Зиму дед Матвей не любил. Холодно, темно, мерзко. В автобусе давка, так как население из-за шуб да пуховиков вдвое толще становится. А еще втрое злее от тесноты и недосыпа. Темно по утрам, вставать и на работу тащиться никому не хочется. Вот и кусают друг дружку спросонья.
Летом тоже кусают, но летом можно и не соваться в городской транспорт. Благо до его поста полчаса пешочком. И это единственный плюс.
Свою последнюю работу дед Матвей тоже не любил. Дурацкая какая-то: охранник. Чего он там охраняет-то в районной поликлинике? Разве что на анализы кто покусится.
А если серьезно, то захотят что-то вынести — вынесут, и Матвея не спросят. Миллион способов есть. Но по штату охранник положен. Вот и сидел он на табуреточке у стены, сканворды решал, иногда на посетителей строго поглядывал. Бдел.
Так вот потихоньку и доскрипел до пенсии. А потом ушел, даже не оборачиваясь. Пусть пенсия маленькая. У Матвея квартирка имеется, а еще дачка. Теплая, уютная, с печкой и скважиной. Все для жены старался.
Любила его Машенька дачу. До самой поздней осени туда ездила. Пока деревья не сбрасывали с себя последнее, а лужи не сковывал по-зимнему серьезный лед.
Только вот жены уже не было три года. Даже пенсионерской жизни полной ложкой хлебнуть не успела. Померла, горемычная.
Впрочем, получилось у нее это быстро. Как жила, так и ушла: стремительно, без долгих приготовлений. Не лежала, не страдала месяцами, на лекарства не тратилась.
Дед Матвей даже опомниться не успел. Вчера Маша на кухне смеялась, планы на весну строила, а на следующий день упала возле плиты и не поднялась больше.
***
Сильно дед Матвей горевал, на весь мир за что-то обозлился. Вот и решил ото всех на даче спрятаться. Не пропадать же его трудам. Маше больше эта дача ни к чему, так он сам там будет жить. Квартирку свою сдаст. Копеечка к пенсии не помешает.
С хозяйством как-нибудь управится. Чай, не безрукий. Только вот зима… Пугала она деда Матвея, если честно. Никогда он не зимовал за городом. Вдруг там в лесах волки воют, да медведи к мусорным бакам поживиться приходят.
Но никаких медведей в свою первую зимовку дед Матвей не встретил, волки тоже молчали. Приходили только коты да собаки. Когда-то домашние, а теперь ненужные. Летняя живность. Заводят таких дачники на сезон, а потом бросают без сожаления, словно старую утварь.
Бездомышей дед Матвей жалел, подкармливал. Больше-то особо некому. В садоводстве зимой белизна и тишина. Можно выйти с утра на нетронутый снег и орать во все горло — никто не услышит.
Так дед Матвей думал.
***
Но однажды, на редкость солнечным и сверкающим январским утром, он налил себе кофе, выглянул в окошко и обомлел. По его саду, меж белых вигвамов, в которых прятались неженки-розы, шла девушка.
«Красивая какая!» — Матвей чуть не облился горячим кофе от восхищения.
А восхищаться и правда было чем. Тоненькая, светловолосая, в белоснежной шубке и голубой шапочке, отороченной мехом. На ногах розовые валеночки в краснопузых снегирях, на руках варежки в тон.
Девушка легонько трогала ветки старых яблонь, и они, как показалось деду Матвею, покрывались колючим инеем от ее прикосновений. И тут же зажигались искрами в холодном январском солнце.
А потом она и вовсе удивила деда Матвея. Стянула с руки розовую пушистую рукавичку и помахала ему, словно старому знакомцу.
«Так, стоп, пенек старый, — приказал себе Матвей, уже поднимавший руку для ответного приветствия. — Ты мозгами-то своими пораскинь. Откуда она тебя знает? Наверняка мошенница какая-нибудь.
Пронюхала, что старикашка одинокий здесь живет, вот и заявилась. Сейчас либо чего-то втюхивать начнет, либо деньги выманивать. Эти же не брезгуют даже пенсионерскими крохами! Гнать ее надо взашей с моего участка. Причем гнать своими силами. Полиции здесь не дождешься!»
И он, горя праведным гневом, натянул куртку, сунул ноги в галоши, выскочил на крыльцо.
— И чего это, милочка, вы здесь забыли? Что-то не припомню, чтобы я вас приглашал?
— А меня не надо приглашать, — улыбнулась девушка. — Я обычно сама прихожу. Всегда по расписанию.
«Точно мошенница, — подумал дед Матвей. — Хотя возможно и полоумная. Вон как улыбается доброжелательно. Разве же может нормальный человек так улыбаться?»
— Неужто не узнали? — прервала девушка его раздумья, подходя ближе. — Нет, вы серьезно? Зима я! Хотите докажу?
Она дунула на ладошку, и оттуда сорвался рой кружевных снежинок, взлетел, разукрасил дедову невзрачную куртку.
Впрочем, на Матвея это не произвело должного впечатления.
— Допустим, я готов поверить, что некая мистическая Зима шатается в человеческом обличии по чужим садам. Но, милочка, вы бы хоть антураж подобрали подходящий. Не годится ваш костюмчик, чтобы Зиму изображать.
— А как, по-вашему, я должна выглядеть? — очень натурально удивилась девушка.
«Играть задумала, — скептически подумал дед Матвей. — Ну что же, поиграем. От скуки-то почему бы и нет?»
— Ладно, объясню. Зима должна быть как минимум бабкой. Худой, костлявой и злющей. Не перебивайте! Я, чай, седьмой десяток на свете живу. Навидался зим, слава богу, — дед Матвей поднял руку, пресекая возможные возражения. — Зима должна выглядеть как Снежная Королева и Баба Яга одновременно. Посох ледяной в руках, космы седые, взгляд колючий.
— Да почему? — не выдержала девушка. — С чего вы взяли-то, что я старая, страшная и злая?
— А с того! — дед Матвей недобро прищурился. — Стала бы разве добрая такое свинство в городе разводить?
— Какое еще свинство? — голубые глаза девушки потемнели от обиды.
— А такое! Город зимой — это же страх господень. Снег грязный, бурый, вперемешку с солью да песком, трубы лопнувшие, провода оборванные. Да еще и гололедица! — Дед Матвей загибал узловатые пальцы, перечисляя зимние беды.
— Да я-то здесь при чем? Если хотите знать, то я в города и не суюсь вовсе. Не люблю я их: суета, толчея, беготня. Помощница там моя работает. И хорошо работает, между прочим. Она дама основательная, строгая. Вовсе не старая и не злая! А вы на нее всех собак повесили. Или думаете, что она с вашими коммунальщиками в сговоре? Это ведь они дороги солят, причем как попало. И за хозяйством, между прочим, тоже они не следят! С зимы какой спрос? Она морозит, снегом сыплет, ветром дует. Все как положено. А вот город в порядок она приводить не обязана. Людское это дело.
Дед Матвей посмотрел на расстроенную гостью, на блестящие узорчатые снежинки на своей затрапезной куртейке и почти поверил. Стало неудобно. Наорал на девушку, а она ведь ничего плохого ему не сделала.
И про коммунальщиков все правильно говорит. К тому же, может, она и правда Зима? Вот он, например, снежинки изо рта выдувать не умеет.
— Ну ладно, не обижайтесь, — примирительно проворчал дед Матвей. — Улыбнитесь уже. Вы такая симпатичная! Очень мне нравитесь, гораздо больше, чем ваша помощница. Я даже рад, что на даче зимовать остался. Красиво здесь, бело, тихо. Если вы все это устроили — большое вам человеческое спасибо.
Девушка смутилась, потерла розовой рукавичкой под носом, переступила снегирястыми валенками и улыбнулась. Вспыхнул искрами снег, засверкал иней.
— Прощаю. А за комплимент спасибо. Знаю я, что многие зиму не жалуют. Обидно.
— Да что вы! Даже в голову не берите. Зимой тоже много хорошего: Новый год, санки, снеговики. Я вот, каюсь, тоже в городе зиму невзлюбил, а сюда приехал и вспомнил, какая она может быть!
Щечки девушки порозовели от удовольствия.
— Ладно, пойду я. Работы еще много. Вы мне прямо крылья подарили. Счастливо.
***
И она пошла к калитке, а дед Матвей вернулся к остывшему кофе.
«Ну и гадость, подогреть бы надо, — подумал он. — Да и гостью не мешало бы пригласить на чай. А то как наорать — так это пожалуйста, а угостить — и не подумал, пенек старый!
Хотя, может, она и не пьет горячее? Ведь у нее, наверное, физиология такая, что от горячего и растаять может. Или это про Снегурочку?»
Как бы там ни было, девушка уже все равно исчезла из виду. А дед Матвей решил, что позавтракает, оденется и пойдет на улицу. Кормушки делать, например, или даже на санках с горы съедет. Чего они на чердаке просто так валяются?
Стесняться некого, да и незачем. Даже если кто-то увидит старика на санках, так что с того? Радоваться жизни — не преступление! Он ведь именно для этого на пенсию вышел, за город уехал. Зима постаралась в этом году на славу. Грех не воспользоваться.
