Ирина Семёновна Журавлёва жила как будто в своей квартире, но по факту чувствовала себя квартиранткой. И что самое обидное — прописана она тут была, между прочим, официально, а вот хозяйкой никогда не была. Потому что настоящая хозяйка — с железной хваткой и глазами, как у таможенного инспектора — жила за стенкой, в соседней комнате. Зинаида Петровна. Свекровь.
Когда Ирина вышла за Николая, она, конечно, знала, что у него мать властная. Но ей казалось: ну поживут вместе пару лет, подкопят, купят квартиру, а там заживут отдельно. В мечтах это было так легко. На деле прошло уже десять лет, а они всё «копили». Причём копила в основном Ирина. Николай же считал, что ипотека — это «петля на шею», а мама «всегда поможет». Вот и помогала.
— Ирина, ты чего это, опять суп пересолила? — голос Зинаиды Петровны раздался из кухни так, что в ушах зазвенело.
Ирина вздохнула. Хотела было сказать, что это не суп, а борщ, и не пересолила она ничего, а вообще-то готовила на вкус мужа, которому нравится поострее. Но что толку? Скажешь одно — получишь десять в ответ. Молчала. Потому что скандал устраивать не хотелось. Не в пятницу вечером, не после тяжёлой недели.
— Слышала, — Зинаида Петровна уже стояла в дверях кухни с половником в руке, — молчу, значит, признала вину. Вот молодец. Учись у старших.
Ирина повернулась к раковине, чтобы не видеть это торжествующее лицо. Знаешь, как обидно, когда к тебе влезают в кастрюлю, не спросив? Или в шкаф залезут, вещи разложат «как надо». Или вот было недавно — её любимое платье, подаренное ещё мамой на юбилей, Зинаида Петровна отнесла в благотворительность.
— Оно старьё уже, Ирина, ты чего? — сказала тогда. — Мы в нашем доме хлам не храним. И вообще, поблагодари, что я шкафы тебе освободила.
Нашем доме. Вот это «наш дом» Ирина слышала каждый день. Хотя квартира была записана на Николая. Но хозяйка тут была одна. Мать. А Николай… Он был, как сказать помягче, дипломатом. Старался угодить всем, чтобы никто не ругался. Только вот обычно страдала Ирина.
Вечером Николай пришёл с работы вяло, усталый, сел к телевизору, взял пульт.
— Ир, пельмени остались? — крикнул из зала.
— В морозилке, слепила утром.
— Отлично, — и уже Зинаиде Петровне, — мам, поставишь?
Ирина замерла. Ага, значит, пельмени лепила она, ставить будет мама. Тепло так, по-семейному. Свекровь прошла мимо с фырканьем: «Некоторым не мешало бы готовить нормально, тогда и разогревать не пришлось бы».
Ночью Ирина долго не спала. В голове крутились мысли, как в стиральной машине на отжиме. Вроде всё как обычно. И скандала не было, и борщ нормально съели. А внутри как будто что-то щёлкнуло. Вот бывает, терпишь-терпишь, а потом — всё. Стакан переполнен.
Утром она встала пораньше, тихо, чтобы никого не разбудить, и вышла в магазин. Просто пройтись. Подышать. На улице было морозно, хрустел снег, и от этого в голове стало легче. Села на лавку, достала телефон и открыла чат с подругой Ленкой. Та давно звала к себе — «поживём вместе, отдохнёшь от своих домашних». Ирина думала: а может, правда?
Вернулась домой через час — и сразу услышала:
— Где шляешься? — Зинаида Петровна стояла в халате, с бигудями. — Завтрак не приготовлен. Мужу-то кто яичницу будет жарить?
— Он взрослый. Пусть сам, — Ирина тихо сняла пальто.
— Это что, у тебя характер появился? — удивилась свекровь. — Ну-ну. Посмотрим, кто тут в доме хозяйка.
Ирина остановилась и вдруг впервые посмотрела на неё без страха. Спокойно так. Как будто всё поняла.
— Не посмотрим. Я уже всё поняла, — сказала и пошла в спальню.
Через полчаса она собирала вещи. Тихо, не спеша. За спиной шуршали шаги, Зинаида Петровна бурчала: «Куда собралась, дура?». Но Ирина молчала. А потом пришёл Николай.
— Ирка, ты чего? — он даже не снял ботинки.
— Ухожу. У тебя тут хозяйка — мама. Вот пусть с ней и живёт. Я так больше не могу.
Он стоял посреди комнаты, как будто его ударили чем-то тяжёлым. Растерянный, с открытым ртом.
— Ты… серьёзно?
— Никогда не была серьёзней. Если что, у Ленки на диване место найдётся. Мне много не надо.
— Погоди, давай поговорим…
— Десять лет я тебя уговаривала поговорить. Сейчас — поздно.
Она вышла. Он даже не догнал.
Отлично, продолжаю. Переходим ко второй части рассказа. Здесь раскроем, как Ирина обустраивается на новом месте, какие чувства её накрывают после ухода, а главное — как меняется Николай, столкнувшись с реальностью без жены. Объём — не менее 5000 знаков. Пишу живо, с деталями, с юмором и без сантиментов.
Утро в квартире Ленки началось с запаха кофе и звука капающих кранов. Ирина проснулась на диване с чувством лёгкой растерянности. Где она? Почему нет Зинаиды Петровны за стенкой, её вечного кашля и утренней лекции о том, что «женщина обязана вставать первой и готовить всем завтрак»? А, точно. Она же теперь — свободная женщина. Почти.
Ленка стояла у плиты в спортивных штанах и пела что-то про «милая моя, солнышко лесное», размахивая сковородкой с яичницей.
— Ира! Подъём! Сегодня ты у нас хозяйка. Полотенце в ванной, кофе нальёшь себе сама, а потом идём — к нам пришла новая соседка сверху, холостая, злая, как собака. Надо познакомиться. Вдруг в окна стучать начнёт.
Ирина хмыкнула, натянула свитер и пошла на кухню. Всё было не так. Маленькая кухня, обои с цветочками времён молодости Брежнева, и кран, который капал в такт с радио. Но почему-то было легко. Свободно. И, что странно, не хотелось плакать.
— Ну и как ощущения? — Ленка уселась напротив с чашкой.
— Как будто кирпич с души сняли.
— Ты, главное, не ведись, если начнёт звонить. Мужики, они как — пока всё есть, ничего не ценят. А как уйдёшь — начинают осознавать.
— Не знаю… Николай не из тех. Он не звонарь.
Ошибалась. Николай начал звонить уже через день. Первый звонок — сухой, официальный:
— Ир, как ты? Всё в порядке?
— Всё. Жива, здорова. Пельмени можешь сварить сам.
Он молчал, а потом коротко: «Ладно, если что, я…» и бросил трубку.
На третий день позвонил ночью.
— Я не могу без тебя. У нас бардак. Мама меня достала. Она теперь мне лекции читает, как носки складывать. И борщ её… Господи, он как с солью, так без мяса.
Ирина сидела в темноте, слушала и думала: как же всё-таки легко ей дышится. Не надо бояться, что кто-то залезет в шкаф или будет критиковать ужин. Не надо жить на цыпочках.
— Ир, может, ты вернёшься?
— Я дала тебе шанс десять лет. Сейчас — очередь мамы. Справляйтесь.
Николай не справлялся. Через неделю Ирина узнала от знакомой, что он пришёл на работу в мятой рубашке, проспал совещание и ругался в столовке, потому что не было его любимой каши. Серьёзно — он реально скандалил из-за каши.
А дома у него начался цирк. Зинаида Петровна, потеряв объект постоянного надзора, взялась за сына. Она, как ураган, контролировала каждый шаг.
— Николай, куда пошёл? В магазины теперь я хожу. Ты не умеешь выбирать продукты.
— Николай, ты неправильно режешь колбасу. Вот нож — им всё ровно.
— Николай, ты опять посуду не помыл! Где у тебя совесть?
И Николай начал понимать — Ирина была не женой, а щитом. Она спасала его от мамы. И уход Иры — это как снять бронежилет во время обстрела.
Он пытался что-то изменить. Поговорил с матерью.
— Мама, ну ты бы… может, полегче?
— Что? Я тебя растила, с горшков поднимала, вон сколько в тебя вложила, а ты мне рот затыкаешь? Я что, мешаю жить? Да мне уже восемьдесят на носу! Ну, не восемьдесят, а почти.
— Сорок лет, мама, ты мне говорила, что тебе пятьдесят шесть. Сорок лет назад.
— Ну и что? Не в возрасте дело, а в авторитете! Вот у меня авторитет, а у Иры твоей — характер! И характер этот тебя отобрал.
Николай сел на диван, глядя в пустую стену. Было бы что-нибудь полезное на этой стене… но висели только фотографии мамы с тёткой Лидой, где они стояли у памятника Ленину.
А потом пришёл вечер. Николай сел за стол с тарелкой макарон и поймал себя на мысли, что ему просто некуда деваться. Мама смотрела на него, как строгий учитель. Телевизор показывал какое-то ток-шоу, где орали друг на друга. И так захотелось обратно — туда, где можно просто молчать, и чтобы тебя не донимали. Туда, где был вкусный борщ и никто не трогал носки. В мир, где была Ирина.
Он снова набрал номер.
— Ир… Я всё понял. Я слабак. Я был трус. Но сейчас я готов. Если ты не вернёшься, я… я перееду сам. Купим угол. В ипотеку. В шалаш, хоть в палатку.
Ирина молчала. Потом сказала:
— У тебя две недели. Решай
Время шло. Ирина смотрела, как он пытался что-то предпринять. Он искал квартиру, звонил, советовался. Впервые за десять лет он не спрашивал маму.
А в конце этих двух недель он позвонил.
— Ир, я снял однушку. Пока съём. Но мы туда переедем. Если ты согласна.
— Только при одном условии, — ответила она, — больше никто и никогда не будет командовать мной. Ни мама, ни ты. Я теперь не та Ирина.
— Я знаю. И я это уважаю.
Ирина положила трубку. У неё дрожали руки. Она поняла, что не хочет возвращаться назад — в ту старую жизнь. Но начать новую — может, и стоит. С чистого листа. В другой квартире. С другим Николаем. Или без него — время покажет.
Погнали! Завершаю историю третьей частью. Здесь — развязка. Покажем финальную встречу Ирины и Зинаиды Петровны, как Николай проходит путь трансформации, и какой выбор сделает Ирина. Объём — не менее 5000 символов, всё по правилам: реализм, чувство юмора, характеры. Начинаю.
Переезд прошёл в стиле «русской классики»: мешки, коробки, холодильник, застрявший в дверях, и спина Николая, покрытая потом и муками совести. Он, как солдат после отставки, таскал всё сам, почти не жалуясь. Ирина смотрела на это с легким недоумением: ну надо же, не развалился, когда без мамы-то.
Новая квартира была скромной: однушка в панельке, стены пожелтели от времени, а в ванной текла труба, но… тишина. Свобода. Никто не дышал в затылок. Можно было ходить в халате и пить чай в десять вечера — и никто не ныл, что это «вредно для желудка».
— Ну, как тебе? — спросил Николай, присев на стул, который ещё не скрипел, потому что был новый.
— Трубы гремят. Но я счастлива.
Он усмехнулся. Впервые за долгое время они сидели напротив друг друга не как бойцы на фронте, а как люди. Без криков, упрёков, скандалов.
— Я маме сказал, что теперь у нас свои правила. Что жить с нами она больше не будет.
— Ну и как она?
— Устроила истерику. Плакала, что ты меня «увела» и оставила её умирать в одиночестве. А потом… потом заткнулась. Видимо, осознала.
Ирина кивнула. Она знала: затишье — это не конец, это буря на подходе.
Через неделю буря ворвалась в дверь. Прямо в смысле. Дверной звонок трещал, как пожарная сирена, и стояла на пороге — угадай кто? Конечно, Зинаида Петровна. При полном параде: пальто с мехом, помада, взгляд — как у следователя.
— Ну, здравствуйте, дети мои несчастные, — с нажимом сказала она, переступая порог.
Ирина сразу почувствовала: опять начнётся.
— Мама, ты чего? — Николай попытался её остановить.
— Да вот пришла посмотреть, как вы тут, сиротки, обжились без меня. Пыль у вас, между прочим, на полках. И чайник… у тебя, Ирина, чайник не мыт. Что ж ты хозяйка такая?
Ирина молча поставила чашку. Подошла к Зинаиде Петровне и села напротив.
— Давайте сразу, без намёков. Вы пришли — что хотите?
Свекровь побледнела. Видно было, не ожидала такого фронта.
— Я… просто… беспокоюсь. Николай похудел. Усталый.
— Николай похудел потому, что теперь сам готовит, а не ждет, что за него всё сделают. И устал, потому что сам живёт. Как взрослый.
Молчание повисло, как туча.
— Мама, — Николай подошёл и впервые сказал спокойно, но твёрдо, — ты не хозяйка в нашей жизни. Мы тебя любим, но у нас свой дом. Свои правила. И если хочешь быть в нашей жизни — будь гостем, не диктатором.
Зинаида Петровна открыла рот, но слов не нашла. Пару секунд стояла, потом прошипела: «Вы меня предали», и ушла, хлопнув дверью.
Ирина долго стояла у окна, глядя, как та уходит. Походка гордая, но в плечах — обида. Жалко? Да. Но вернуться к прежней жизни — невозможно.
Прошло полгода.
Ирина сидела в кресле, листала журнал и пила чай с лимоном. Тот самый чайник, который «немыт», блестел. Николай возился на кухне, готовил салат по новому рецепту. С утра были на рынке, выбирали обои. Дом стал уютным. Их дом. Не мамин.
— Ир, — Николай вышел с тарелкой, — помнишь, ты говорила, что хочешь курсы массажа пройти? Я записал нас обоих. Вместе пойдём.
Ирина усмехнулась.
— Это что, новый виток жизни? Массажисты на пенсии?
— Почему нет? — он сел рядом. — Я многое понял. Жизнь коротка. И жить её надо не так, как кому-то хочется, а как мы сами хотим.
Она посмотрела на него внимательно. Раньше он был другой: тихий, безынициативный. А сейчас — другой взгляд, другой голос. Неужели вырос? Или просто проснулся?
— А мама? — тихо спросила она.
— Звонила вчера. Сказала, что с подругой в санаторий собирается. Сама. Без нас.
— Ха, да ты глянь. Переживёт, значит.
— Переживёт. А мы — заживём.
Финальный вечер.
Они сидели на балконе, под пледом, с чашками чая. Город шумел, но их квартира была тихой гаванью.
— Я иногда думаю, — сказала Ирина, — если бы я не ушла тогда, мы бы так и жили под маминым контролем. Я бы тихо ненавидела тебя, ты — бегал бы от скандалов, и всё.
— Я тоже думаю. Страшно, как бы всё сложилось. Но, видимо, иногда нужно потерять, чтобы начать ценить. Спасибо, что ушла. Это спасло нас.
— И спасибо, что догнал. Иначе я бы так и жила на Ленкином диване, в обнимку с её котом, который всех царапает.
Смеялись. Легко. По-настоящему.
Новая жизнь началась не в день переезда. Она началась тогда, когда Ирина сказала: «Хватит». И когда Николай сказал: «Пора взрослеть».
Иногда свобода приходит не громко. А через капающий кран, старый чайник и новое слово — «уважение».
