— Маркиз, маркиз, кис, кис, кис, киса! Идите жрать, пожалуйста!
Огромный, не в меру разъевшийся кот, лениво махнул хвостом, и, едва приподняв здоровенную башку, снова уронил ее на диванные подушки и провалился в свои кошачьи грезы.
Саша позвал его опять. Безрезультатно. Маркиз игнорировал хозяйские унизительные призывы. Хотелось дать коту пинка для ускорения. Он Сашу ужасно раздражал. Подумать только, какой прынц выискался! Давно ли он, истошно мяукая, подобострастно терся об Иркины точеные колени, задрав дрожащий облезлый хвост, жадно хватал замороженную мойву и глотал не жуя? Давно?
А теперь, получив (совершенно незаслуженно, кстати) роскошный титул маркиза, валяется на диванных подушках, копается в кормах премиум класса, как свинья в апельсинах, и делает вид, что ему до всех глубоко по фене!
Ну… К Ирке он вполне лоялен. Ирке он позволял себя чесать за ухом и щекотать толстое пузо. Ирка его и разбаловала так, быстренько переведя кота с вполне демократичной мойвы (котеньке нельзя рыбу, у котеньки больной кишечник) на дорогущий корм. Котеньке только лучшие, не аллергичные гранулы для туалета. Коте – самые распрекрасные игрушки, самую мягкую подстилку, самое, самое, самое…
— А твой кот не при…л, часом? – частенько удивлялся Саша.
Ирка обижалась, хватала Маркиза в охапку и демонстративно уходила с ним в обнимку в спальню, где запиралась на замок и не пускала родного мужа всю ночь. Бойкот, видите ли. Любовная голодовка, понимаете ли.
А Сашке было уже начхать на Иркины выкрутасы. Пусть там целуется со своим котенькой. Сашка надевал куртку, завязывал на ботинках шнурки и уходил в кабак, где, вместо того, чтобы подумать, как следует, над своим отвратительным (да, котенька?) поведением, бухал, веселился и снимал девчонок. Просто так, погулять, потанцевать, выпить на пару, для компании. И любая, любая готова была пригласить Сашку к себе домой. Потому что, Сашка стоил этого приглашения!
Сашку природа любовно, как добрая фея, одарила и мышцастой тестостероновой силой, чувством юмора и добротой. Такие нравятся женщинам. Таких хочется накормить, напоить и спать уложить. Разумеется, рядышком. От таких хочется родить парочку крепких карапузов, и тем самым улучшить наш хилый мир нормальными мужиками. Потому что, женщинам до смерти надоели все эти субтильные менеджеры, бизнес-коучи, неряшливые программисты, домашние подкаблучники и дутые качки, которые с виду – ничего, а на деле даже мешок картошки поднять не могут. Поэтому, к Сашке липли девицы всех мастей и возрастов. Липли, соблазняли, зазывали.
А он не шел. Потому что, любил эту крысу, женушку свою, гадину Ирку. И что он только в ней нашел?
***
— И что ты в ней нашел, Сашка, не пойму? Мозгля, фитюлька, вобла дохлая! А гонору-то, гонору! – мать раздраженно шуровала кочергой в летней печи, которую Сашка лично сложил в позапрошлом году. Печка вышла – конфетка. Не какая-нибудь буржуйка, или разбобура, курям на смех. Нормальная печка, считай, русская, только уличная. В ней, что хошь, делай – хочешь, пироги твори, хочешь, сливки для каймака топи, хочешь, борщ томи.
Мать, Вера Васильевна, тогда расстаралась: сын невесту везет. Не местную, из самого Питера, девку. Интеллигентную! Мама, потомственная, «истая» казачка, статная, чернявая, сильная, как лошадь першеронской породы, аж соседку Марусю пригласила в помощь: стол надо было накрыть такой, чтобы все ахнули! Чтобы Сашкина невеста, отведав кушаний, расплакалась от восторга и попросила у будущей свекровки рецепт!
Особенно заморочилась Вера с карпом. Кое-что и сама подзабыла. Копалась в бабкиных тетрадках, чтобы не опозориться перед дорогой гостьей, чтобы подать рыбу по-царски, чтобы все, как у добрых людей…
И что? Приехали. Сашка подвел ее к Вере, и Вера, принаряженная, до скрипа в бане напаренная, в ушах – серьги золотые, ручку лодочкой сделала: здрасте, дорогая сношенька!
А эта, мозглявка, ни кожи, ни рожи, и глаза, как у снулой рыбины, левую бровь приподняла, рот раскрыла, и своей руки не подала, мерзавка!
— Сношенька? Интересно. Добрый день. Вера Васильевна. Очень. Приятно. Познакомиться. Ирина.
И голос у нее такой… Как и глаза. Без всякого выражения, без звучности, без краски. Рыбий голос. Никакой, серый. И взгляд никакой, и морда – никакая. Ни фигуры, ни титек, ни жопы, ничего. Сейчас все новые сериалы по телику показывают: так там все такие ходят. И бабы, и мужики. Серые, одинаковые, и рты еле-еле открывают, не понятно, что говорят. Зато за кадром все: пик, пик, пик – это маты запикивают. Это научились, да! А показать грусть, али печаль – нет. Не интересно. Зато постельных утех, да таких, что щеки краской заливает от стыда, от ужаса, полно. Какое время паскудное настало, Господи!
Подала карпа. В тарелку ей положила. Помидорочки, огурчики – на! Лучка, укропчика, сколько хошь. Синенькие – ради Бога. Пирожки, пироги со всякими начинками, мед, абрикосы, персики – пожалуйста! А она вилкой поковырялась там, сям, поморщилась. Персик надкусила… Муха случайная на тарелку села, на улице накрывали, положено по летнему времени, она на муху посмотрела, рот скоренько закрыла и побежала блевать. Прямо на дорожку, прямо перед воротами наворотила своих дел.
— Ирушка, милая, давай я тебя до нужника провожу! Нехорошо так-то, милая.
Повела. Есть и в доме туалет. Хороший туалет. И ванна. Но Иркино лицо с серого на зеленый переменилось. Не добежит. Вера ведро подставила. Ведро, как ведро. А ту наизнанку вывернуло несколько раз, еле успокоилась.
— А пакета нет бумажного? От ведра пахнет. Почище дайте.
Что Вера, ей колодезное должна подавать?
В общем, Сашка увел ее куда-то, по станице гулять. Гуляли, гуляли и догулялись до того, что фря эта в тот же вечер усвистала. Сашка – за ней. И все – ни ответа, ни привета. На свадьбу, конечно, пригласили. Но лучше бы не приглашали. Позорище, а не свадьба. Ни погуляли, ни потанцевали, ничего: на регистрации брака постояли с ейными родителями, как чужие. А потом молодые умчали в Турцию. Нашли курорт, блин. А Вера, дурра дурой, болталась потом по вокзалу – ни билетов, ничего. Родители Иркины от растерянности, наверное, сватью к себе переночевать не пригласили. А может быть, от того, что побрезговали, шут их разберешь. Тьфу на них на всех. И Санька – ботало бессовестное, с матерью так! Воспитала-а-а-а сыночка-а-а-а…
Сашка потом уже приехал к матери. Прощения просить. Объяснять, мол, мама их неправильно поняла. Мол, для нее номер в гостинице был заказан. Путевка на экскурсию по Питеру. Куда она сорвалась, непонятно. Родители невесты чуть с ума не сошли – потеряли сватью.
— Придумали гостиницу, — ворчала мать, шуруя в печи кочергой, — она бы и на раскладушке переночевала распрекрасно!
— Мам, ну че ты? Не принято так. У них маленькая квартира. Стеснять тебя не захотели. А гостиница замечательная. Как барыня бы там…
Вера махнула рукой, оборвав разговор о сватах, дурной этой свадьбе, дурацкой ночевке в гостинице, а главное, о чумичке, жене Сашкиной, крысе Ирке. Она не нравилась Вере категорически. Но… Мало ли, что Вере не нравится, главное, чтобы она нравилась Саньке. А Саньке Ирка нравилась такая, как есть. Он ее любил от макушки до пяток. И если бы Ирка так же любила бы Сашку, Вера сама, лично, зашила бы себе рот.
Как не любить Ирку? Как не восхищаться ее хрупкостью и нежностью? Иркины тонкие запястья и щиколотки сводили с ума. На правом запястье позванивал браслетик, а левую щиколотку обнимала тонкая золотая цепочка. Как у арабской принцессы. Нежная кожа, как у младенца, манила к поцелую, множеству поцелуев. Теплый пробор на гладких волосах пах фиалками. Серые глаза казались растопленными жемчужинками.
От таких созданий, как Ирка, никогда не будет пахнуть жареной картошкой, потом, чебуреками. Такие создания, как Ирка, никогда не кричат базарными визгливыми голосами. Они красиво молчат, склонившись над мудреной книгой, и мягкий локон падает им на щеку. Они не закатывают истерик, просто отворачиваются и уходят к себе. Или – в себя. Как не умиляться, как не восхищаться, как не потакать ее желаниям? Сашка умилялся, восхищался и потакал.
Давно еще, в далеком детстве, Сашка впервые посмотрел мультик «Стойкий оловянный солдатик». В тот день он сидел дома, болел, и поэтому телевизор был в полном Сашкином распоряжении. Батя вынул из секретера стопку кассет с мультиками, разложил перед болящим и убежал. Назло маме сделал: та уходила на работу рано и заблаговременно пристроила у Сашкиной кровати несколько книг, которые лично выбрала в станичной библиотеке. Чтобы читал и просвещался.
А папка вот такую козу подстроил.
— Успеешь начитаться, на-ко, посмотри и не скучай. А я по делам погнал.
И погнал. Хотя мать просила его присмотреть за ребенком. Уж можно было уделить родному сыну один единственный день? Отец он или кто? Но отец считал сидение с большим пацаном пустым занятием. Восемь лет казаку! А у батьки дел по горло. Пусть видики смотрит и не плачет.
В общем, среди множества диснеевских мультов, смотренных, пересмотренных сотню раз, Сашка увидел сборник советских мультфильмов. Вот до них руки все не доходили. Посмотреть, что ли? И посмотрел. Долго хохотал над незадачливым волком из известного шедевра Назарова. Смеялся и над заблудившимся муравьишкой, разбудившим спящую гусеницу в бигуди. Решил, что мульты клевые. Всплакнул, когда один мальчик требовал вернуть Рекса. А Рекс-то умер от простуды. Как же об этом доктору рассказать? Сказку про солдатика, конечно же, не пропустил. Про войну он никогда не пропускал. А там фигня какая-то: убогий одноногий солдатишко с длинным носом – ни украсть, ни посторожить. Надо службу соблюдать, а он на балерину пялится.
Но балерина Сашку восхитила не меньше, чем солдатика. Тоненькая, тоненькая, невесомая, с огромными глазами, молчаливая и нежная. И потом, в конце мультфильма, она порхнула к солдату прямо в огонь. А это так больно и страшно – Санька знает, обжигал руки пару раз по дурости. А она – фырх… И не жалко себя, что ли?
Балерину запомнил Сашка на всю жизнь. И всю жизнь ему нравились вот такие, легкие, почти прозрачные девушки, невесомые, как перышки. Если бы не та мультяшная танцовщица, может быть, Саня и не уехал никогда из родной станицы в Питер, и не женился бы на Ирке. Дома бы жил себе. И вон, с Татьяной, одноклассницей, которая сохла по нему, давно уже собственных ребятишек растил и в ус не дул. Матери помог бы, в конце концов!
