– Николай, ну, что там по сводкам?
– Тишь да гладь. Скоро отправят вас.
Андрей сбежал со ступеней вышки, побежал к причалу. Сегодня они с женой и маленькой дочкой отправлялись на материк, на Камчатку, на новое место его работы. Идти нужно будет на барже по Анапкинскому заливу с острова на материк через бескрайний океан.
Камчатка не баловала теплом. Вот и сейчас погода отменила перелеты, баржи и сейнеры перевозили грузы и людей. Шла глубокая осень.
Андрей спешил. На новом месте его уже ждали. Сумки и мешки уже были погружены на баржу. Хотя вещей у них с женой было не так уж и много. Не копили – знали, жизнь их ещё покидает с места на место.
Андрей уговаривал Лену остаться у родителей в Томске. Казалось, что суровая необжитая экзотическая Камчатка и ее острова, где бригада его сейнера выполняла план по рыбе, не для женщины, не для дитя. Но Лена настояла на своем – быть вместе.
И теперь они жили на острове. И, выходя в море, часть души Андрей оставлял на берегу.
Но зимой на острове делать было нечего. Их сейнер не имел отопительной системы, и когда заканчивалась путина, его вытягивали на берег. На материке, предложили Андрею должность начальника участка. И он надеялся, что там они с женой осядут и задержатся надолго.
– Лен, готовьтесь. Может сегодня отправят.
Андрей гордился женой. Высокая, статная, с густыми светло-русыми прямыми волосами, убранными в тяжёлый пучок. Она была учителем по образованию, но с рождением дочки, конечно, не работала. Андрей в душе рад был ее решению – быть рядом.
– Да мы готовы, Андрюш. Ох, и холодно сегодня. Хорошо хоть ветра нет.
Она выглядывала в маленькое окошко. Лене уже не терпелось отправиться в дорогу. Остров есть остров. Куда ни пойдешь – море. А сейчас, когда могучее его дыхание стало таким холодным, хотелось на материк ещё больше.
Она не жаловалась. Но все дни Андрей пропадал на работе, а они с Любашкой – одни. Хотя успела подружиться с Соней, женой боцмана, с которой делили они бревенчатую избу, вместе коротали дни в ожидании мужей. На материк собиралась и Соня, только чуть позже, когда будет готов сейнер к зимовке.
Лене было всего двадцать три года. Она совсем недавно окончила педучилище, вышла замуж.
Мать ее была против отъезда дочери с внучкой сюда, на Камчатку.
Эх, если б знала мама, что они ещё и не на материке!
– Господи, Леночка! Куда ты едешь, да ещё и с грудным ребенком! – мама провожала ее на вокзале, утирала слезу, – Береги ее! Любочку береги.
– Сберегу, мам. Даже не сомневайся. Я ж там не одна, там Андрей, его друзья.
– Да при чем тут друзья! Разве помощники они в этом деле? Ребенка береги… и себя…
Рожала Любу Лена в Томске, у матери. И сейчас мама плакала на вокзале, провожая упрямую дочь и внучку в Петропавловск-Камчатский к зятю.
– Господи, Леночка… Куда?
А потом все было не столь романтично, как представлялось Лене. В Петропавловске встретил Андрей, он был, конечно, счастлив. Но Лена устала в дороге, капризничала Люба, а ехать ещё предстояло долго.
Весна заканчивалась. Андрей обещал показать красоту Камчатки. Но май для этих мест – начало весны. Ещё лежали снега, дороги были грязными. Любование гейзерами прервала заплакавшая уставшая Люба. В общем, вся дальнейшая дорога ушла в заботу о дочке. Дочка капризничала, вероятно, болел у нее животик.
Андрей успокаивал – есть у них врач, но предстояло лететь на вертолете, и Лена нервничала.
Остров тоже не впечатлил. Совсем мало растительности, бревенчатые дома в одну улицу и торосы по берегу моря такие, что море видно лишь издали.
Но Лена не унывала, привыкала. Нужно было привыкать. Они были вместе, дочка подрастала. Летом на холмах появились белые цветы, птичий базар на одном из берегов.
Они были молоды, задорны, знакомились быстро. Вскоре у Лены уже было много друзей среди таких же, как они – молодых, живущих надеждой на счастливое будущее.
Андрей завалил ее сгущенкой. Он считал, что кормящая мать должна пить сгущёнку банками. Лена на нее уж и смотреть не могла. Сгущенки на острове было вдоволь.
А люди здесь были разные, как и везде. С семьями и без, помоложе и постарше. Прожили они здесь почти пять месяцев и теперь выдвигались на материк.
***
– Э-эй! В кубрике не курить! Ребенок с нами и женщина! – капитан кричал с мостика.
Погода стояла прекрасная. Лена, уже настроенная на океанское путешествие, шагала по трапу, заглядывала в одеялко дочки и улыбалась. С борта махали ей приветливые моряки.
Они отчалили. На судне было весело. Капитан, Федор Ильич, уступил Андрею с женой свою каюту. Любаша спала там, и Лену позвали в кубрик к морякам. Там было весело.
Берег удалялся, штиль.
Моряки смеялись, рассказывали байки, старательно проглатывая крепкие слова – рядом женщина. Её присутствие и сковывало, и раззадоривало. Всего и моряков-то было на барже – не более десяти человек. Несколько – наверху, остальные – в кубрике.
Василий Головин старался особенно. Гитара лежала у него на коленях, он пел, подпевали и ребята. Вася старался – нашел себе благодарную слушательницу.
В расстёгнутом бушлате и тельняшке суетился вокруг Лены Саша — кок. Он был не похож на бывалого моряка – хрупкий, худощавый и совсем юный.
– Лена, а Вы сгущенки хотите?
– О, нет…
– А у нас и красная икра есть? Хотите? А котлетки?
Все подтрунивали над ним, но он не обижался.
Важный и немного вальяжный Игорь Никитин травил байки, рассказывал о жизни своей в Москве.
– Ой, Васька, тебе со своей гитарой только в переходах петь, – с ухмылкой говорил гитаристу.
– А тебе с такими бакенбардами и усами только в швейцары. Вот и поезжай в свою Москву, мигом в швейцары примут. Чего ты тут-то застрял?
Ребята подтрунивали друг над другом, но без обид, со смешками и взрывами хохота. Дочка спала, укачанная волной и мерным шумом мотора баржи.
Прошло часа три. Они приближались к открытому Тихому океану, обходя мыс, чтоб потом войти в другой залив. И было спокойно на душе, и ничто не предвещало беды.
***
Лена кормила дочку в каюте, когда вдруг почувствовала, что толчки волн значительно усилились. Вскоре вбежал Андрей с капитаном.
– Привяжи ее к кровати. Давай, – показывал на Лену и командовал капитан.
– Лен, в шторм вошли. Но это ненадолго, сейчас в залив свернем… Надо привязаться.
– И ребенка держите крепко. Ни в коем случае их рук не выпускайте! Поняли? – Федор Ильич из мягкого добряка вдруг превратился в сердитого дядьку.
Они с Андреем держались за стены, привязывая Лену, баржа кренилась. Лена испугалась, крепко прижала к себе Любашку, дала себя привязать.
– Не бойся, Лен. Только не бойся.
Муж и капитан убежали, и теперь Лена слышала только шум, ревущие и бьющие о судно волны океана, скрежет, стук. Иногда доносились команды, и это успокаивало. Она крепко прижала к себе дочку, Люба тоже беспокоилась, червячком извивалась в руках, плакала.
– Тихо, Люба, тихо. Ты не бойся…
Но страх накатывал. Судно кидало из стороны в сторону. Иногда казалось, что оно летит по воздуху. Лену поднимало над кроватью, держало так несколько секунд, сердце ее замирало. Но потом судно проваливалось вниз и с тяжёлым грохотом ударялось о воду, как о землю. Так, что уже болела вся спина, бока, дергалась головенка дочки, и она заливалась горьким плачем вновь.
Порой судно так кренилось, что плафон оказывался сбоку, Лена свисала с койки, крепко прижимая к себе дочку.
Только не потерять самообладание! Только не потерять!
Лена даже не поняла, в какой момент возле нее появились ребята. Душераздирающий скрежет, удар, и в каюту ворвался стон океана.
В глазах потемнело и все разверзлось. Опять удар. И поток воды рванул в маленькое помещение.
Баржа явно билась о береговые скалы. Андрей начал отвязывать ее, кто-то придерживал ее и дочку. Лена уже мало что понимала.
Казалось, что потеряла она сознание, но всегда ощущала Любу, прижимала к себе. Она вдруг почувствовала, что качка кончилась, на щеках почувствовала снег, он просто колол лицо в темноте.
Пришла мысль что они умерли, потому что теперь ревел только ураган и прерывистый прибой. Где они? Она вдруг увидела перед собой одного из ребят, пронзенного железякой, прикованного к палубе. Нет, она жива, а вот он …
– Андрей! Андрей! – ей чудилось, что она кричит, но свой голос она не слышала.
Её тащили через огромные камни и торосы по воде, что-то кричали, пытались забрать дочку, но она вцепилась в нее смертельной хваткой. И когда схлынула паническая атака, Лена поняла, что они на суше, в темноте, меж скал.
Они остались ввосьмером на снежном берегу, окружённом обледеневшими камнями и льдами-торосами. У кого-то сломаны ноги, руки, другие увечья.
Андрея с ними не было.
Было очень темно. Лена бегала по маленькому участку берега, смотрела, как со скрежетом разбитую их баржу, то уносит в океан, то возвращает к берегу. Где-то там остался и Андрей.
– Андрюша! Андрей! – голос свистел, срывался.
Кто-то положил ей руку на плечо, взял за локоть, потянул от воды. Заплакала дочка, и Елена очнулась, взглянула на дочь и обрадовалась плачу.
«Жива! Жива! Дочка жива.»
Все они были насквозь мокрыми. Совсем не знали, где находятся. И им отсюда без посторонней помощи было не выбраться – кругом скалы и темнота. Океан ещё ревел, но, казалось, шторм отступал. Шел мокрый снег, было очень сыро и холодно.
– Э-эх! Пропала гитара. А то сейчас бы спели.
– Так и без гитары можно. Вон Игорька бакенбарды греют. Запевай, Васька.
– Мне кормить вас нечем, ребята. А на завтрак должны быть оладушки.
– Эх! Жаль оладушки…
Что оставалось? Оставалось только смеяться через силу, чтоб не падать духом совсем. Но холод и чувство безысходности наваливались. Сама смерть дотрагивалась до них леденящим руками. Они помогали раненым, озирались.
Нет. Отсюда не выбраться. Переговаривались тихо, чтоб не пугать и без того перепуганную женщину.
Не довезли, не доставили…
Елену усадили на бушлат и закрыли ещё несколькими бушлатами. Ребята раздевались, накрывали женщину с ребенком. Лена оказалась в кромешной темноте, достала грудь, кормила плачущую дочку. Она ничего не видела, но чувствовала, чувствовала заботу.
На нее кинули ещё бушлат, а матросы… Ребята — матросы встали, образовав вокруг ее – как бы шатёр, навалились друг на друга. От их дыхания, от сырости стало душно.
– Ребята, не надо. Пустите, не надо!
– Сиди! Ребенка держи, и не смей вставать! – голос капитана, незнакомый, строгий, приказной.
– Вы уж потерпите, Елена Николаевна. Нас спасут скоро, – нежный извиняющийся голос молодого мальчика-кока.
– Я спою вам…, – хриплый слабый голос Васи.
И он затянул:
– О, море, море, преданным скалам
Ты ненадолго подаришь прибой.
Море возьми меня, в дальние дали
С парусом алым вместе с собой…
Подпевали плохо, бил озноб. Вскоре замолчал и Василий.
Лена сидела на коленях, склонившись над дочкой. Разогнуться она уже не могла.
Она всё поняла – мужчины спасают ее и дочку, спасают от холода, от смерти. Спасают, рискуя собой.
Первое время они ещё переговаривались, шутили. Потом замолчали. Ветер свистел, океан шумел. Мужчина, обнявшись, стояли на коленях, прикрывая собой женщину с ребенком.
Так сидеть пришлось очень долго. На Лену навалилось сначала одно тело, потом другое. Она держала руку над лицом дочки, чтоб та дышала. Дочка плакала, потом устала от слез и уснула. Изловчившись, Лена подсовывала ее к груди, пока тело ее совсем онемело, ног она уже не чувствовала.
Терпеть! Терпеть!
Почему-то вспоминалась мама, и Лена твердила: «Я сберегу дочку, мама, сберегу.»
Хотелось распрямиться, встать, сбросить с себя тяжесть тел. Но Елена понимала: тут – спасение, а там –холодная смерть. Материнским чутьем понимала – нельзя двигаться.
Её спина держала тяжесть тел, на коленях то плакал, то спал ребенок. Ему было уютно здесь – на коленях согнувшейся матери, перед ее оголенной грудью. Важно было, чтоб спина выдержала, не сдалась.
А потом Елена уснула. Уснула или потеряла сознание, разобрать трудно. Елене казалось, что она умирает. Но умирая, оставалась надежда на тепло ребят, на свое тепло – есть надежда, что дочка выживет, что успеют ее спасти.
***
Поисковая группа обнаружила на берегу рядом с разбитой баржей, которую всё же прибило к берегу, заснеженный холм. Мальчик-кок просунул вверх руку, образуя ход для воздуха. Под грудой замёрзших тел нашли живую женщину и ребенка.
Матросы погибли, оставив Елене с дочкой свое тепло.
С баржи сняли погибших, но Андрея среди них не было. Двоих так и не нашли.
Очнулась Лена по дороге, от качки вездехода. Ещё не открывая глаз, прижала руки к груди и ахнула, почувствовав мех, но не почувствовав ребенка. Она срослась с ним, она понимала, что нет силы, способной его оторвать от нее.
От испуга истошно закричала, открыла глаза.
Над ней склонялись лица, ее успокаивали. Что-то меховое, пушистое держал на руках мужчина северной национальности. Он наклонился, показал ей дочку.
– Однако, жив, жив … Мать, не надо кричать.
Она протянула руки, и дочку положили рядом. Так было спокойнее, так было привычнее и надёжнее.
– А ребята? А ребята где?
Все опускали глаза, отворачивались. Картина, которая открылась спасателям на этом узком берегу среди скал, была настолько впечатляющей, что даже у сильных мужчин наворачивались слезы. Никто не выжил.
Никто, кроме женщины и ребенка.
***
– Лена, ты должна, должна вернуться домой, – в больнице на материке ее соединили с матерью по телефону.
– Нет, мам. Пока не вернусь. Буду тут, где Андрей, где ребята. Они спасли нас. Я так благодарна им, мама …
Лена осталась тут, на Камчатке. Здесь и проработала она в школе много лет, отдавая долг тем, кто спас ее тогда – на мысе в Тихом океане.
***
В нашей жизни много примеров мужества, достойных большего, чем простой рассказ. Достойных тысячи рассказов …
