А хорошо, что в деревне не прижилась эта зараза – борщевик! Сколько полей загублено им, счету нет!
Татьяна, пока в школе училась, ездила с классом на картошку в соседний совхоз. Веселое времечко было. Отец с утра нажарит ржаных гренок, сварит четыре яйца и колбасы докторской порежет. В бутылку сладкого чая нальет – вот и Танюшкин паек готов. Папа завтрак всегда делал сам, матери некогда – она убегала на ферму в четвертом часу утра, когда все семейство видело самые сладкие сны.
Школьники залезали в автобус. Учительница заводила какую-нибудь песню, класс дружно ее подхватывал:
Я проснулся сегодня рано.
Мама, чао! Мама, чао! Мама, чао, чао, чао!
Я проснулся сегодня рано
В нашем лагере в лесу.
Светит солнце, сияет жарко.
Мама, чао! Мама, чао! Мама, чао, чао, чао!
Светит солнце, сияет жарко,
В гости к солнцу я иду.
В окнах мелькало утреннее, скромное сентябрьское солнце. Еще пока зеленая, с вкраплениями сентябрьской позолоты листва касалась ветками сытеньких бочков пузатого автобуса. Всем было весело – носиться по бескрайнему совхозному полю, подбирая крепкие картофелины с тоненькой шкуркой, гораздо интереснее, чем скучать на уроках.
Учительница, совсем молодая Галина Петровна, устраивала конкурсы и соревнования. С вечера у нее был заготовлен приз – кулек конфет. А еще и грамота «Ударнику труда», которую неугомонная «Галечка» сама нарисовала на куске ватмана.
У ребят просыпался азарт. Ящики с картофелем бодро ставились в грузовик. И план был выполнен и перевыполнен. После работы все пили чай и обедали. И папины гренки с колбасой и сваренными вкрутую яйцами, посыпанные серой крупной солью, были так вкусны, как может быть вкусна любая пища, съеденная на свежем осеннем воздухе.
Таня получала грамоту и конфеты два раза! Мальчишки дулись. Хотя, чего им дуться – приз Таня честно делила на всех. А все равно – злились. Вот она – мужская гордыня.
— Куда тебе конфеты? – Генка морщил нос и косил желтый недобрый глаз на Таню, — ты и так толстая!
Таня на него:
— А ты – скелетина! Глиста в скафандре! Гендос-паровоз!
В Танин лоб летит продолговатая картофелина. Меткое попадание – цель взята. В яблочко!
— Жирная бочка родила сыночка, а потом и говорит: у меня нога болит! – Гендос гнусно ржет и хватается за живот от смеха.
Таня, не обращая на шишку, растущую посередине лба, с гиком таранит Генку и роняет его на землю.
И вот у них буча устраивается: Генка, хоть и щуплый, но шустрый. Как ящерица, извиваясь, высвобождается из-под Тани, и машет загорелыми кулачками. Таня ревет, как паровозная труба, роняет Генку снова и молотит его по лицу, что есть силы, пока Галина Петровна не замечает драку и не разнимает их.
А потом они оба, грязные, всклокоченные, в синяках, стоят в кабинете директора. Попало обоим. Но Генке попало больше. Он – мальчик. Девочек бить не имеет никакого права.
Вечером Генке досталось от матери. Генка орет благим матом под материнским ремнем. Орет больше от обиды: драка была честная. Попробуй, подерись с этим бензовозом! Де-е-е-е-вочка! Придумали тоже. Вот Катя Петрова – девочка. Нежная и пушистая, как кролик. Генка ее тайно обожает. Он Катю никогда бы пальцем не тронул. А Таньку, как мамка говорит иногда, сам Бог велит отметелить!
— Молодец, Танюха! Умеешь за себя постоять! – улыбался тогда отец.
— Коля, она же девочка! – кричит мать, — сходил бы к его матери, да поговорил!
Но отец никуда не ходил. Татьяну свою он уважал и жалел. Не хватало еще девчонку позорить. Пусть этот щенок знает, как Танюху обижать!
Ему было ужасно жалко пухляху дочку. В деревне людей с внешностью артисток нет, тут в основном все – народ упитанный. Слава богу, у всех коровы, свиньи, да и в магазин, худо-бедно, колбасу пока завозят. В городе и того нет. Дефицит, и городские давят друг друга в очередях. Жизнь в селе трудная – как потопаешь, так и полопаешь. В городах чистенько и сортир со всеми удобствами. И воду для мытья таскать не надо, а все равно – тошно. Душно, тесно… Как там ребятишки растут, уму не постижимо.
Танька всегда такая пухленькая была. Николай с Полиной надеялись, что годам к пяти дочка вытянется, исчезнут складочки-перевязочки, похудеет и осунется от долгих игр на улице Таня. А нет. Так и остались складочки на ней, хоть и шустрая, и бойкая она, и помощница в доме.
Обидно.
И еще обидно: красивенькая девчоночка! Глазки серенькие, ямочки смешливые на румяных щечках, коса до пояса, в кулак толщиной… Таких девах раньше женихи с руками бы у родителей отрывали: дородная невеста на вес золота была. Так вот мода новая пошла: подавай женихам скелетину, ни задницы, ни всего остального, прочего. Тьфу, глаза бы не глядели.
А с Полькой одна сплошная ругань – она Таню кормит, как на убой!
— Пусть ест. Все полезно, что в рот пролезло! – орет Полина.
Сама стала торба торбой, так и Таня ее скоро догонит. А кто его, Николая, слушает? Бабье царство-государство: жена, теща и дочка. Не переорешь. Ай… шут с ними!
***
Время шло. Таня росла, как на дрожжах. К шестнадцати годам она все-таки немножко выправилась в рослую, симпатичную, хотя и крупноватую девушку. Поступила в агрономический техникум на профессию «хозяйка усадьбы». Профессию получила, да работы по себе не нашла: пропали все «работы» в совхозе. И совхоз пропал, как корова языком слизнула. Пришлось ей устраиваться в город, продавщицей в магазин.
Отстоит смену, садится в «двойку», самый, наверное, старый автобус в автопарке, и едет домой. В городе квартиру снимать Таня категорически отказалась. Едет себе в свою деревню, смотрит в дребезжащие окна и чуть не плачет: поля, где раньше она с ребятами собирала картошку, совсем не похожи на привольные русские нивы. Топорщится на них толстенный, здоровенный хищный борщевик, тянется башкой к старичку-автобусу, вот-вот в окна залезет.
Сидит, значит, Таня, и думает: а ведь это скоро и на их улице этакая пакость поселится. Отравит, опутает корнями все живое вокруг, не выведешь. Как мерзость людская, страну обвившая, так и эта мерзость родную деревню погубит.
Зашла она в дом, сама мрачнее тучи. Отец с матерью, оставшиеся не у дел, пропадали на сенокосе – сгребали отаву. Как-никак, а на продажу нормально нагребли. Теперь в деревне почти все свой скот держат, а сено добывать – времени нет. Мужики на заработки подались, а молодежь и вовсе жить в города переселилась. Что старикам остается? Пенсия с гулькин нос, да и ту не платят годами. Только огородом да скотиной живут. Продадут молочко и сметану дачникам, потихоньку на сенцо подкопят. И им хорошо, и Полине с Николаем – хлеб.
Вечером домой вернулись – ни рук, ни ног не чувствуют. Поесть бы – да на боковую. Время не ждет, на дворе начало августа, и август такой благодатный выдался – заготовить бы еще пару тонн, да и на картошку переключиться.
Еще в девяносто третьем колхозникам раздавали земельные паи вместо зарплаты. И технику. Другие мужики, недолго думая, профукали все. За бесценок, считай, профукали. А Николай не стал колхозное имущество разбазаривать попусту. Его государство не разбаловало регулярными зарплатами и премиями. Он свои рубли отродясь в пивнухе не оставлял. И паи тоже в дело пустил. Работы много, от зари до зари на поле толкутся, потому и деньжата в семье водились. А все она, Танюха, намекнула. Она образование хозяйки усадьбы не зря получила.
Она и помогает все свои выходные. Она и работу эту магазинную, постылую бросила бы, да боится без трудового стажа остаться.
— В стране поди что творится. Пока силы есть, работаем, а потом как?
Эх, жениха бы сюда хорошего. Чтобы был под стать Танюхе, полтора аршину в плечах. Да только Таню никто замуж не берет. Не модного размера она. А ведь ладная девка получилась. И работает за двоих…
***
Ну вот, заходят родители в избу. Смотрят – есть не приготовлено, скотина не кормлена, а Татьяна за столом бумагами обложилась и что-то там высчитывает. Возмутиться бы, да толку? Таня не просто так, наверное, сидит.
Так и есть. Подняла голову от бумаг, на родителей взглянула и сердечно улыбнулась.
— Ну, папа, мама, — говорит, — хватит ерундой страдать. Будем с вами бизнес открывать!
Коля с Полей так и присели. Куда им? Времени на сон не хватает, а Татьяна что-то несусветное придумала. Мало ей работы, решила еще добавить. И ведь добавит, с нее станется.
На следующий день Татьяна уехала в город и уволилась с работы. Потом неделю сидела над новым проектом. Решила взять в собственность оставшиеся наделы и стать настоящим фермером.
— Я узнавала, под этот проект кредиты дают. Думаю, за пяток лет отобьемся, — сказала она.
Но… Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Земля только с виду ничейная, а на самом деле – сто раз продана и тыщу раз перекуплена. Татьяна даже с лица похудела, пока по инстанциям бегала. Обидно: вот она земля, борщевиком заросшая, вот бизнес-план перед глазами, а сделать ничего нельзя. Хоть плачь. В администрации только руками разводят:
— А что мы, Татьяна Николаевна, можем? Все гектары Кощ…, то есть Геннадию Петровичу Егорову принадлежат!
Таню зло взяло!
— Сукины вы дети! Фашисты вы! Кому землю втюхали? Совесть у вас есть? Нету совести!
Хлопнула дверью и ушла. У главы администрации все три подбородка затряслись, на лысине пот выступил. Быстренько мобилу – хвать, тыкает на кнопочки, а толстый палец не попадает на нужные циферки. Нервничает, хряк, за свою шкуру переживает. Эта баба и до прокуратуры дойдет!
А Таня уже идет! Она и до Москвы пешком бы дотопала. Ничего не боится.
Глава администрации чует, что жареным пахнет. До этого все махинации с гектарами ему с рук сходили. А тут вон какая петрушка получается. В тюрьму совсем не хочется. Вот он и звонит этому Егорову, «б-а-а-альшому» человеку, удачливому бизнесмену и владельцу заводов да пароходов.
— Геннадий Петрович, у нас проблемы.
Кощей только отмахнулся: совсем уже мэр зажирел, какой-то там бабенки испугался. У него и без всяких баб дел полно. Он эти земли лично выбивал, выгрызал из рук. У него крутой план на бесхозные гектары – коттеджный поселок выстроить. С торговым центром и целым спектром развлечений для элиты. Миллионы на кону. Не такие зубры пугали – выстоял. А тут – баба…
Он еще не знал, с кем биться будет.
***
Таня с папкой под мышкой помчалась за город, в имение господина Егорова. Пока ехала, волновалась: имя-фамилия-кличка очень уж знакомые. А потом ее будто в темя толкнули: «Егоров Геннадий. Кощей! Батюшки светы, так это же первый враг ее, Генка! Ну, Гендос-паровоз, держись!»
Усадьба Егорова обнесена высокой каменной стеной, только острые башенки из-под забора чуть виднеются.
«Неплохо устроился, гаденыш», — едко подумала Татьяна, а сама к охранной будке подходит, мордочку смиренную делает:
— Разрешите пройти-с. Мне назначено.
Охрана смотрит: дура какая-то с папкой под мышкой. Наверное, очередная попрошайка, помощи спонсорской ждет. И не будь дураком, открыл Тане ворота.
— Геннадий Петрович, я пропустил женщину. Она к вам насчет спонсорства, — вякнул по рации начальнику.
А Егоров забыл приказать, чтобы не пускали. Ну… ждет. Интересно даже, что за цаца. Хоть бы Катька Петрова, а? Хотя… нужна ему эта Катька… вышла замуж за работягу, а теперь тянет лямку семейной жизни. Нарожала троих ребятишек, расплылась и обабилась. Сидит теперь и плачет. Муж у нее никудышный… Взяла бы да и пришла – Егоров бы ей деньжат, что ли, на бедность подкинул.
Двери его дубового кабинета распахнулись, будто в них врезался бронетранспортер, и пред светлые очи Гендоса-паровоза предстала рассерженная фурия в полтора метра обхватом, с толстой косой на мощной груди. За фурией мелькало растерянное лицо личного телохранителя.
— Ах ты прыщ! Вот чуяло мое сердце – ничего хорошего из тебя, спирохеты, не вышло! – заорала фурия, — кощей ты, фашист, змей, скелет!
Гена, немного опешив, узнал в «горгоне» свою одноклассницу. Вражина! Сколько он из-за нее пней от матери получил! Явилась не запылилась!
Телохранитель хотел схватить хулиганку и выпроводить на воздух, но Егоров подал знак – «Удались».
Он, охваченный дрожью предвкушения расплаты, на время забыл, что в данный момент является солидным мужчиной, у которого все схвачено. Перед Таней стоял все тот же тощий взъерошенный Генка (хоть сейчас он был совсем не тощий и вовсе не взъерошенный).
Лучшая защита – это нападение! И Таня пошла на серьезный таран. Гена не спасовал, проделал ловкий прием. Татьяна перелетела через него, как тяжеловесная ракета.
Охранник, увидев в экране видеонаблюдения схватку «титанов», схватился за голову. Он многое видел в своей жизни, но такого… Чтобы мужчина дрался с женщиной? Пусть женщине этой впору танки рожать, но все-таки… Что там босс, совсем с ума сошел? Он бросился в кабинет – разнимать бойцов.
Перед ним открылась дивная картина: Татьяна сидела верхом на Егорове, заламывала ему руку, а тот извивался под ней, пытаясь скинуть с себя этакую тяжесть, и орал:
— Сдаюсь, стерва! Отпусти руку!
Увидев, что охрана лицезреет его позорное поражение, Генка со всей силы рявкнул:
— Вон из кабинета!
Охранника смыло волной.
Таня бухнулась в кресло, чтобы отдышаться. Егоров тяжело поднялся, и, не отряхивая пыль с дорогого костюма, бухнулся рядом.
— Уборщицу свою уволь! Грязи, как в котельной, прости господи, — отдышавшись, Таня вновь заговорила.
— Без тебя разберусь! – огрызнулся Гена, — чего пришла?
— А того! Что ты делаешь, змей? Сам ведь из деревни родом! Как ты можешь родные земли уродовать? – коброй зашипела Татьяна.
— Я не уродую! Там будет поселок! Работа людям, между прочим! – отплевался Гена.
Таня чуть привстала с кресла и бросила на Егорова полный презрения взгляд.
— Гувернанткам и мордоворотам работа? Ты же сам от земли! Двенадцать деревень загнулось. В каждой по триста человек! Борщевик, безденежье, запустение! Какой поселок?
Гена с трудом выкарабкался из мягкого кожаного дивана и уселся за стол.
— А тебе что? Пришла тут флагом революции размахивать… Эпоха мира-труда-мая прошла, уважаемая Татьяна Николаевна. Думаешь, ворвалась сюда бульдозером, так все переменилось в этой жизни?
— Да ты проект посмотри! Я хочу агрокомплекс построить! Он семьсот человек прокормит, дуралей!
Егоров строго, по-взрослому, взглянул на запыхавшуюся Таню. Та сразу присмирела. Генка перестал быть Генкой-кощеем, воплотившись опять в уважаемого владельца заводов и пароходов.
— Покажите мне ваш проект, Татьяна Николаевна, — его тон звучал деловито-официально.
Таня, опустив глаза долу, подала ему папку, корректно сказав:
— Пожалуйста, Геннадий Петрович.
Тот углубился в бумаги. Читал долго. Звонил кому-то по телефону. И советовался с кем-то тоже очень долго, все время нажимая на фразу:
— Очень хорошая идея! Она принесет прибыль компании!
***
Теперь наша Татьяна – уважаемый фермер, владелица известного в области агрокомплекса «Заря». Борщевик уничтожили подчистую. На полях вовсю цветет картофель. Заложены фундаменты под теплицы. Построены и введены в эксплуатацию четыре скотоводческих корпуса. На работе занято четыреста человек. Пока. Татьяна Николаевна с каждым годом расширяет границы хозяйства. Губернатор области Егоров Геннадий весьма доволен положением дел фермера. Говорят, в следующем году агрокомплекс посетит сам президент! Не знаю, как насчет визита главы государства, но от туристов уже сейчас нет отбоя. Места очень красивые, да и в гостиницах недостатка нет.
***
Вы спрашиваете, поженились ли Гена и Таня? Увы – нет. Гене нравятся тощие модели. Но на них он тоже не женится – статус, понимаете, не позволяет. Холостой пока. Это, говорят, сейчас модно…
Таня с Геной больше не воюет – взрослые люди же. Нормальные, уважительные отношения. В скандалах оба замечены не были. Таня – солидная, замужняя дама. Трое детей и муж прекрасный. Гурсан Асланович Гаджиев. Бывший гражданин Узбекистана. Приехал устраиваться на работу и втюрился в хозяйку усадьбы до полусмерти. Долго ухаживал за ней и добился-таки руки и сердца Татьяны. Упорный! На лаврах не почивает – работает наравне со всеми.
Живут супруги и не тужат уже двадцать лет. Гурсан Татьяну обожает и считает ее идеалом красоты. И он прав, черт подери, конечно прав. Не зря тесть Николай его так уважает!
