Он смотрел на две полоски, и мир разломился надвое. В одной реальности — он, Алексей, тридцатипятилетний мужчина, стоящий посреди своей кухни с куском пластика в дрожащей руке. В другой — его отец, вечно недовольный, с ремнем в руках и ледяным взглядом. И этот взгляд теперь был обращен внутрь, в самое сердце. Он не чувствовал радости. Только леденящий ужас.
— Ну что, папочка, — голос жены, Кати, прозвучал приглушенно, будто из-за толстого стекла. — Ты как?
Он видел ее сияющие глаза, ее счастливую, растерянную улыбку. Он должен был обнять ее, кружить по комнате, смеяться. Но его ноги вросли в пол. Он боялся пошевелиться, боялся, что из него вырвется не то — крик, или проклятие, или что-то еще страшнее.
— Алеш? — улыбка на ее лице дрогнула.
Он отшатнулся. Не от нее. От самого себя. От того, что поднялось из глубин памяти, холодное и безжалостное.
— Ты станешь папой, — прошептала Катя, показывая тест.
Он взял его пальцами, будто это была не пластмассовая палочка, а раскаленный уголек. Две полоски. Яркие, неоспоримые. Его сердце не забилось чаще от счастья. Оно просто упало в бездну.
— Это ошибка, — хрипло сказал он. — Наверное, бракованный.
— Нет, — она засмеялась, нервно и радостно. — Я купила три. Все одинаковые. Это правда.
Он отступил к кухонному столу, оперся о столешницу. Ладони были влажными.
— Ты чего такой? — ее голос прозвучал обиженно. — Мы же хотели этого. Говорили, что как только твой проект запустим…
— Хотели, — перебил он. — Но не сейчас. Сейчас никак нельзя, Кать. Ты же знаешь, какая ситуация на работе. Этот кредит… Я не справлюсь.
В голове у Алексея зазвучал скрипучий голос отца. «Встань ровно! Мужчины не плачут! Кто из тебя вырастет, тряпка?» Он видел себя, семилетнего, прижавшегося к стене в прихожей. Он разбил вазу, играя в мяч. Не специально. Но отец не признавал «не специально». Была вина — должно быть наказание. Суровое и без эмоций.
«Я никогда не стану таким, как он», — давал себе зарок подросток Алексей, зализывая обиды в своей комнате. Он будет другим. Добрым. Понимающим.
Но сейчас, глядя на эти две полоски, он чувствовал не понимание, а панику. Панику того самого мальчика, который знает — он не справится, он все испортит, и его ждет неминуемая кара. Только теперь в роли карающего отца выступала сама жизнь.
— Ты просто боишься, — тихо сказала Катя. — Это нормально.
— Я не боюсь! — рявкнул он, и сам испугался своего тона. Тона его отца. — Я говорю о реальных проблемах! Ребенок — это не игрушка. Это навсегда. Это ответственность, которую ты, похоже, не осознаешь!
Он видел, как она побледнела. Ее глаза наполнились слезами. Ему тут же захотелось все забрать назад, обнять ее, но что-то железное сдавило горло.
Он ушел из дома, хлопнув дверью. Просто шел по улицам, не видя ничего вокруг. Зашел в ближайший сквер, сел на холодную скамейку. В кармане зазвонил телефон. Он хотел отключить, но увидел имя — «Мама».
Он не был готов к этому разговору, но взял трубку.
— Сынок, ты как? — ее голос был теплым, как плед в холодный вечер. Он всегда его успокаивал.
— Мам, — его голос сломался. — Катя беременна.
На той стороне повисла тишина, а потом он услышал тихий, счастливый смех.
— Алеш, это же чудесно! Поздравляю вас! Почему ты так грустно?
— Я не справлюсь, мам. Я… я стану таким, как он.
Он не говорил имени. Не нужно было.
Мама помолчала.
— Сынок, ты слушай меня, — сказала она мягко, но твердо. — Ты — не твой отец. Ты другой. Ты всю жизнь доказывал это. Твоя доброта, твое терпение с Катей — это и есть ты настоящий. Страх — это нормально. Но он не должен управлять тобой. Ты будешь замечательным отцом. Я в тебе уверена.
Эти слова, простые и такие искренние, стали якорем. Они не убрали страх, но дали опору. Он почувствовал, как лед внутри начинает таять. Он может. Он должен попробовать.
Он вернулся домой с букетом цветов и извинениями на устах. Катя сидела на диване, бледная, с красными глазами. Рядом с ней лежал раскрытый ноутбук.
— Я думала, ты сбежал, — сказала она без эмоций.
— Нет. Я просто… мне нужно было остыть. Прости. Я испугался. Но теперь я все понял. Мы справимся.
Она медленно подняла на него глаза.
— Мне позвонили с работы, Алексей. Пока ты «остывал».
Он замер. По ее лицу он все понял.
— Проект… — начал он.
— Закрыли. Инвестор отказался в последний момент. Мне сказали передать, что твоя позиция под вопросом.
Мир рухнул во второй раз за этот вечер. Теперь уже окончательно. Кредит за квартиру, машина, которую они недавно купили… И теперь — ребенок. Без работы. Без перспектив. Его отец торжествовал бы — вот, я же говорил, ни на что не годный неудачник.
Он опустился на колени перед Катей, спрятал лицо в ее коленях. Он не мог смотреть ей в глаза. Он сломался.
Он ждал криков, упреков, слез. Но Катя положила руку на его голову. Ее прикосновение было удивительно твердым.
— Встань, Алексей.
Он поднял голову.
— Встань, — повторила она. Ее голос звучал не как у обиженной девочки, а как у взрослой, сильной женщины. — Я выйду замуж не за твою работу и не за твой проект. Я вышла за тебя. Помнишь, что ты говорил, когда делал мне предложение? «Вместе мы все преодолеем». Так вот, сейчас — то самое «все». Либо мы вместе, либо мы сломаемся. Выбирай.
Он смотрел на нее. На ее упрямый подбородок, на глаза, в которых горел огонь, а не слезы. Этот огонь растопил последние льдинки страха в его душе. Он поднялся. Выпрямился.
— Хорошо, — сказал он тихо. — Вместе.
Он не знал, что будет завтра. Но он знал, что будет сражаться. Не за абстрактное будущее, а за них. За нее. За их ребенка.
Следующие недели стали временем сумасшедшего напряжения. Он не спал ночами, рассылая резюме, обзванивая старых контакты. Катя была его скалой. Она не жаловалась на утреннюю тошноту, не упрекала его в неудачах. Она просто верила. Готовила ему кофе, когда он засыпал за столом, и говорила — «Все получится».
И однажды получилось. Не большой проект, а скромная, но стабильная должность в небольшой, но надежной компании. Зарплата была меньше, но ее хватало. Когда он подписал контракт, они не стали праздновать. Они просто сидели на том самом диване, и Катя положила его руку себе на еще плоский живот.
— Он будет гордиться тобой, — прошептала она.
— Кто?
— Наш сын. Или дочка. Потому что его папа — боец. И он не сдался.
Впервые за долгое время Алексей почувствовал не страх, а тихую, уверенную гордость. Он прошел через огонь и не сгорел.
Он стоял в больничной палате, держа на руках крошечное, завернутое в одеяльце существо. Его дочь. Она была красной, сморщенной и самой прекрасной на свете. Он боялся дышать, чтобы не сломать эту хрупкую магию.
Катя, измученная и счастливая, улыбалась ему с подушки.
— Ну как, папочка?
Он смотрел на маленькие пальчики, на полуоткрытый ротик. И ждал. Ждал, что из глубин памяти поднимется тень, что прозвучит скрипучий голос, что он почувствует ледяной ужас несостоятельности.
Но ничего не пришло. Была только тишина. И всепоглощающая, необъяснимая любовь. Любовь, которая заполнила каждую клеточку его тела, вытеснив весь страх, всю боль, все сомнения.
Он понял, что его отец был неправ. Сила — не в жестокости и не в подавлении. Сила — в этой любви. В готовности быть уязвимым. В способности бояться, но идти вперед.
Он наклонился к дочери, к ее бархатной щечке.
— Я обещаю тебе, — прошептал он так тихо, что слышала только она. — Я никогда не заставлю тебя бояться. Никогда не скажу, что мужчины не плачут. Мы с тобой будем все преодолевать. Вместе.
Он поднял голову и встретился взглядом с Катей. В ее глазах он увидел не просто любовь. Он увидел уважение. И знание того, что они прошли самое трудное и остались вместе.
Он крепче прижал к груди свою дочь, чувствуя ее теплое, доверчивое дыхание. Теперь он знал ответ. Он знал, каким он станет папой.
