Все в этом мире изначально было устроено с разумной строгостью и смыслом. Нарочно не придумаешь, но повод для размышлений есть. Например, времена года. Они схожи с циклом обыкновенной человеческой жизни.
Весна – детство. Первая детская улыбка, словно февральская оттепель, ребячий смех – звон мартовской капели, апрельская слякоть и бурный ледоход – подростковая несуразица, капризы и желание противостоять всему миру. И вдруг, майское нежное тепло, и хрупкость первоцветов, как первая, робкая любовь. Ход лета – цветение и страсти грозовые, зарождение новой жизни. Наступление осени – пора зрелости и сбора плодов. А бабье лето – пряная, поздняя красота, будто последний всплеск, бунт наперекор старению и увяданию. Зима прекрасна, как прекрасна бывает старость, обрамленная серебром седины и светом побледневшей синевы мудрых очей, но холод в теле и знание – скоро умирать. Умирать, чтобы дать родиться новому человеку.
Каким же будет этот новенький? Добрым и щедрым, как иной хороший год? Злым, завистливым и скаредным, как бывает иногда злой и скаредный на урожай и тепло год неудачный и нерадостный? Жарким и страстным, убивающим все живое лесными пожарами? Нудным и сырым, как мнительный меланхолик, всем осточертевший своим нытьем? Разные года – разные характеры – разные люди. И так – тысячелетиями. Сколько лет – столько и человеческих жизней.
Новый год нынче народился больным и никудышным, как хилое, некрасивое дитя. Еще в декабре душу радовали пушистые шапки снега и деревья в хрустальных уборах серебристого инея, и вот – здрасьте, приехали. Весь январь над землей стоит отвратительная, туманная хмарь, подъедающая остатки снежной пелены с обнаженных полей и не дающая солнцу позолотить, поморозить воздух, чтобы легче дышалось.
Все покрыто грязной коркой склизкого льда, и страшно ходить по земле – каток, покрытый водной пленкой отвратительных зимних дождей, всякому русскому человеку противных до тошноты. Настене тоже противно. Даже на улицу выходить не хочется, хоть и надо – работу никто не отменял. Она бережно несет свое легкое тело по обледеневшему тротуару и сосредоточенно смотрит только под ноги – по сторонам смотреть – с души воротит! Народившийся год она хлестко обозвала «сопливым хмыренышем» и откровенно его ненавидит, как злобная мачеха из сказки ненавидит несчастного пасынка.
Настене всего тридцать три года, она молода и прекрасна, как середина июля. Кровь у Настены пока пылает летней жарой и ждет любви. Поздновато, конечно, ее ровесницы в это время уже за вторым малышом успевают в родилку сбегать. А некоторые и развестись умудряются. А третьи повторно замуж идут. А Настена все ждет этой самой любви и никак не дождется.
Вот уж действительно – судьба. Посмотришь вокруг, столько разных женщин, и большинство из них не отличаются незаурядными талантами, умом или небесной красотой. Бабы, как бабы, в меру крикливые, в меру скандальные, думают мало, болтают много, и смысл их болтовни вовсе не филосовский. И ничего, замуж их берут охотно и азартно, как свежие пирожки в праздник. И счастливы они в браке нормальным счастьем, ибо не требуют от счастья чего-то этакого, неземного и нереального!
А Настена, дура, требует. И требования у нее очень уж завышенные. Как у принцессы благородных кровей, не иначе! Ей нужен мужчина средних лет, высокий, чернобровый, ясноглазый, с волной густых волос, а не плешью на затылке. И зубы чтобы свои были. И плечи! Настене хочется, чтобы этот мужчина был умен и благороден, честен и чист душой. И чтобы деньги на счету имелись. Не миллионы, конечно, но сотни тысяч – желательно! Ей хочется взрослых объятий и долгих задушевных разговоров у собственного камина в собственном доме. Чтобы шкура медведя была небрежно брошена у постели. Чтобы вино рубиновыми всполохами играло в бокале. Чтобы его пальцы нежно сплетались с ее пальцами…
А девушка созрела, — усмехнутся знающие эту жизнь дамы. И правильно сделают. Настена, действительно, созрела и томилась уже, млела, как томится и млеет поздняя земляника на лесной опушке под жарким полуденным солнцем. Ей бы ослабить хватку, упростить условия выбора, и все бы сложилось благополучно. Мало ли в славном, древнем городке достойных, добрых, симпатичных парней, с удовольствием окруживших бы нежную красавицу вниманием, заботой и любовью? Неужели шкура медведя и камин так важны? Оказалось – важны.
Настена действительно была красива. Было в ее лице что-то общее с обликом актрисы Екатерины Вилковой, снявшейся в сериале «Гостиница Россия». Тонкие черты, голубые глаза, нежный рисунок рта и белокурые волосы – снегурочка, одним словом, дедкой и бабкой из снежного кома сотворенная и вешней водой умытая. Такие глаза нельзя утяжелять накладными ресницами. Такие губы не потерпят вульгарной помады. Леди – совершенство. Мечта поэта. Такому алмазу – только благородную оправу. И где ж найти такую? А?
В старинном уездном городке с кавалерами, достойными Настены, вечно недоимка. Насте бы в Питер уехать. А то и в саму Москву. Найдутся ценители, их там пруд пруди. Но Настя, упрямая, никуда из города уезжать не хотела. Этот милый, ленивый, добрый златоглавый городок очень шел к Настиной прозрачной красоте и здорово импонировал Настиному характеру и душе.
Тихие Улочки, не испорченные солевой смесью для дорожных покрытий, умные вороны, созерцающие окружающую действительность с высоты столетних лип, сладкая до одури черноплодная рябина на низеньких кустах возле калиток старых деревянных особняков, уютный перезвон храмов в воскресные дни – все это было Насте дорого и близко. Столичная грязь, выступавшая из-под кричащей роскоши и респектабельности бизнес-центров Сити, пугала Настю и убивала всякое желание сменить место жительства. Ей и тут было хорошо, как серебристой рыбке в родной стихии.
Шедевры мировой литературы упорно вдалбливают в человеческие умы простую истину: верь в свою мечту! Где-то, точно и без сомненья, плывет твоя заветная шхуна с алыми парусами! Умы рациональные утверждают обратное: прекрати заниматься ерундой! Займись делом! Работай, учись, проявляй упорство и не забивай свою голову всякими глупостями, как блаженная Ассоль, сидя на берегу и вылавливая взглядом в дымке свою розовую мечту! Не смеши народ! Чудес не бывает!
Но Настя верила, что чудеса обязательно случаются. Тем более, объект ее грез существовал в реальности. Его можно было даже потрогать. Если осмелиться. Тот самый, ее принц, ростом метр восемьдесят, с копной каштановых кудрей и синими глазами! Скромный, культурный, начитанный. И, главное, холостой. Пока – холостой.
Он частенько сопровождал почтенного своего отца на различных городских мероприятиях, как правая рука, как помощник и личный секретарь. Отличное, блестящее образование и прекрасное будущее ждало Настиного «Грея», в миру Владимира Александровича. И иначе быть не могло, ибо Владимир родился в семье Александра Петровича Ясина, многоуважаемого и бессменного мэра чудного старинного городка!
В отличие от глупо-восторженной Ассоль, Настена, все-таки, была умной девушкой и понимала: просто так Володя ее чарам не поддастся. Нужно было обладать многими качествами, чтобы его завоевать. Одной красоты, увы, мало. Да и папа вряд ли будет рад получить в невестки дочку учительницы средней школы и сварщика. Неровная династия. Да и к Владимиру так просто не подкатишь. Не подойдешь в каком-нибудь клубе с просьбой дать закурить. Вряд-ли ее принц посещает злачные заведения. Имидж. Карьера. То. Се. Да и Настя не в эскорт метила, а в законные супруги. Тут надо шевелить мозгами.
Во-первых: чаще мелькать перед глазами любимого. Общественные мероприятия, городские собрания, памятные даты требуют присутствия властей и… работников культуры. Значит, нужно устроиться в ДК, несмотря на скудное жалование. Но организаторы постоянно вынуждены общаться с властями. Профессия «такое». И Настя, мужественно оставив мечту об уютном офисе с хорошим окладом инженера по охране труда, устроилась в местный дом культуры на должность культорганизатора. Такое себе… Но никуда не денешься, ради мечты можно и потерпеть.
Конечно, сначала она заняла кабинет сотрудника по охране труда. Тут и оклад неплохой, кабинет уютный. Но – не то. Помаявшись с годик, она обратилась к директору ДК с необычной просьбой:
— Тетя Света, переведи меня в культорганизаторы. Пожалуйста! Должность вакантная, пока ЛарисСанна в декрете. А я вполне потяну…
Тетя Света, в миру Светлана Николаевна, никогда бы не потерпела к себе такого панибратского отношения. Даже от инженера по охране труда. Если бы… Если бы инженер не был ее родной племянницей. Объяснять настырной девке, что та занимается ерундой, выбирая совершенно ненормальную должность, было бесполезно. И объяснять, что отныне у Насти не будет ни выходных, ни праздников, и что любой праздник теперь для Насти будет, как для лошади – свадьба – тоже бесполезно.
Светлана Николаевна, пораскинув мозгами, подумала: уж три годика Настя сможет продержаться, пока Ларочка родит, да вскормит своего первенца. Брать на ее место новенькую тоже не хотелось. Новой крови в волонтерском клубе хватало. Неугомонный народ. Требуют финансов и не желают «шить из одной овечьей шкурки тридцать три шапки». Пока им объяснишь, что бюджет дома культуры более, чем скромный. Ларочка все это понимала – молодые не поймут. Еще напишут куда-нибудь. Ну их. А с Настей будет спокойнее. Она звезд с неба не хватает и прекрасно понимает, что незачем выпендриваться и выбиваться в лучшие ДК района. И так все хорошо, согласно расписанию культурно-массовых мероприятий.
Вуаля, и приказ срочненько был подписан. А чтобы Настена не умерла с голоду, должность инженера ей сохранили, оформив Настю на полторы ставки. Теперь она трудилась на два фронта и нисколько об этом не жалела.
Работа в культмассовом секторе, не в пример, тихому кабинету, была кипучей, интересной, веселой. Молодежный отдел, состоявший из школьников и студентов, здорово помогал. Ребята были легки на подъем, закомплексованностью не страдали, могли нарядиться в любые костюмы, могли организовать все, что угодно, от флешмобов до субботников. В общем, с ними было легко. И ребятам с Настей было легко – мужская половина в нее сразу же влюбилась. Женская Настю обожала, как все красивое и доброе. А после скучно-правильной Ларисы Санны видеть кого-то новенького в стенах скучно-правильного дома культуры было отрадно всем. Настя никого не посвящала в суть своей интриги, а то бы ее точно не поняли. Хотя… Бог его знает – девчонки любят всякие разные любовные хитросплетения. Но Настя делиться тайнами не хотела, а то девочкам еще план понравится – Настя еще виновата будет.
К сожалению, Настина мечта, ее принц, не появился ни на одном мероприятии. Она не отчаивалась. В конце концов, еще и мероприятий особой важности не было, кроме новогодних гулянок. А вот в День Рождения Города, запланированный на второе марта, мэр обязан присутствовать. И его помощник – тоже. В этом году праздник совпал с Масленицей. Обещали народные гуляния, катания на санях, сжигание масленицы, торговые ряды, скоморохов и большой концерт, на который, помимо домашнего хора пенсионеров и детских фольклерных коллективов были приглашены даже кое-какие звездочки с неплохой программой.
Так. Спокойно. Надо подготовиться к этому дню основательно! И Настя готовилась основательно. Она саму себя превзошла! Даже у директрисы ДК глаза сделалась круглыми и удивленными: вот так Настя! Вот так выдумщица! Это ж надо – целый спектакль умудрилась отрепетировать, да еще сказочный, да еще и в музыкальном исполнении, в прекрасном, между прочим! На «Снегурочку» замахнулись! Ну а чего? У Насти прекрасное музыкальное образование – спасибо маме. Потянет! С ее музыкальным чутьем – запросто. Свежо, интересно и не заезжено!
Волонтеры с жаром поддержали Настину идею. Голоса у них, конечно, не оперные, но получилось и не оперными голосами спеть некоторые песни Леля. Костюмы шили сами. Оранжировку придумали сами. И не копейки, ни копейки у Светланы не попросили!
Ну? И-и-и-и? Кто должен был исполнить главную роль? Единогласно – Настя. Среди реквизита нашелся, чудо, какой прекрасный костюм: местная модельерша сшила: легкая шубка, расшитая серебристыми нитями, отороченная пушистым мехом, такая же шапочка и мягкие сапожки – в тон. Костюм ловко сидел на Насте, будто для нее специально и шили. Она заплела свои русые волосы в косу, мысленно порадовавшись, что не поддалась искушению избавиться от нее. Нашла и подходящую бижутерию – серебряные серьги, массивные, тяжелые, блескучие-трескучие. В обычной жизни такие не наденешь, а в образе снежной девы – самое то!
Она ждала этого дня с тревогой. С трепетом в душе. Не спала ночами. Репетировала, репетировала, репетировала… Боялась всего – что праздник отменят. Что с ней самой что-нибудь случится. Что, что-нибудь случится с Владимиром… И он не увидит, не заметит ее, как не видел и не замечал ее до этого.
Но все прошло благополучно. Март вступил в свои права. После слякотной зимы в небесной канцелярии произошла очередная путаница, и грянули морозы с метелями как раз в начале марта. Удивляться тут нечему. Это Россия, здесь снег и в мае – обычное явление. А уж в марте – сам Бог велел. Зато какой красивый антураж у праздника получился – накануне навалило этого снега с лихвой. А потом легкие морозцы закрепили результат. «Больное дитя» начало выздоравливать? Небо прояснилось, заголубело, и солнце залило искрящийся город особенным, серебристо-золотым светом.
Снегурочку-Настю увидели все. И у всех дыхание на миг остановилось – до чего хороша была эта Снегурочка. Будто она, и в правду, родилась где-то в чертогах волшебного леса, и сама Весна проводила свою дочь в этот город – мучиться и чахнуть среди людей.
Колоритный Мороз в исполнении бессменного «диджея» всех времен, с начала восьмидесятых и по сей день, Сан Саныча, огромного рыжеволосого дядьки с рокочущим басом и накладной белоснежной бородой, спорил с ветреной Весной-красной, восемнадцатилетней студенткой, волонтером по совместительству, Танюшей Скворцовой, о том, что дочку (на пятнадцать лет старше «мамы») пора отпустить к людям.
Юный Лель, Лешка Морозов, беспечно наигрывал на дудочке, девушки вели хороводы, А Мизгирь, преподаватель кружка ложечников, бессовестно бросал Купаву, в реальной жизни, собственную супругу Ларочку, только что родившую крепкого сына и согласившуюся выкроить для «оперы» драгоценное свое материнское время.
Народ восхищался юной снегуркой и тайно жалел ее «маму». У Весны был замечательный костюм из легкого, струящегося по безупречной фигуре, зеленого шифона, как на девушке, изображенной на флаконе из-под лака «Прелесть». Выглядело эффектно и эротично. Только девушке каково? Снегурка-то в шубе. Могли бы и для Весны покрывало какое придумать, изверги!
Но Настена и в шубке тряслась. Владимир стоял подле отца и скучливо наблюдал за действом на сцене. Скользнув взглядом по Настиному лицу, даже в глаза не посмотрел. И в самый разгар арии Снегурочки, пошептавшись с мэром, деликатно распрощавшись с чиновниками, отбыл вместе с папашей прочь.
Это был удар. Но спектакль удался – Снегурочка очень органично изображала трагическую любовь. Это все заметили. Искренность – главное качество любой роли. К сцене подтягивалось все больше и больше народу. И даже приглашенные звезды не сорвали такого количества оваций, как местная, самолепная труппа. Успех был оглушительный. Об этом писали в газете и даже в телевизионной программе показывали репортаж. Но Настю не радовало ничего. Если бы было можно по-настоящему растаять под лучом солнца…
Она бы точно растаяла, если бы не призрачная надежда: на первомайские праздники труппа была приглашена на конкурс народных исполнителей в рамках фестиваля «Русский лес». На фестивале должен был присутствовать и председатель комитета, обожаемый Владимир. Настя воспряла духом и начала снова дышать. Не все потеряно!
Настя засыпая, не переставала мечтать о Владимире. Какой он, все-таки, красивый. И карьеру делает замечательную. И не пьет. И не курит. Такой тонкий, образованный, такой идеальный. Настя снова видела идиллию: зеленая трава у красивого дома, как в рекламе банка, Володя и она держатся за руки, а около – их дети! Он обязательно влюбится в нее. Обязательно!
С репетициями не клеилось. Нужно было искать замену Весне. Танечка филонила. Опаздывала. Пропускала репетиции. Отделывалась от Насти глупыми отговорками. Явно загуляла с каким-нибудь студентом.
— Любовь – это хорошо, Танюша, — Настя старалась быть спокойной, — но впереди фестиваль! А ты подводишь нас.
Таня краснела и бледнела. Чуть не плакала. Уверяла, что справится, что текста чуть-чуть, и она знает его назубок. Что много времени отнимает учеба. И вообще…
Настя смотрела в прекрасные зеленые, весенние глаза Танечки, и смягчалась. Действительно, чего она привязалась к девчонке. Будто грымза старая. Справятся прекрасно. Текста у Тани немного. Будь, что будет!
Май был дружный, кипенно белый от черемухового цвета, пронизанный соловьиными трелями, прошитый стежкой нежных первоцветов. На фестивале Настин коллектив занял первое место. Правда, теперь Насте приходилось томиться в шубке, зато Танечка не синела от зимнего холода.
И вот – свершилось! Настины глаза встретились с синими глазами Владимира! Сердце пронзила горячая стрела: счастье, что Снегурочка была рождена обыкновенными людьми, из плоти и крови, а не изо льда и снега. А то и правда, грозный Ярило испепелил бы ее за мгновение. Владимир задержал на ней свой пристальный взгляд и улыбнулся ободряюще! Снегурочка была счастлива! Необыкновенно счастлива и необыкновенно прекрасна. Теперь можно смело смотреть Володе в глаза, можно заговорить с ним и не выглядеть при этом навязчивой. А там… Будь, что будет!
Во время праздничного банкета Настя, наряженная в скромное, но эффектное, под стать былинным женским нарядам, платье, с ниткой бус на шее, выискивала глазами свое «Красно солнышко». Нашла. Владимир оживленно беседовал с заместителем министра по культуре Новгородской области. Рядом с ним притулилась с бокалом в руке Таня. Что-то ёкнуло в Настином сердце. И правильно ёкнуло – Володя нежно приобнял деву, корректно и тактично прикоснувшись ладонью к ее тоненькой спине.
Заместитель, обнаружив в зрительном фокусе саму «звезду», пригласил Настю к беседе. Пришлось подойти. Улыбки. Комплименты. И сияющая юность соперницы. Так вот с каким «студентом» пропадала девушка Весна. А Настя, дурында, ничегошеньки не знала.
— С вашими внешними и незаурядными актерскими данными нужно в столицу уезжать. Вас там непременно заметят, — сладким голосом вещал заместитель.
— Нет уж, мы свою жемчужину никому не отдадим, — возражал Владимир.
Настя вымученно улыбалась, запретив слезам заливать легкий макияж.
— Ой, Анастасия Александровна просто вернула наш дом культуры к жизни! Мы так ей благодарны! А призовые деньги она распорядилась потратить на новый спектакль!
«Весна» мило щебетала, алея щеками. Молодость и красота. Девушка – апрель!
Куда с ней тягаться женщине на пороге августовской поры. Еще парочка годков – и все. О чем вообще думала Настя? Какая дремучая, несусветная идиотка. Снегурочка-а-а-а… Скорее, она – Русалочка на свадьбе любимого принца. Молчит и лыбится. И сделать больше ничего нельзя.
И какая она, к чертям, Русалочка? Русалочке было шестнадцать. А ей уже не «шешнадцать». И даже не двадцать пять. Поезд ушел. Навсегда.
Уже перед уходом Танечка догнала Анастасию Александровну. Обняла ее:
— Если бы не вы, мы с Володей никогда бы не нашли друг друга. Спасибо!
Вручила ей конверт. В конверте – приглашение на свадьбу. Под дых. И контрольный в голову. Молодец! Метко.
Улыбайся, Настя! Улыбайся лучезарно! Улыбайся, превозмогая боль. Ну, давай же, не смей показывать свое горе, не смеши врагов, старая, снежная дева!
Настя вошла в автобус. Оглядела свою группу. «Мизгирь» с «Купавой» заснули, голова к голове. Сын не дает им никакого отдыху – спят на ходу. Перед фестивалем сбагрили дитятко на бабушку. Мечтали оторваться на фестивале. Не получилось, даже на банкет не пошли, спали в автобусе. И сейчас спят. Наверстывают упущенное.
«Лель» с «девушками-берендейками» шушукаются и хихикают на задних сиденьях. Этим можно еще раза четыре выступить, усталости от них не дождешься. Пьяненький «Мороз» присел возле кабины шофера автобуса и рассказывает тому соленые анекдоты. Шофер, симпатичный парень, с сосредоточенным вниманием глянул на нее и сразу же перевел взгляд. Ему, наверное, до смерти осточертели и пьяные шутки «Мороза» и вообще, вся эта богемная публика. «Бобыль», не от мира сего паренек, снявший бороду и усы, зависает в телефоне. «Бобылиха», руководительница молодежного отдела, поманила Настю к себе, мол, место заняла для нее.
Настя извинительно улыбнулась, мол, голова трещит после шампанского. Лучше одна присядет и поспит. Хорошо? «Бобылиха» понимающе кивнула. Отсутствие «Весны» красноречиво говорило само за себя – сия персона теперь в автобусах не ездит. Ей завидовали. Ее осуждали. Удачливых не любят. Руководительнице отдела ужасно хотелось посплетничать на эту тему с Анастасией, но…
Опыт не пропьешь. Опрокинутое лицо их «Снегурки» говорило само за себя. Догадка щекотала женское нутро. Племянница директрисы опростоволосилась! Метила, поди, в дамки, да Танька, эта вертихвостка, опередила ее. «Бобылиха» всю дорогу проерзала на сиденье, считая километры до дома. Скорее бы, скорее добраться до квартиры, присесть в уютном кресле и позвонить Тимофеевой, бухгалтерше дома культура. Позвонить и сказать:
— Ирка, ты сейчас упадешь!
Не садись в не свои сани, как говорится. Ишь, ты, выскочка! А чего Настя хотела? Танька, хоть и волонтер, да непростая штучка! Дочка районного прокурора, надо понимать! А в ДК подвизается, потому что папа распорядился. Вручил ей книжку волонтера и строго приказал ее заполнить! Вот Танька и заполняла, исправно посещала молодежное общество и добросовестно участвовала во всех общественно-полезных мероприятиях. В будущем пригодится. А будущее у девочки давно расписано по нотам. И жених этот, Володя, тоже! Никакой такой любовной любви – только политика. Только расчет!
В общем, у «Бобылихи» чесался язык. Она хотела разглядеть Настю – плачет, нет? Не видно за спинкой комфортного кресла. Блин.
Настя прикоснулась щекой к нагретому за день окошку. Слезы лились сами собой, и никак их, эти слезы было не остановить. За окном благоухала весенняя ночь, мелькали деревья и полосы на дороге. Сквозь мерное гудение двигателя нет-нет, а прорывались громкие соловьиные трели. Мир был готов к объятиям, и этот год, несносное, юное, совсем еще невинное дитя, был готов к первой и незабываемой, истинной и единственной, на всю жизнь, любви. Но не Настя, к сожалению.
В понедельник Настя положила на стол директора заявление об увольнении. Покорно выслушала ругань тети о необязательности и безответственности. Покорно согласилась с двухнедельной отработкой. Надо… Тихонько закрыла за собой дверь. Кое-как отсидела день, копаясь в планах и сценариях. Вечером побрела домой.
Дома отключила телефон – от бесконечного писка сообщений голова разболелась по-настоящему. От ужина отказалась. На вопросы родителей не отвечала, ушла
Мама присела около кровати. Она, в отличие от родной сестры, лекцию о безответственности не читала.
— Что случилось, Настена?
Ответа не дождалась. Скорбно вздохнула. В комнату заглянул отец.
— Все киснешь, Настюшка? Хватит киснуть. Поиграли в культурную жизнь, и будет. Пойдешь ко мне на работу, там вакансия открыта. Я уже с кадровичкой договорился. Зарплата хорошая. И женихов полно, а то устроилась, понимаешь, среди баб и малолеток… Звезда, ёшкин матрешкин!
***
Комбинат, где работал папа Насти, был большой, шумный, деловитый. Продукцию охотно раскупали, несмотря на многочисленные конкурирующие фирмы. Коллектив здоровый, в основном, мужской. В цехах пахло сосновой стружкой и клеем и лаком. Никакой романтики – здесь сугубо рабочая атмосфера. План не гнали, но и покуривать на лавочке не давали.
Настю взяли с испытательным сроком. И тут надо было отработать на ять с плюсом. В теперешнем кабинете вздыхать, мечтать и скучать было просто некогда. Настя возвращалась домой уставшая, но веселая. Ночью ей снился теперь не Володя, а документация, программы «эксель», много программ, много, много, много документации. Строчки, строчки, строчки, полосы, полосы, полосы… Аж рябило в глазах.
Образ красавца мерк в глазах, тускнел, становился дымкой… Но любовь не проходила, затаилась где-то в глубине сердца, как осколок. Только бы не бередить. Только бы не болело. Настя осторожничала, скрытничала, береглась. Ей уже стукнуло тридцать четыре годика, и, хоть некоторые рабочие старались с ней «кокетничать», дальше этого не заходило. Не то, чтобы, не нравились. Но не ёкало в душе – «он». И глупо, конечно, так. И ничего не поделаешь. Настя угрюмо шутила про себя: «Лучше одной, чем с кем попало». Но ведь так и есть. Лучше уж совсем одной.
Тем более, если оглядеться, то и завидовать нечему. Внешне благополучные семьи внутри оказывались не такими уж и благополучными. Скандалят, ссорятся, считают деньги, ругаются, плачут, разводятся. То ли дело она, приходит в тихий свой дом, где мама вечерами склоняется над школьными тетрадями. А папа похрапывает перед телевизором с пониженным звуком. Телевизор бормочет что-то уютное и никому не мешает. Родители несколько раз за вечер могут заварить чай. Могут покусоломничать бутербродом с колбасой и сыром, а могут и тортиком полакомиться. Или конфетами, Настиными любимыми, «Каракумы».
Нет здесь страстей. Жизнь этих двоих давно устаканилась: мама не встает в позу перед папой, мол, происхождением не вышел. Папа не дергает маму претензиями по бытовым проблемам. Мама была красавицей. Настя вся в нее. Сейчас уже пополнела, разленилась, но отец маму не тревожит и не сравнивает с другими женщинами, мол, они во какие, а жена расползлась. Да и что? Зато человек хороший, папа к ней с годами притерся, любит ее до смерти, хоть и не показывает своих чувств. Он, простой человек, не умеет это делать. Он же не актер Больших и Малых Театров. И не поэт. И не художник.
Папа, кстати, совершенно обыкновенной внешности. С лысинкой. Пузиком. И руки грабельками. И ноги колесиком. Глаза хороши. Добрые, добрые. И Настя любит его за то, что он есть на белом свете, а не за внешность или кошелек. Почему так? Почему у нее не получается вот так же, как папа и мама, жить хорошо с каким-нибудь обычным парнем, в любви и согласии? Без этих чертовых бокалов с тосканским вином, без этих каминов и прочих вещей, говорящих о роскоши, немного сериальных, и в общем-то, пустых и ненужных? Ведь жизнь – это вовсе не сериал. А?
Роскошным октябрьским пятничным вечером, невероятно теплым и праздно-ленивым, Настя решила прогуляться до дома пешком. Путь не опасный, никаких пустырей и строек – старинные переулочки, где на каждом шагу ее встречали знакомые до боли церкви и церквушки. Народ здесь жил тихий и пожилой. Деревья засыпали тротуары медно-золотой листвой, и дворники не торопились собирать пестрые лиственные ковры, будто специально тянули – давали возможность прохожим власть пошуршать, пособирать листья, просто так, для осенних букетов.
Воздух, насыщенный пряными запахами убранных к зиме палисадов и огородов, яблок-паданцев, так и не собранных старенькими хозяюшками, и теперь медленно умирающих пока красивой и весьма ароматной смертью, приятно освежал и бодрил. Сумерки надвигались с непривычной быстротой, кое где уже засветились белым, холодным светом современные, устроенные под старину, фонари.
Настя не спешила. Впереди два выходных дня. Завтра можно поваляться немного. До девяти утра. Она бы и до одиннадцати из постели не вылезала, но лениться нельзя. Надо помочь маме сделать генеральную уборку. После субботней «генералки» замечательно немножко погулять, а потом, вдыхая запахи свежести и чистоты, не торопясь, выпить чаю с вечерними оладьями, щедро поливая их сгущенным молоком. Потом почитать немного и уснуть здоровым сном.
Она пристрастилась читать в последнее время, находя это одним из самых прекрасных удовольствий: мысленно уносишься в иные миры, в иные времена и страны, и живешь там, среди героев, незримо сопереживая им, привыкая к ним, как к родным и томясь уже заранее от невозможно скорой разлуки.
«Наверное, все старые девы любят читать» — промелькнуло в Настиной голове. Или это – стереотип, навязанный человечеству дурными и бестактными людьми? Как знать.
Эти двое вывернули из-за угла. Нетрезвые. Развязные. Молодые. В своих, раздражающих до невозможности капюшонах. С запахами перегара из ртов. Несвежие. Неопрятные.
— Девушка, а девушка, а можно вас от….
Вот так. Без любезностей. Любезности этим малым незнакомы. Может быть, потом им будет стыдно. Может быть, и нет. Мозги им разъело уже года три назад. А были эти мозги вообще? В ДК занимались ребята другой среды и культуры, светлые какие-то, нормальные. А эти и ребятами не называются. Утырки, в лучшем случае. Ушлепки. И… Клички их не терпит женское перо автора.
— Ребята, успокойтесь. Идите домой. Меня муж встречает, — Настя старалась держаться непринужденно и уверенно.
«Ребята» успокаиваться не захотели. Один из них схватил Настю за отвороты плаща и грубо, как мешок, поволок в ближайшие кусты. Ботики Насти слетели, будто шлепанцы. Она закричала, и второй закрыл ей рот потной ладонью. Настя укусила насильника, и тот, озверев, пнул ее носком ботинка в висок. Настя обмякла и больше не сопротивлялась.
Первый уже расстегивал ширинку, как откуда-то справа на него обрушился… медведь. Ну, ему так показалось. Удар был такой силы, что сравнить его можно было только с ударом медвежьей лапы. Или с тараном носорога. Второй перевернулся в воздухе. Нос, как в кино, красиво изогнулся вбок. Лицо второго заливала кровь. Пока насильники находились в отключке, нападавший бережно приподнял женщину и понял – жива. Пока. Спаситель вынул из кармана мобильный телефон. Нельзя терять время. Нельзя.
***
Володя влюбился в Снегурочку давно. Еще до того, как она стала Снегурочкой. Все понимал. Ну кто он – простой водитель автобуса, без особых талантов и без выдающейся мужской красоты. Обыкновенный шоферюга, каких в городе сотни. А Снегурочка шла по жизни, высоко подняв свою гордую голову, не видя, не замечая никого перед собой. Такая нежная. Такая невозможная. Нереальная. Неземная.
Ну не прикажешь сердцу. Не заставишь разлюбить. Володя и рад бы, ведь и жениться давно пора. И детишек хочется. А как жениться? Обрекать какую-нибудь девчонку, ни в чем не виноватую, на убогую жизнь? Он же возненавидит ее в конце концов! Он же специально будет кусать ее без особого на это повода! Нет, нет, он не гад и не сволочь. Нет, он так делать не будет!
На дне города она вышла на сцену и запела. Голос не сильный, но мелодичный, с мягкими модуляциями, пластичный, красивый. В глазах – обреченная тоска. Не гордыня, оказывается, а одиночество. Все аплодировали Снегурочке. А Володя плакал. Да. Стоял и плакал, как дурак, абсолютно трезвый. В сознании. Никто не понимал, а он понимал – плохо любимой, плохо до невозможности. И живет она изо дня в день, скрывая от всех свою печаль. Да Володя бы жизнь отдал бы без остатка за ее улыбку. Пусть, не ему адресованную, пусть – другому. Но пусть она будет счастлива, Господи!
И вот уже по весне случилось невозможное чудо – Володю откомандировали в рейс – на фестиваль культуры в соседний город, близнец родного его городка. Володин автобус должен был везти группу артистов. И среди них была… она…
Потом, на обратном пути, мужик, старый дискотекарь, диджей, по новому, всю дорогу отвлекал его от работы. Володя не слушал, все его существо тянулось к Снегурочке, вернувшейся с фестиваля в таком состоянии, в таком… Будто у нее кто-то умер. Кто ее посмел обидеть? Володя придушил бы обидчика голыми руками. Он встретился с ней взглядом и поспешил отвести глаза – в них больно было смотреть. Владимир не хотел тревожить Мечту своими глупыми, никому ненужными играми в гляделки.
«Кажется, я становлюсь маньяком» — думал он, колеся каждый раз по городу, в поисках родного лица. Он выяснил, что любимая Мечта уволилась из дома культуры и устроилась в мебельный комбинат. Каждый раз он подъезжал к проходной на своей «ренушке» и представлял, как предложит Снегурке подвезти ее до дома. И каждый раз стеснялся – ей многие предлагали, а она отказывала всякий раз каждому предлагающему.
В этот октябрьский вечер ОНА не вызывала такси. Володя понимал – слишком хорош был этот вечер. Он припарковал машину и отправился за МЕЧТОЮ пешком, на солидном расстоянии, чтобы не напугать, не дай бог, девушку. Шел, шел, сам не зная, зачем. Как телок на привязи. Познакомиться? Как? Вынырнуть из темного переулка и спросить: «Который час?» Идиотизм, честное слово.
Он не сразу заметил, как от стены отделились две тени. Все произошло слишком быстро. Но этого было достаточно, чтобы Володя превратился в сжатую до предела пружину, готовую разжаться в любую долю секунды. Он не обладал особой мощности мускулами, но силы его утроила всепоглощающая ярость. Володя защищал свою Звезду. Свою Даму. Свою Мечту. И он защищал бы ее всегда, даже после своей смерти. Потому что любил так, как не любил ее никто другой.
***
Она открыла глаза.
— Не двигайтесь. Сейчас приедут врачи. Не волнуйтесь, я ЭТИХ выключил. Надеюсь, не навсегда, хотя очень хотелось.
Первое, что увидела Настя, были его глаза. Не очень большие, и совсем не выразительные. Но, все- таки, это были особенные глаза. Они лучились притягательным, добрым, невероятной красоты сиянием.
Настино сердце качнулось, будто она на гигантских качелях ухнула вниз.
— Молчите, молчите, не разговаривайте пока, — спаситель поправил под Настиной головой свою куртку.
Но она, все-таки, спросила:
— Скажите, как вас зовут?
— Володей. Владимиром. Вы меня, наверное, не помните. Я вас на автобусе на фестиваль отвозил…
Она прикрыла глаза. Потом снова открыла их.
— Как же так я умудрилась вас забыть. Вы такой… необыкновенный…
Недалеко истерично завывали сирены скорой и полиции.
