Телефон вздрогнул от первого робкого звонка, а затем залился настойчивой, бесконечной трелью. «Опять?»
Звук резал тишину комнаты как стекло. Сергей закрыл глаза. Это опять она. Та самая, с именем из девичьих романов — Алиса. С которой он виделся всего пару раз и по глупости, минутной слабости, обменялся номерами. Кто еще мог звонить? Ему вообще в последнее время никто не звонил. Мир словно вычеркнул его из активных контактов. Оставив наедине с этой навязчивой мелодией и собственными мыслями.
Он вжал голову в кровать, пытаясь заглушить назойливый звук. Просто взять и выбросить телефон в окно — вот что ему хотелось сделать. Разбить его об асфальт, чтобы от него осталась лишь груда стекла и пластика. Ведь если нельзя починить свою жизнь, всегда можно добить то, что связывает ее с внешним миром.
Но телефон не умолкал.
Сергей поднялся с кровати и пошел на звук. Аппарат, словно почувствовав приближение, зазвенел еще громче, вызывающе. Мол, ну давай же, возьми трубку! И он, повинуясь какому-то древнему инстинкту, ответил.
— Да?
— Это я! – прозвенел жизнерадостный молодой голос. Он резал слух своей беззаботностью. — Почему так долго?
— Я занят, — буркнул Сергей.
— А почему тогда подошел? — спросила Алиса и Сергею показалось, что она хитро улыбается.
— Потому что у меня нервы не стальные! — почти зарычал он. — Что тут непонятного? Ты достала своими звонками!
— А я чувствую, что ты дома… и что тебе плохо.
— И что еще ты там чувствуешь? — в его голосе зазвучала едкая, ядовитая насмешка.
— Что ты ждал моего звонка.
— Я? Ждал?! — он фыркнул.
Ему захотелось бросить трубку, выругаться самыми грязными словами. Эти три недели ее ежедневных звонков пришлись на самое дно его жизни. На то время, когда не хотелось ничего: ни работать, ни бездельничать, ни есть, ни пить. Хотелось только одного — исчезнуть. Испариться. Перестать быть песчинкой в гигантской, равнодушной мясорубке бытия.
— Послушай, — его голос вдруг сник, стал плоским и усталым. — Чего ты от меня хочешь? Чего?
В трубке повисла короткая пауза.
— Ничего. Мне кажется, тебе нужна помощь.
— Перестань думать за меня. И не нужна мне твоя помощь. Совсем.
— Но я же чувствую!
— А ты не чувствуй! — его терпение лопнуло. — Ты кто такая, чтобы что-то чувствовать? Святая? Спасительница заблудших душ? Иди лучше бабушек через дорогу переводи, котиков бездомных корми. А от меня — отвяжись. Поняла? Отстань.
Тишина в трубке стала густой, тяжелой. Потом — короткие гудки. Она положила трубку.
«Ну и отлично, — промелькнуло в голове. — Сама напросилась. Лезла, куда не просят».
В тот день больше не звонили. Не звонили и на следующий. Не позвонила Алиса ни через день, ни через неделю.
И тишина, которой он так жаждал, вдруг стала давить на уши.
Она стала звенящей, абсолютной и невыносимой. В ней не было спасения. В ней было лишь одиночество. Сергей ловил себя на том, что по вечерам невольно задерживается взглядом на телефоне. Ждет. Внутри росла нелепая, унизительная надежда: вот сейчас… вот-вот…
Он даже перестал выходить по вечерам, боясь пропустить возможный звонок. «А вдруг она позвонит, а я не услышу? Подумает, что игнорирую, обидится навсегда». Слово «навсегда» пугало его больше, чем лающие из-за угла бродячие псы, которые, казалось, чуяли его уязвимость.
Потом пришла новая напасть — потребность выговориться. Излить кому-то эту черную, липкую массу, что копилась внутри. Но кому? Соседу? Тот жил в простом мире из зарплаты, футбола и женщин. Счастливый человек.
И Сергей начал разговаривать сам с собой. Вслух. В пустой квартире его голос звучал глухо и неестественно.
— Ну почему она не звонит? — спрашивал он у своего отражения в темном окне.
— Ты же сам ее прогнал. Грубо и бесцеремонно.
— Но она же звонила каждый день! Настойчиво! Значит, ей было не все равно?
— А ты ей сказал, что ее участие не нужно. Ты оттолкнул руку, протянутую тебе в самый темный час.
Он спорил, доказывал, злился на самого себя. И в конце концов его внутренний собеседник, его же собственное «Я», победило. Оно заставило его признать простую и жуткую правду: эти звонки были ему нужны. Как глоток воздуха для тонущего. Как доказательство того, что он еще существует для кого-то в этом мире. Что он не призрак.
Алиса не звонила.
Сергей вечерами сидел и просто смотрел на телефон. Внутри все сжалось в один большой, немой вопль. «Ну позвони же… пожалуйста…» — шептал он.
Телефон молчал.
Он повалился в постель далеко за полночь, так и не дождавшись чуда. Проваливался в беспокойный, нервный сон, и ему почудилось… Ему показалось, что он снова слышит этот звонок.
Сергей резко открыл глаза. Он не спал. Телефон звонил по-настоящему. Тот самый, настойчивый, живой звонок. Он схватил трубку.
— Алло? — его голос дрожал.
— Привет, — послышался в трубке тот самый, уже забытый голос. — Ты звал меня?
Сергей закрыл глаза. По его лицу медленно расползалась улыбка — первая за долгие недели. Горькая, уставшая и бесконечно облегченная.
— Да, — выдохнул он. — Кажется, звал.
Дальше была пауза. Не та, что была раньше — тяжелая, полная упрека и непонимания. Эта пауза была живой, натянутой, как струна, но в ней уже не было войны. Сергей слышал в трубке ее тихое, ровное дыхание. И стук своего сердца — громкий, неровный.
— Я… — он запнулся, ища слова, которые не были бы ни оправданием, ни новой колкостью. Просто слова. Правда. — Я сидел и ждал. Каждый вечер.
— Я знала, — ее голос прозвучал тихо, но уверенно. Без тени торжества. — Мне тоже было плохо. Но я решила, что больше не могу звонить первой. Что это должно быть твое решение.
Он представил ее: наверное, она тоже сидела с телефоном в руках и боролась с желанием набрать его номер. Эта картина почему-то показалась ему невероятно трогательной.
— Прости, — выдохнул Сергей. Это было самое трудное слово. Оно обжигало горло, как раскаленный уголь, но его нужно было произнести. — За то, что… вел себя как козел.
— Принято, — в ее голосе послышалась улыбка. Легкая, прощающая. — Хотя да, было очень грубо. Я чайник чуть не разбила от расстройства.
Он невольно рассмеялся. Коротко, с облегчением. Эта бытовая, такая живая и нелепая деталь вдруг окончательно вернула его в реальность.
— Он… цел? — спросил он уже серьезно.
— Цел. Теперь буду беречь как зеницу ока.
Они снова помолчали. Но теперь молчание было общим. Они слушали его вместе.
— Сергей… — ее голос снова стал серьезным. — Что происходит? Правда.
Он закрыл глаза. Раньше этот вопрос вызвал бы у него приступ ярости. Сейчас он почувствовал лишь странную слабость и желание, наконец, выговориться.
— Все. И ничего, — он медленно скатился на пол, прислонившись спиной к дивану. — Работа, которая превратилась в ад. Долги, которые наросли, как снежный ком. Ощущение, что я бегу по краю пропасти и вот-вот сорвусь. И полная… пустота. Будто я выгорел изнутри. Ничего не хочется. Никого.
Он говорил долго. Сбивчиво, обрывками. Не плакался, просто констатировал, как врач ставит диагноз. Впервые за долгие месяцы кто-то слушал его. Не перебивая. Не давая советов. Не говоря «возьми себя в руки» или «все наладится». Просто слушал.
Когда он замолчал, в трубке снова было только дыхание.
— Спасибо, — наконец сказала Алиса. — Что сказал.
— Теперь ты понимаешь, почему я был не в себе? — с горькой усмешкой произнес он.
— Понимаю. Но это не оправдание для хамства, — ее голос вновь стал твердым. — Зато теперь я знаю, с чем имею дело. Это лучше, чем гадать.
— И что же ты будешь с этим делать? — спросил он с внезапным интересом.
— Для начала, — сказала она решительно, — ты идешь на кухню и ставишь чайник. Пока он закипает, открываешь окно. Хотя бы на пять минут. Свежий воздух необходим для мозга, а тебе его, кажется, очень не хватает.
Сергей послушно поднялся с пола.
— Иду, — сообщил он.
— Молодец. Пока ты это делаешь, я буду на другом конце провода. А потом… потом мы будем решать, что делать с работой. С долгами. С этой твоей пропастью.
В ее голосе не было ни жалости, ни сюсюканья. Была уверенность. Твердая, как скала. И в этой уверенности была сила, которой ему так не хватало.
Сергей пошел на кухню, прижимая телефон к уху. Он выполнил все ее указания: засуетился с чайником, с трудом открыл заевшую раму, впустив в квартиру прохладный, пахнущий дождем и асфальтом воздух. Он сделал первые маленькие шаги вперед — к жизни.
И понял, что это только начало. Длинного, трудного разговора. Возможно, даже встречи. Но впервые за долгое время он не чувствовал себя одиноким в своей разрушенной крепости. Кто-то подавал ему руку снаружи. И он, наконец, был готов ее принять.
