две девочки и две одинокие женщины в одной квартире с чужим, строгим мужчиной.
Марина помнила, как Валерий купил Лизе новый планшет на день рождения. Ей же протянул конверт с тысячей рублей.
— Ты уже взрослая, сама купишь, что захочешь, — сказал он.
Мама тогда молча забрала конверт и на следующий день купила Марине такие же дорогие кроссовки, как у Лизы. Она отдала за них последние деньги, а вечером Марина видела, как она плачет на кухне. Они жили по его правилам, но мама всегда старалась сделать так, чтобы её дочь не чувствовала себя чужой.
Через неделю после того памятного завтрака раздался звонок. Звонила тётя Ира, младшая сестра мамы, с которой они не общались несколько лет из-за ссоры с Валерием.
— Марин, я знаю, как всё было, — без предисловий сказала тётя Ира. — Ты не одна. У меня тут мастерская свободна, небольшая комната. Переезжай. Работу помогу найти.
Эта фраза стала лучом в полной темноте. Марина плакала в трубку, не в силах вымолвить слова. У неё появился шанс. Она начала тайком собирать вещи. Самые необходимые, самые дорогие сердцу. Снимок с мамой, её письма, несколько книг. Она думала, у неё есть время. Она думала, она сможет уйти красиво, сама.
Она ошиблась. В тот день Марина вернулась с собеседования — его ей устроила тётя Ира. В прихожей стоял Валерий. В руках он держал её розовый чемодан. Он был открыт. Сверху лежали те самые фотографии, письма, мамин шарфик.
— Что это? — спросил он, тыча пальцем в её личные вещи. — Собираешься сбежать, как крыса? Или уже что-то стащила из моего дома?
— Я… Я просто перебираю свои вещи, — попыталась соврать Марина, чувствуя, как горит лицо.
— Не ври мне! — он крикнул так, что из гостиной выбежала перепуганная Лиза. — Ты здесь живёшь из милости! А ты вместо благодарности втихаря своё г*** собираешь! Наверное, уже и мои вещи пересчитала!
Он захлопнул крышку чемодана и поволок его к двери. Это было самое унизительное. Он не просто выгонял её. Он вышвыривал её прошлое, её память о маме, как мусор.
И вот она стояла на лестничной площадке перед закрытой дверью. Сердце колотилось, слёзы подступали. Но она сжала кулаки и глубоко вдохнула. Нет. Она не даст ему больше унижать себя.
Она поставила чемодан вертикально, с силой дёрнула молнию. Замок, щёлкнув, сдался. Она аккуратно расправила смятые вещи, погладила ладонью мамин шарфик. Ни одна вещь не должна была остаться сломанной. Ни одна часть её.
Она достала телефон.
— Тётя Ира, — сказала она твёрдым, без дрожи, голосом. — Вы можете за мной заехать? Я готова уезжать. Сейчас.
Маленькая мастерская тёти Иры оказалась светлой комнатой с собственным входом. Старый диван, стол, шкаф. Собственный угол. Первое, что сделала Марина, — разложила фотографию мамы на тумбочке.
— Вот твоё место, — шепнула она. — Наше место.
Тётя Ира устроила её помощником в цветочный магазин подруги. Работа была физически тяжёлой, но честной. Марина училась составлять букеты, ухаживать за растениями. Она вставала в шесть утра и возвращалась затемно, но каждый вечер приходила в свою комнату, закрывала дверь и знала — здесь её не выгонят.
Через две недели раздался стук в её дверь. На пороге стояла Лиза, испуганная, с синяками под глазами.
— Он… он выгнал и меня, — всхлипнула она. — Мы поссорились из-за тебя. Я сказала, что он подлец. А он сказал, что я ему не дочь, если защищаю чужого человека.
Марина впустила её, напоила чаем. Лиза плакала, рассказывая, как Валерий пил после их ухода и всё твердил, что они его все предали.
— Я не знаю, куда идти, — рыдала сестра.
Марина смотрела на неё, на эту девочку, которая всегда была дочерью хозяина, а теперь стала такой же изгнанницей, как и она сама. В ней не было злорадства. Была лишь усталая тяжесть.
— Оставайся, — сказала Марина. — Здесь есть место.
Они с Лизой устроились в мастерской. Было тесно, но они спали на одном диване, как в детстве. Как-то вечером Марина составляла букет для свадьбы — белые розы и эвкалипт. Лиза, глядя на её ловкие движения, тихо сказала:
— Прости меня. За то, что раньше… За то, что не защитила тебя тогда.
Марина отложила секатор, обернулась. Она не улыбнулась, но её взгляд смягчился.
— Не надо, — ответила она. — Мы с тобой просто жили в доме, где любовь нужно было заслужить. Теперь нам не нужно ни перед кем оправдываться.
Она повернулась к букету и уверенным движением перевязала стебли бечёвкой. Он стоял ровно, прекрасный и полный достоинства. Как и она сама.
