Они вдвоём сидели в кабинете кафедры института, и каждый занимался своим делом. Точнее, занимался делами Лев Давидович, а другой — молодой педагог — пристально наблюдал за ним.
— Жора, вы что, шовинист? – наконец, не выдержал этого взгляда пожилой педагог.
— Что? – удивлённо переспросил молодой человек.
— Почему вы так пристально смотрите на меня? Создаётся впечатление, как будто вы всю жизнь не любили меня, а теперь, уже ненавидите.
— Так, Лев Давидович, не делайте вид, что вы не понимаете причину моего взгляда! — недовольно воскликнул Жора. — Я, смотрю на вас, потому что кое-что жду.
— И вы не любите меня, не просто, как человека, а как человека определённой нации, — с упрёком продолжил говорить пожилой педагог.
— Ещё раз говорю, прекратите меня забалтывать! – смело добавил молодой человек. — Мы с вами одной нации, и поэтому я не хочу целый год за вами бегать, и умолять, чтобы вы вернули мне долг.
— Вот. Я так и знал, — кивнул недовольно Лев Давидович. — Вы дали мне в долг все тысячу рублей, а а ведёте себя так, как будто я задолжал вам целый миллион. Вы что, ко мне так плохо относитесь?
— Если бы я к вам плохо относился, вы бы не получили от меня ни копейки. Но вы обещали вернуть мне деньги очень быстро, и до сих пор не сдержали своего слова.
— Кто не сдержал?
— Вы не сдержали.
— Да я ещё даже не успел потратить вашу тысячу, а вы уже говорите — не сдержал.
— А почему вы её не потратили? Вы же говорили — вам нужно срочно.
— Жора, так получилось, что моё «срочно» ещё не наступило. – Пожилой педагог хитро посмотрел на молодого. – Вы понимаете?
— Нет, я не понимаю, Лев Давидович! Вчера вы почти насильно выпросили у меня тысячу, стуча себя в грудь кулаком, и сто раз повторив, что вам нужно «срочно». А теперь, когда нужно отдавать долги, вы говорите, что «срочно» не наступило? Это что за еврейские штучки?
— Вот, я же говорил! Вы нас не любите!
— Лев Давидович, не ловите меня на слове! Я могу вас поймать на том же самом слове, сказав, что вы не отдаёте мне долг, потому что не любите меня, и нашу нацию.
— Кто? Я? Не люблю? Молодой человек, вам ли учить меня блюсти наши традиции?
— И не вам, Лев Давидович, читать мне нотации. Мой папа много рассказывал мне о вас, поэтому, я спрашиваю вас конкретно — когда наступит ваше «срочно», и как можно понимать ваше слово «быстро»?
— Какое ещё «быстро»?
— Вчера вы божились, что вернете деньги очень быстро. Прошёл уже целый день!
— Вы, что говорите, Жора? Нельзя так торопиться. Нужно жизнь жить размеренно, с трепетом вдыхая каждый её аромат.
— Лев Давидович, умоляю, давайте исключим из нашего разговора философию! Для меня «быстро» — это когда утром у меня занимают тысячу, а вечером уже отдают!
— Вы, что говорите, молодой человек? – возмущённо воскликнул пожилой педагог. — Разве я для этого брал деньги в долг, чтобы сразу их отдавать?
— Но я же знаю, для чего вы занимали у меня вчера деньги! Чтобы их сразу же потратить! И раз вы не сделали этого, немедленно отдавайте мне мою тысячу. Мне она сегодня самому очень нужна.
— Вы что, хотите, попросить у меня в долг? – с готовностью спросил пожилой педагог.
— Как это — в долг? – молодой человек даже растерялся. — Вы что говорите, Лев Давидович?
— Вам, вы сказали, нужна тысяча. У меня она есть. Мы с вами давно знаем друг друга, поэтому я могу – по дружбе — одолжить вам нужную сумму.
— Эй, послушайте! – Молодой педагог заёрзал на стуле. — Сначала верните мне мой долг! Вы обещали отдать его быстро!
— Но я же не называл вам конкретной даты! И вы не просили у меня долговой расписки. Поэтому, я отдам вам ваши деньги, когда у меня будет такая возможность. А если вам нужна тысяча, я вам с удовольствием её займу.
— Я так понимаю, что мой папа не зря предупреждал, что с вами связываться опасно…
— Ой, только не надо мне сто раз говорить про вашего папу! – Пожилой педагог сделал недовольное лицо. — Я ему давно ничего не должен, и поэтому он не может быть на меня в обиде.
— Но вы возвращали ему долг целых десять лет!
— Но я же его вернул!
— Но без процентов!
— Но он не просил никаких долговых бумаг! Я не виноват! Поэтому, терпите, Жора. Однажды наступит моё «быстро», и ваша тысяча вернётся к вам в карман. И ещё… Открою вам одну тайну, мой юный друг, мы занимаем деньги не потому что они нам очень нужны, а для того, чтобы сохранять наши связи.
— Какие ещё связи?
— Почти родственные. – Старый педагог весело подмигнул молодому. — Ведь пока я вам должен, вы будете невольно беспокоиться обо мне, и каждый раз спрашивать о моём здоровье.
— А если вы умрёте неожиданно?
— Что? — Старый педагог замер. — Как вы можете, Жора, говорить такое человеку, который вам в отцы годится?
— Извините, Лев Давидович, но человек иногда умирает. Особенно в вашем возрасте. Но будет ещё хуже, если вы умрёте не сразу, а сначала вас парализует. И мне придётся за долгами отправиться к вашей супруге.
— И вы дойдете до такого? Вы будете просить деньги у бедной несчастной женщины?
— А куда деваться, Лев Давидович? Ведь у нас с вами такая нация. Я боюсь, что ваша супруга сразу откажется отдавать мне долги.
— Конечно, откажется. Ведь у вас, таки, нет долговой расписки.
— Но у меня есть кое-что другое.
— Что? Может, вы записываете это наш разговор на диктофон?
— У меня есть откровения Маргариты Леонардовны, вашей милой, любезной подруги.
— Что? Жора, вы что, хотите сказать, что вы…
— Если ваша супруга откажется отдавать ваш долг, мне придётся рассказать ей про эту женщину. А вы в это время будет лежать парализованным на кровати, и мычать от стыда.
— Но позвольте, Жора. Что вы можете такое рассказать?
— Ну как, что? Ведь вчера вы и эту тысячу занимали только потому, что хотели сводить Маргариту Леонардовну в театр на премьеру. Но она случайно приболела, и вам пришлось врать своей супруге, что заседание учёного совета в нашем институте отменили.
— Но откуда вы это знаете, Жора?
— Как откуда? Маргарита Леонардовна — близкая подруга моей мамы. И тётя Марго вчера жаловалась ей по телефону, что из-за мигрени она пропустила такую грандиозную премьеру. Я боюсь, что после такой новости, ваша любимая жена перестанет подходить к вашей постели, чтобы накормить вас- парализованного — вашим любимым куриным бульоном.
— Что же вы мне сразу этого не сказали, Жора… – Пожилой профессор нервно вздохнул, и нехотя полез в карман за своим бумажником. – Всё-таки, какой вы… Нет, вы определённо не любите меня.
— Почему не люблю? – улыбнулся Жора, принимая от своего пожилого собеседника, бумажную купюру. – Я вас очень даже люблю. И поэтому хочу попросить одолжить мне взаймы тысячу.
— Ещё одну?
— Что значит – ещё?
— Но я же вам уже дал одну!
— Вы мне её не дали, а отдали. Вернули свой долг. А теперь я прошу мне дать в долг.
— Без долговой расписки?
— Ну, конечно. Мы же с вами теперь – уже почти родные.
— С какой это стати?
— Или вы с тётей Марго уже рассорились?
— О, Жора!.. – Лев Давидович опять недовольно полез в свой бумажник. – Что вы со мной делаете?.. Ну, хорошо… Скажите, когда вы её вернёте?
— Быстро.
— Очень быстро?
— Но, Лев Давидович, зачем вы так торопитесь? Как только нам дадут жалование, так сразу и отдам.
— А если вы ей сегодня не потратите, эту мою тысячу?
— Ну, нет! Я пока что, занимаю деньги потому, что мне они очень нужны. Срочно.
— Ну-ну… Знаем мы это «срочно»… — И Лев Давидович протянул своему молодому коллеге ещё одну купюру.
