Твердые комья земли стучали по крышке гроба, вызывали тошноту. Она должна была плакать. Но плакать не получалось. В висках стучали последние слова, которые она услышала от мамы:
-Ты мне больше не дочь.
Это было всего три месяца назад. Но словно в другой жизни. Аля тогда прибежала счастливая в родительский дом, ей не терпелось поделиться с ними радостной новостью. А в ответ услышала это.
На мамином лице не дрогнул ни мускул. Аля подозревала, что родители не одобрят ее выбор, но она надеялась, что не будет громких слов и сцен. По крайней мере, таких.
-Мам, ну зачем ты так?
Ответа она не получила. Настенные часы привычно тикали, Аля успела забыть о том, какие они громкие. Этот звук всегда ее раздражал, и первое, что она сделала в съёмной квартире, это вынула батарейки из часов. Родители не верили, что Аля долго там продержится, отец заблокировал ее карты, но это не помогло. Аля была упрямая. Вся в мать.
Внезапно та шагнула вперед, нависла над Алей, так что она почувствовала запах ириса и гальбанума. Шанель девятнадцать, надо полагать.
-Александра, в нашей семье это неприемлемо. Знаешь, что напишут потом в таблоидах? Что дочь Ведерникова…
Аля не могла вспомнить, когда в последний раз слышала из уст матери подобные ругательства. Это слово словно ударило ее, хуже, чем пощечина. Даже щека стала гореть.
-Я не дочь Ведерникова, — сказала она, развернулась и ушла из квартиры.
Это была правда. Ведерников не был ее родным отцом. И ей было стыдно сейчас за эти слова, потому что отец просто-напросто их не заслужил. Да, он заблокировал ее карту, но Аля знала, что это мама его заставила. Зато он всегда подкидывал ей наличные, когда они встречались.
Она всегда делала то, чего хотела от нее мама. Обстригла волосы, чтобы носить каре и скрывать торчащие уши (потом сделаем операцию, говорила мама), учила китайский и французский, потому что мама решила, что Аля будет переводчиком, даже перестала общаться с подругой, потому что маме она не нравилась. Но чем старше Аля становилась, тем больше мама от нее хотела. Она стала чувствовать себя марионеткой, которую дергают за ниточки. И однажды просто не выдержала: собрала вещи и съехала в съёмную квартиру. Мама и тогда умудрялась управлять ею. Манипулировала деньгами, здоровьем, пыталась вызвать у Али чувство вины. Аля не хотела с ней ссориться. Она приезжала по первой просьбе, соглашалась со всеми ее советами, хотя почти никогда им не следовала, скрывала почти все, что можно было скрыть. Но тут она просто просчиталась: что такого, если она танцует, а на отчётном концерте танцует на сцене? Да, костюмы в танце живота весьма откровенные, но ведь на пляже люди ходят куда более открытые? Мама и сама любила ходить на пляж, и каждый сезон покупала себе бикини из новых коллекций. Что и говорить, фигура у мамы была отменная, их часто принимали за сестер, и Але это льстило. Ей нравилось, что у нее такая красивая мама.
На танцы она пошла вслед за Викой. Они познакомились в университете, учились на разных факультетах, но как-то у Али не оказалось с собой прокладки, и Вика ее выручила. Они разговорились, потом здоровались, встречаясь в коридорах, пока Аля, переехав на съёмную квартиру, не позвала ее спонтанно на вечеринку по этому поводу. Вика единственная осталась и помогла помыть посуду. Они снова разговорились, и с этого началась их дружба. Аля восхищалась, что Вика всего добивалась сама. У нее не было репетиторов и престижной школы, она сама поступила в университет. От родителей она тоже не зависела: жила в общежитии и по вечерам подрабатывала администратором в школе танцев. Танцами Вика занималась с детства, и когда Аля побывала впервые на концерте, где подруга выступала, она была поражена. Никогда ничего подобного она не видела, танцы живота представлялись ей чем-то другим, почему-то, они ассоциировались у нее с индийскими фильмами, которые любила бабушка.
Она вроде упоминала при маме, что занимается танцами. Папе точно говорила, а он по-любому подвергался строгому допросу. Поэтому Аля так легко рассказала маме про отчетный концерт и позвала их с папой в ресторан. Даже столик им забронировала.
Два свободных места за столиком в первом ряду так и пустовали весь концерт. Аля жутко переволновалась, так что коленки ходили ходуном. Вика, которая выступала с несколькими сольными номерами, сунула ей в руки стопку и заставила выпить. Аля, которая никогда не пробовала крепкий алкоголь, закашлялась, но это помогло: нервы немного отпустили, остался только приятный мандраж, который придавал ей смелости. Выступила она неплохо. И никакие таблоиды ничего не написали. Но мама перестала с ней общаться. Просто вычеркнула из жизни, словно у нее и правда никогда не было дочери.
Новое увлечение затягивало Алю с головой: никогда и ничего не вызывало у нее таких эмоций. Она не бросала университет, хотя очень хотелось: учить языки ей всегда было сложно и скучно. Но она знала, что это точно будет точкой в отношениях с родителями, тут даже папа перестанет ее поддерживать. Поэтому продолжала учиться, почти каждый день ходила на тренировки, а чтобы заработать хоть немного денег, стала брать переводы. Платили сущие копейки, но выйти напрямую на заказчика у Али не получалось, а агентства брали большую часть дохода. Переводить приходилось ночами, Аля не высыпалась, зато смогла оплатить индивидуальный пошив костюма: на следующий отчетный концерт ей доверили выступление с сольным номером. Костюм был такой красивый, как у настоящей восточной принцессы, Аля не могла дождаться, когда сможет его забрать.
Мама так и не звонила. Аля встала в позу и тоже не появлялась дома. Даже отец перестал ей звонить, видимо, мама настроила его против Али. Поэтому когда он позвонил, Аля обрадовалась, взяла трубку и только хотела сказать, как она рада его слышать, как отец перебил ее.
-Мама в больнице, — глухим голосом произнес он.
Потом Але было стыдно за то, что она подумала, будто мама притворяется и специально это придумала, чтобы заставить Алю вернуться домой.
Мама не притворялась. Более того, все оказалось куда серьезнее, чем можно было подумать. Не было времени на принятие, надежду или передышку. В таких случаях говорят «сгорела за один месяц». Аля все собиралась поговорить с ней, объясниться, попросить прощения. Но подходящего момента так и не наступило. А потом мама перестала понимать, кто перед ней, и говорить было бесполезно. Аля все же попыталась раз: держала маму за руку, говорила, что жалеет об их последней ссоре и хочет все вернуть обратно. Она вглядывалась в мамино лицо, пыталась понять, слышит она или нет, но ни один мускул на лице мамы не дрогнул.
После похорон Аля поехала с отцом, хотя находиться в родительской квартире было невыносимо. Он вел себя как потерянный ребёнок: плакал, пил, снова плакал. Когда он уснул, Аля решила съездить на съёмную квартиру и забрать вещи. Было понятно, что оставлять его одного нельзя.
Первое, что она увидела в квартире, это пакет, брошенный у входа. Костюм, который Аля забрала у швеи между посещениями больницы и даже не посмотрела его. Взяв пакет за уголок, она вытряхнула костюм на пол. Изумрудные и бирюзовые пайетки засверкали, отражая свет ламп. Аля стояла и смотрела на костюм. Потом, не разуваясь, прошла в комнату, взяла со столика ножницы и принялась резать костюм на куски. Плотная ткань, расшитая бисером и пайетками, не поддавалась, но Аля резала, рвала, и бусины падали на пол и стучали, как совсем недавно комья земли стучали по крышке гроба. Наконец, пришли слезы. Но легче ей не становилось.
Когда Аля вернулась домой, отец еще спал. Она забыла закрыть окна, и в комнатах было холодно. Пол, истоптанный после поминального обеда, был грязный, и Аля попыталась найти тапки. Ее взгляд упал на мамин телефон. Он лежал в уголке стола, словно она только что его там оставила. Хотя, наверное, это сделал отец. Зачем? Просто не знает, что теперь с ним делать?
Аля взяла телефон в руки. Включила. Заряда оставалось семь процентов. Она пролистала мамины фотографии, подумала, что их нужно как-то сохранить, перекинуть на диск или компьютер. Зачем-то открыла мессенджер. Последнее сообщение мама хотела отправить ей, но оно горело красным восклицательным знаком — не было связи или средств. В сообщении всего семь слов: «Ты была вторая слева. Это было красиво».
