Она появилась в их районе четыре дня назад, въехала в пустую квартиру на Новоколхозной. Санька уже выяснил, в какой именно дом и даже на каком этаже поселилась. Ей было на вид лет тридцать, хотя Александр не умел точно определять возраст женщин. Её звали Таней, она приехала на старенькой «Волге» вместе с мужем и какой–то средних лет женщиной.
Первое, во что влюбился Сашка, был её смех — легкий, переливчатый, про такой пишут, что он похож на звон колокольчиков. Парень, спешивший по своим делам, вдруг остановился как вкопанный, оглянулся и больше, кажется, уже не терял Татьяну из виду.
— Таня! Таня, иди же скорее сюда! Дождь моросит, ты простудишься! — жалобно кричала прячущаяся под козырьком подъезда Татьянина спутница.
— Мама! Посмотри, тут такие забавные дети! Посмотри, как они одеты! — не желая уходить, тыкала в копающихся у песочницы детей Таня. — Гномики, точно, гномики!
Она снова рассмеялась, подхватила стоящий у ног чемодан и зашагала к дому.
— Игорь! Игорь, ну что ты ползёшь, как черепаха?! Открой хотя бы дверь, если не можешь донести вещи! — недовольно бросила она через плечо.
Из «Волги», с заднего сидения, медленно вылез мужчина, осторожно встал на ноги, держась за грудь, потом, улыбнувшись Тане, кивнул:
— Да, конечно, я сейчас!
Но он двигался слишком медленно, на личике женщины отразилось недовольство, она нетерпеливо топнула ножкой.
Сашка и сам не заметил, как оказался рядом, как рванул дверь подъезда на себя и, протянув руку к чемодану, тихо сказал:
— Давайте, я помогу. Вам на какой этаж?
— О, Таня, какой милый гарсон! — раздалось из сумрака парадной. — Отдай ему чемодан, и пойдем наверх. Это ужасно, Танюша! Это просто ужасно, что там творится!
— Ну, как вы поняли, меня Татьяной зовут. Вот вещи, шестой этаж, квартира сорок шесть. Осторожно, пожалуйста, не уроните.
Женщина сунула в протянутую руку Сашки багаж и побежала к закрывающимся дверям лифта.
Санька шагнул вслед за ней, но не успел, лифт поехал вверх.
— Спасибо, молодой человек, дальше мы сами, — раздалось за спиной. — Вы же куда–то спешили?
Обернувшись, Александр увидел рядом с собой того самого мужчину. Его лицо, бледное, с серыми кругами под глазами, было грустным, глаза искали что–то на Сашкином лице и, найдя, совсем потухли.
— Да мне не трудно. Давайте вместе тогда разгрузим… — смутился парень.
Он сразу понял, что мужчина догадался о том, что у Саньки щекочет где–то внизу живота, что, глядя на Татьяну, он, Сашка, будто опьянел, и перед глазами стоит её смеющееся, свежее, с розовато–персиковым румянцем личико.
— Не стоит. Мы сами. До свидания! — отрезал Игорь и, выхватив чемодан, одышливо захрипел, шагая вперед. Нажал кнопку лифта, облокотился о стену локтем, опустил голову.
Александр вышел во двор. Из раскрытого на шестом этаже окошка опять лился наружу Танин смех и причитания её матери. Парень, вскинув голову, смотрел, не выглянет ли хозяйка. И действительно, Таня высунулась по пояс, вызвав новый всплеск воплей мамы, и крикнула:
— Приходи завтра к восьми утра! Нам привезут мебель, нужно помочь быстро разгрузить! И друзей прихвати. Игорь вам заплатит. Правда, Игорек? — сказала она уже внутрь комнаты. Оттуда что–то буркнули в ответ. — Приходи, приходи! Чаю попьем потом!
Таня спряталась за шторой и наблюдала, как молодой человек быстро кивает ей, как шагает по тротуару прочь, то и дело оглядываясь. Но она не покажется больше, нет! Она хорошо умеет играть в эти игры, любовные, томные, умеет изводить поклонников, а заодно и своего мужа Игоря, который, в бессильной злобе на распутность жены и собственную немощь, ничего не может изменить…
… — Саш, привет! — нагнала паренька рыжая, с усыпанным веснушками лицом девчонка в джинсах и клетчатой байковой рубашке. Она схватила друга за рукав, развернула к себе. — Идешь, никого не замечаешь! А я уже в третий раз кричу, чтоб подождал. Ну как, завтра всё в силе? Едем?
Девушка улыбнулась.
— А, Катька, привет! Я… Ээээ… — замялся Александр. — Нет, езжайте без меня, у меня дела нарисовались.
Сашка вырвал свою руку из Катиного плена, поморщился, как будто она поранила его своими прикосновениями.
— Какие дела, Саня?! Мы эти путевки ждали три месяца, нам Роман Карпович с трудом выбил, это же…
Ребята собирались в палеонтологическую экспедицию на карьер «Дальний».
— Ну Кать, извини, дома дела, мать попросила помочь. Ну что я могу поделать! — виновато улыбнулся Саша, хотел притянуть Катьку к себе, почувствовать тепло её тела под тонкой рубашкой, услышать, как бьется в маленькой, аккуратной груди сердце, дальше скользнуть руками по округлым бедрам… Но Катерина, как обычно, вырвалась, буркнула что–то злое и ушла прочь. Она никогда не допускала Сашу до себя, то ли боялась, что не сможет остановиться, то ли не любила его, хотя утверждала обратное. Все её разговоры о том, что они с Санькой ещё слишком молоды, что наломают дров, потом не растащишь, были лишь отголосками демагогий её матери. Другие девчонки в их группе были не столь целомудренные, позволяли ребятам многое, но Саше до сих пор нравилась только Катя. Он называл её «солнышком», «рыжинкой», «котенком», угощал мороженым, ходил в кино, садясь исключительно на последний ряд и надеясь на то, что бастион когда–то падет… Но теперь Катя его совсем перестала интересовать, показалась блеклой, слишком топорно сделанной.
У Татьяны же была фигурка с выступающими в нужных местах округлостями, стройными, подкаченными ножками, изящными ручками и тонкой, кажется двумя ладонями обхватишь, талией. Её волосы, темные, почти черные, с каштановым отливом, стриженные под «каре», делали женщину дерзкой, смелой, и, что самое главное, желанной. Нет, подумал Сашка, Катерина проигрывает, она чучело по сравнению с новой его знакомой!..
— Саш, это снова я. Ты не передумал? Может, успеешь все дела сегодня сделать, а завтра с нами… Со мной поедешь, а? Саш, — зашептала Катя в трубку, — я думала, мы вместе…
— Извини, Кать, правда, не могу. Занят.
За Сашиной спиной встала его мама, Елизавета Викторовна, она улыбнулась. Катя ей нравилась, она казалась женщине милой девочкой, чистой, светлой. Катя иногда приходила к ним домой, играла на фортепьяно с тётей Лизой в четыре руки, любила, как и Елизавета, мороженое «Крем–брюле», жареную на сале картошку и горячий, с медом, чай. Если бы у Елизаветы Викторовны была дочка, она бы обязательно похожа на Катерину. Ну, может когда–нибудь Катя, действительно, станет дочкой, не по крови, конечно, но невесткой, Сашиной женой… Елизавета Викторовна на это очень надеялась!..
— Это Катя? Дай мне неё, пожалуйста, — протянула Лиза руку к телефонной трубке. — Ну дай, мне по поводу платья надо спросить!
Сашка неохотно передал трубку матери, та заворковала о каких–то выточках и складках, о том, что у Кати очень тонкая талия, на неё одно удовольствие шить.
Катя что–то отвечала, Елизавета смеялась, кивала, потом попрощалась.
— Вы же завтра едете, да? — спросила она сына. — Катенька сказала, что будет ждать тебя на станции. И о каких делах ты ей наплел? Сашка, а ну быстро собирай рюкзак, завтра рано разбужу!
Мать потрепала парня по шевелюре, дунула на его чуть свисающий набок чуб и, напевая что–то из репертуара Кристалинской, ушла в комнату.
— Хорошо, мама. Хорошо… — протянул Александр, нахмурился, потом крикнул, что пойдет выносить мусор.
Кинув пакет в контейнер, он быстро зашагал к сидящим в сквере друзьям, о чем–то переговорил с ними. Те кивнули, угостили Сашку сигаретой, тот спешно затянулся, то и дело оглядываясь на свой дом — не следит ли за ним мать…
Утром Елизавета Викторовна рано разбудила сына, накормила завтраком и выставила за дверь, сунув в руки рюкзак.
— Кате большой привет! — шепнула она в прихожей. — И знаешь, руки там не распускай, Катюша слишком нежная, она такого не потерпит.
— Мам! — одернул её Санька.
— А что такое?! Я же вижу, бурлит всё в тебе, того гляди, сорвешься! Но обуздай желания, побереги для будущего, сынок, чтобы всё хорошо началось, правильно! Ну всё, иди!
Молодой человек вышел из подъезда, помахал матери и пошел в сторону автобусной остановки…
Но Катя так и не дождалась его на перроне, зря вглядывалась в лица пассажиров, звала его, просила ребят еще хоть чуть–чуть подождать.
— Да не придёт он! Кать, или ты едешь, или стой тут. Электричка отходит через две минуты! Семеро одного не ждут! — строго оборвал уговоры инструктор группы, Роман Карпович. — Ай–да на поезд!..
… — Пришел? Молодец! — кутаясь в тонкую, как паутинка, шаль, встретила во дворе парня Татьяна, улыбнулась, показав свои ровные, белые зубки, зябко повела плечиком. Сашке захотелось сорвать с себя куртку, накинуть на эту хрупкую, нежную женщину, согреть её руки в своих руках… — Машина вот–вот придет, там мебель, я говорила уже… Зовут–то тебя как? Я даже не спросила…
Она виновато закусила нижнюю губку, наклонила головку набок.
— Саша, — чуть хрипло ответил парень.
— Надо же… Как Пушкина… — протянула она. — Ой, у тебя здесь ресничка. Постой, сниму, а ты сдунешь, загадаешь желание!
Она нежно дотронулась до его щеки своими теплыми пальцами с длинными, красными ноготками, потом показала черную ресничку, лежащую не её ладошке.
— Ну, сдувай, желание самое заветное загадай! — прошептала она. Санёк чувствовал её дыхание на своей щеке, чувствовал аромат её духов, чуть резкий, коричный, дурманящий.
Молодой человек дунул, потом вздрогнул, потому что рядом вдруг встал Игорь, Танин муж.
Женщина отдернула свою руку, отвернулась, стала смотреть на ворота.
— Таня, иди домой. Холодно! Иди, я сам разберусь! — строго сказал мужчина.
— Не хочу я домой, понял? — отмахнулась Татьяна. — Это тебе, Игоряша, надо беречься, а мне на воздухе даже лучше! Саша, пойдемте к воротам, поглядим, не едет ли грузовик!
Она быстро пошла в сторону улицы, даже не оглядываясь. Таня точно знала, что Санька послушным ягненком идет за ней, а Игорь, опять бледный, уставший, смотрит им вслед.
Подошли Сашины друзья, подъехал грузовик.
— Сначала коробки, прошу, осторожно, там стекло! А здесь фотографии. Ой, Сашенька, — столкнувшись с парнем, Татьяна смущенно пожала плечиками, — вы потом останьтесь, мама вас накормит. Моя мать делает превосходное жаркое. Правда, Игоряша? — кинула она мужу через плечо. — Игорь! Да не стой ты истуканом! Ну не мешайся под ногами, иди в квартиру, принимай там вещи. Мама уже измучилась, ну хоть что–то сделай сам!
Мужчина отошел в сторону, пропуская таскающих коробки ребят, сглотнул, хотел что–то сказать, но только вздохнул и ушёл.
— Александр, а вы учитесь? На кого? — поинтересовалась Татьяна. — Ой, а пойдемте кофе пить? Тут недалеко есть кофейни? Вы не знаете? Хорошо, давайте к нам, у меня есть кофе, его мне привез друг из Италии, мы помелим, заварим, будет очень вкусно!
— Нет, что вы! Здесь еще много работы! — покачал головой Сашка, схватился за ножки тумбочки, помогая товарищу снять ту с машины.
— Здесь и так много народа. Пойдем, я покажу тебе, как мы устроились! — проворковала Таня ему на ухо. — И расскажи мне, зачем этот рюкзак?
Санька стал сбивчиво объяснять, что собирался в палеонтологическую экспедицию с ребятами из группы, что учится на втором курсе, увлекается…
Но Таня, зайдя с ним в лифт, вдруг развернулась, закрыла его рот своими руками.
— Не надо дальше, милый. Это скучно. Учёба, экзамены, работа — это как у всех, скучно, занудно. Не надо! Поцелуй меня, Саша! Ты же хочешь! Поцелуй, пожалуйста!
Парень растерянно смотрел на такое близкое её лицо, видел, как пульсирует венка на Танином виске, снова слышал её коричный, терпкий аромат.
Она сама положила его руки себе на талию, прижалась к его груди и, обхватив Санькин подбородок рукой, наклонила его голову к себе…
Потом, ночью, ворочаясь в темноте, Сашка всё вспоминал этот поцелуй, скрежетал зубами от того, что лифт слишком быстро приехал на шестой этаж, двери раскрылись, и там, в холле, стояла, держа в руках горшок с фикусом, мать Татьяны.
Господи, как получилось тогда неловко! Но Таня как будто ничего не поняла. Она спокойно вышла из лифта, потянула за собой молодого человека.
— Мама, — улыбнулась женщина, — это Саша, мы пришли пить кофе. Да не смущайся ты, заходи! Познакомься, моя мама, Ольга Дмитриевна…
Но Сашка тогда не посмел переступить порог дома, где уже был хозяин, хмурый, болезненный Игорь, слабый, с грустными, пустыми глазами. Он стоял в коридорчике спиной к Тане и её спутнику, показывал, куда поставить трельяж. Грузчики матерились, Игорь вздыхал, хватался за грудь.
Санька ушел, топтался снаружи, на улице, потом, когда разгрузка закончилась, не стал дожидаться обещанных денег, ушел, весь день слонялся по улицам с рюкзаком, то шел медленно, плелся, мешая прохожим, то, уйдя на спортивную площадку, кидал вещи на землю и принимался боксировать, потом крутил «солнышко» на турнике до дрожи в руках. Они всё еще как будто лежали на её талии, перебирая пальцами складки на шали…
— Ну как съездили? Саш, а ты говорил на два дня едете… — растерянно встретила сына в прихожей Елизавета Викторовна.
— А что, не ко двору сейчас? Нормально съездили, как обычно, — буркнул парень, разулся и ушел в свою комнату.
Женщина вздохнула. Неужели с Катей поругались? Жалко, ведь такая хорошая пара бы была… Катя на Сашку дышать боится, в рот заглядывает, ведь с детства они вместе, со школы. Катерина тогда с родителями в этот район переехала из какого–то дальнего поселка, то ли из Сибири, то ли откуда–то ещё, боялась всего, от трамваев шарахалась, хотя уже тогда начитанной была, умела играть на инструменте. А Сашка, молодец, шефство над новенькой взял, спасал, оберегал… Как повзрослели, стали вместе гулять, за руки держались по–особенному, так, как и хотелось бы Елизавете Викторовне.
— Сашок, ты не горюй, поругались, перемелется это, наладится. Катя хорошая, она простит! — поймав сына у ванной, шепнула женщина. — Умывайся и иди ужинать. И знай, сынок, ты мне всегда «ко двору», что бы ни случилось, всегда дома тебя жду и люблю, понял?
Александр кивнул, погладил мать по плечу.
— Я не буду есть, ма. Не хочу, спасибо. Спать пойду…
Таня снилась ему, они опять были в лифте, он ехал безумно долго и медленно, и Сашке это нравилось…
Следующим вечером, когда Елизавета Викторовна вынула из духовки плюшки и раскладывала их на блюде, в гости пришла Катя.
— Ой, Катюша, привет! — увидев на пороге гостью, тепло улыбнулась Елизавета. — А загорела как! Это где ж вы были? Сашка вчера вернулся, как был бледный, так и остался. Саш! Саша, сынок, Катя пришла! Идите чай пить!
Из комнаты с неохотой вышел Александр.
— Здравствуй, — кивнул он девушке.
— Привет… Ой, Санька, а я тебе что–то покажу! — прервав неловкую паузу, защебетала Катя. Ну и пусть Сашка её вчера избегал, не поехал на раскопки, пусть он сейчас смотрит на неё волком, но это же Сашка, её милый, добрый Сашка! На него нельзя обижаться! — Гляди, что нашли! Это ж как в книге было! Роман Карпович сказал, что отправит фотографии в музей!
Она прошмыгнула к другу в комнату, стала раскладывать на столе какие–то камешки.
— Ой, прости, тут земли немного, песка. Я сейчас…
Она обернулась, хотела выйти, чтобы попросить у тёти Лизы тряпку, но Сашка вдруг схватил её в охапку, стиснул руками ребра так, что не вздохнуть, тяжело задышал, тыкаясь щетинистым подбородком ей в шею, потом хотел поцеловать в губы, но Катя вырвалась, оттолкнула его.
— Зачем ты, Саша?.. Не надо, это не так всё, это… — Она всхлипнула, схватила рюкзачок.
— А как всё надо, а? Как? Сколько можно меня дразнить? Сама вертишь передо мной тельцем своим, звонишь, дурацкие сообщения пишешь. Зачем? — зашипел Санька, глядя на дверь, подошел, захлопнул её перед Катиным носом. — Ну докажи, что любишь меня. Докажи, как сильно ты меня любишь!
Он опять схватил девушку за руку, но она, замахнувшись рюкзаком, огрела парня по спине и ушла.
— Катя, а как же… — высунулась из кухни в коридор Елизавета Викторовна, но так и не договорила, услышав, как захлопнулась входная дверь…
Часа через полтора проснулся дверной звонок.
— Саша, открой, вдруг Катя вернулась! Ну не ссорьтесь же! — попросила Саньку мама.
— Мы не ссорились. Она просто с катушек слетела. Да ну её!
— Саша, так нельзя! Я не знаю, что между вами произошло, но надеюсь, что мне не должно быть за тебя стыдно. Хорошо, я открою.
Елизавета распахнула дверь и удивленно уставилась на улыбающуюся Татьяну.
— Добрый вечер, — Таня смело шагнула вперед. — Мне нужен Александр. Мы хотели попить с ним кофе, но не сложилось. У вас есть кофе? — Таня прошла мимо хозяйки на кухню.
— Извините, а вы, собственно, кто? Саша устал, он отдыхает. А вы… — преградила ей путь Елизавета Викторовна.
— А я пришла к нему в гости. Это вас удивляет? У вас очень хороший сын, красавец, благородный, милый мальчик. Он помог мне, вы очень хорошо воспитали его! Ой, какие симпатичные шторы… Боже, у вас есть фортепьяно?! Позвольте! Я сыграю вам! Мы с мамой так любим музыку! Ах, какой звук! Садитесь, садитесь ближе, присоединяйтесь!
Гостья, уже как будто давно жила тут, хозяйничала в гостиной, сыпала комплементами, смеялась. Это было как нашествие, вихрь, накативший вдруг в неурочный час прибой.
Елизавета кивала, растерянно разводила руками, за что–то извинялась. Она решительно ничего не понимала…
Из своей комнаты вышел Саша. Татьяна подлетела к нему, сунула в карман рубашки деньги.
— Игорь просил передать тебе. Ты очень нам помог, правда! Саш, а можно я посмотрю твою комнату?
— Извините, мы ужинать собирались… — намекнула на необходимость прекратить визит хозяйка, но Таня только пожала плечами. — Давайте ужинать.
— Но… — Елизавета Викторовна не желала такого поворота событий. Она чувствовала, то недаром так напряженно смотрит на гостью сын, недаром она, эта Татьяна, строит ему глазки, манит, зазывно поводит руками. Женщина женщину может считать, даже не оканчивая институтов и не зная основ психологии. А уж женщина, чьего сына хочет забрать себе дамочка, годящаяся ему разве что в тётки, и подавно!
— А хотите, я салат порежу? Я не мастак готовить, но салаты делаю хорошие. Саша, помоги мне, пожалуйста, завяжи фартук…
Татьяна уже сняла с крючка Лизин фартук, но тут Александр схватил гостью за локоть, повел в прихожую.
— Спасибо, что вы зашли, тётя Таня, но мама плохо себя чувствует, ей надо отдохнуть… — громко сказал он.
— Ну… Ну ладно, — грустно пожала плечиками Таня. — Тогда хотя бы проводи меня, а то у вас в подъезде очень темно, лампочка почти перегорела. Я боюсь!
Сашка послушно вышел вместе с Татьяной, они спустились на один пролет по лестнице, и тут женщина остановилась, обернулась и, обняв парня, стала осыпать его лицо поцелуями.
— Милый, как хорошо я придумала тебя увести, правда? Твоя мама на меня так смотрела… Так смотрела… А я увела! Всё равно увела! Пойдем, Саня, к нам! Мама с Игорем в театр ушли, их долго не будет. Пойдем, ты же сам хочешь…
Она вела его по залитым оранжевато–белым светом улицам, нежно держала за руку и смотрела сбоку и снизу, как будто до конца не верила, что Саша из плоти и крови.
На перекрестке их окликнула какая–то девчонка.
— Да чтоб тебя… — выругался Саша. — Катька…
— Кто это? Твоя девушка? — стала искать Катю в толпе Татьяна.
— Да нет, так, однокурсница, — сплюнул Александр.
Таня потянулась к нему, поцеловала прямо в губы, Сашка отшатнулся.
— Да что ты боишься?! Ты же хочешь, чтобы она отлипла от тебя, она не твоя, она тебе не нравится, так пусть видит, что ты уже с другой! — хихикнула женщина. — Саш, ты мужчина, ты волен выбирать. Ну, пойдём, а то часики тикают!..
Татьяна была у него первой, опытной, ловкой, соблазнительной. Её он запомнит навсегда и будет потом сравнивать всех других с Таней. И никто не затмит её, ни одна. А их, женщин, у Саши будет много. Он станет перебирать их, как купленные на рынке четки, тусовать, выкладывать перед собой их образы, выбирая ту, что мила сегодня, но второй Тани среди них не будет…
…— Тань, у тебя же есть муж… — вяло сопротивляясь её ласкам, прошептал Сашка, хотел включить свет, но Таня не дала, выдернула вилку провода из розетки.
— И что? — как обычно, пожала она плечиками. — Мой муж давно перестал быть таковым, он только по паспорту мне супруг.
— Но тогда зачем ты с ним? Разведись, и мы… Мы поженимся! — горячо зашептал Санька.
— Замолчи, дурачок! Игорь — это мой крест. Ну, раньше он был еще так себе, я вышла за него, потому что мы с мамой совершенно не приспособлены к самостоятельной жизни. Когда был жив отец, он давал нам деньги, холил, лелеял, любил нас, понимал и принимал наши слабости. Потом, когда папа умер, настало тяжелое время. Я не могу работать, понимаешь, физически не могу! Я от этого чахну. Мама тоже страдает от всех этих обязаловок. Она могла бы давать уроки иностранных языков, но не выносит глупости детей. У неё даже была истерика, приезжали врачи. О, Саша, это было страшно! — Татьяна, в костюме Евы, встала, чтобы налить себе и Сашке вина. Она двигалась грациозно, дерзко, смело, как будто так и надо, так и живут все созданные быть прекрасными женщины. — Но нас спал Игорь. Он работал у отца, был в меня влюблён. Когда он сделал мне предложение, я приняла его. О, я умела быть хорошей женой, готовить не могу, но поддержать беседу, принять гостей — это пожалуйста. Игорь был счастлив или делал вид, что мечтал о такой семейной жизни. Главное, что он приносил нам деньги! Не сочти меня меркантильной, я расплачивалась собой.
— Но это же… — усмехнулся Александр, приподняв брови.
— Глупости. Я не содержанка, а его законная жена, всё по–честному. Не смей так обо мне говорить! — Таня задрожала, сжала кулачки.
— Ладно. Извини… Ну прости, иди сюда… — Сашка вдруг испугался, что она выгонит его, и праздник души и тела закончится. — А дети? Почему у вас нет детей?
— Я забеременела на второй год семейной жизни. Это было тяжело, меня постоянно мутило. Игорь потащил нас с мамой в дом отдыха, там были его друзья, рыбалка, вечерние посиделки. Я поскользнулась на мокрых от дождя досках крыльца, упала… Игорь виноват во всём! Он! Пусть теперь и расплачивается! Я его тогда прокляла, в больнице, когда давали наркоз, мне сказали, считать, а я не стала, просто говорила, что ненавижу своего мужа. Он никогда не станет отцом. Но его уже наказали. Ха! Знаешь, когда он лежал там, в больничке, весь в бинтах, я его навещала. На него напали как–то вечером, хотели ограбить, пырнули ножом. Он был такой жалкий там, под серым пододеяльником, ему было плохо так же, как и мне. И я подумала, что не стану его бросать. У него инвалидность, ему платят деньги. Он работает, переводит дома статьи, мама относит их заказчикам. Он не может бросить меня, потому что виноват, а я его — потому что мне надо как–то существовать. Но люблю я тебя, слышишь?! Тебя…
Потом они долго молчали…
Саша ушел, когда Таня сказала, что чувствует приближение мужа.
Она всегда что–то чувствовала: тоску, тревогу, общее напряжение, радость, чувствовала, что случится плохое или хорошее, она верила в знаки, гадала на картах, но в то же время крестилась и падала на колени совершенно голая, прося у Бога прощения за свои грехи…
… — Где ты был? — встала в коридоре мать, не давая Саше пройти в ванную. — От тебя разит женскими духами, ты растрепан, под глазами синяки. Катя… — Она не договорила, потому что Санька осторожно отодвинул её в сторону.
— Катя… А что Катя, мама? Да она мне вообще никто! Так, собачонка рядом скачет, и всё. Это тебе она всегда нравилась, ты себе что–то придумала, а мне на неё плевать! Отстань, ты не имеешь права допрашивать меня, где я был! И вообще, Катерина позвонит, скажи ей, пусть оставит меня в покое. Да она сухая вобла, вот кто!
— А ты сам скажи! — услышал парень за спиной. — Что мать утруждать! Шавка, значит, вобла? Ну–ну!
Катя, стиснув зубы, быстро завязала шнурки кроссовок, схватила сумку и выскочила на лестничную клетку. На ступеньках она споткнулась, разбила коленку, но быстро встала и только когда уже добежала до своего дома, заплакала. Больно было везде — и на коже, где саднила рана, и на сердце, где тоже саднило, на душе, в которую вогнали нож и крутили его, заставляя трепетать и вздрагивать…
…Елизавета Викторовна встретилась с матерью Татьяны как будто случайно. Та кормила уток в парке. Лиза медленно подошла, остановилась рядом. Она узнала о Татьяне и связи её со своим сыном от Катерины.
— Ваша дочь — развратная женщина, — спокойно сказала Елизавета. — Будьте так добры, оградите моего сына от её влияния.
Ольга Дмитриевна докрошила хлеб, села на лавочку, вздохнула.
— Нет, моя дочка догуливает то, что не догуляла, когда слишком быстро вышла замуж. Моя дочка гуляет потому, что её муж сделал её бездетной. Моя дочь гуляет, как вы выразились, потому, что она настоящая, красивая женщина.
— Она вампир. Она пьет из мужчин кровь! — чуть громче, чем хотела, возмущенно ответила Елизавета. — Саша ещё совсем молоденький, а она уже совратила его, отбила у такой хорошей девочки! Это дурно пахнет, вам не кажется?! Да и обманывать мужа… Противно!
— Боже, не устраивайте драмы! Ваш сын попал в хорошие руки! Таня показала ему, что такое настоящая страсть, а не эти девчачьи розовые пыльные пузыри и бантики. Да и поделом вашему Сашеньке. Мужчины нужны, чтобы мы, женщины, выживали. Разве нет?
Ольга Дмитриевна вынула из сумки еще один кусок хлеба, стала бросать крошки голубям. Те, сгрудившись у её ног, кидались друг на друга, царапали спины, клевались, стараясь урвать лучший кусок.
Елизавета Викторовна отшатнулась.
— Вы не правы. Не все так живут! — покачала она головой. — Люди любят друг друга чистой, хорошей любовью, они, если хотите, команда, они тянут свою жизнь вперед вместе. И вообще, если вы не поговорите с дочерью, я всё расскажу её мужу!
— Бросьте, не страшно совсем! — некрасиво оскалившись, улыбнулась Ольга Дмитриевна. — Он знает. Вы что же думаете, он просто так таскается со мной по театрам да концертам? Да ему с пробитым легким там душно, но он, червяк, сидит. Потому что любит Танечку, страдает, а она ловко пользуется его виной перед ней. А хотя, знаете, скажите ему! Пусть станет моему любимому зятю еще больнее! А своему Саше дайте погулять, нагуляться вдоволь, пожалейте будущую невестку.
Ольга стряхнула с пальто крошки, повесила сумочку на плечо и ушла, вся такая неприспособленная к жизни, немощная и легкая, ушла домой. Сегодня зять поведет её на очередной концерт…
… Саша, спрятав цветы за спину, вошел в прихожую. Дверь была не заперта, Таня ждала его, но сейчас болтала с кем–то по телефону. Санька решил пока не привлекать её внимание. Он принес ей букет и бутылку шампанского, он принес ей новость, что забрал документы из института, теперь будет искать работу. Он будет её содержать, её, свою Таню, он будет покупать ей всё самое лучшее, а она станет его женой и ночью будет играть спектакль только для него одного…
— …Что? А, да, должен сейчас прийти. Ну, очередной — не очередной, а молодой, уже хорошо. Ой, Маша! — услышал Александр Танин голос. — Сколько их таких уже было и будет! Да что ты?! — Таня расхохоталась. — Мне стыдно? Должно быть стыдно? Брось, мужчин только так! Давить, приручать, а потом топтать! Я их ненавижу? Боже упаси! Я их обожаю, но только как материал. Я леплю его, ваяю себе в удовольствие, а потом выбрасываю. Попробуй, Маруся, тебе понравится! Что? Саша? Ну, с Сашей мы еще немного поиграем. Игорь страшно бесится, что так всё идеально складывается, и всё равно не находит в себе сил уйти или выгнать меня. Черви, я тебе говорю, они все черви! Начиная от моего отца и заканчивая этим Сашенькой. Когда я нагуляюсь? Да никогда! Всё, пока!
Татьяна вышла в прихожую в пеньюаре и босиком. Она слышала, как хлопнула входная дверь, хотела встретить гостя, но того и след простыл. На полу валялся растоптанный букет, а рядом с ним стояло шампанское.
— Кончен бал, погасли свечи… — лениво потянувшись, продекламировала женщина. — Ну что ж, хоть высплюсь сегодня. А завтра найдем кого–нибудь поинтересней!..
В тот же день Саша, ничего не объяснив матери, уехал к дяде, в Мурманск.
— Миш, я не знаю, что на него нашло! Ворвался в квартиру, похватал вещи, обнял и уехал! — плакала в трубку Елизавета Викторовна. — Ты уж пригляди за ним! Из института звонили, сказали, что приказ об его отчислении готов…Я завтра же схожу, уговорю их оставить парня. Ну попутал бес, бывает! Миша…
Брат что–то говорил Лизе, утешал. Она у него сильная, она и это переживёт, надо только помочь ей, выслушать…
… — Елизавета Викторовна? Вы что тут? — Катя подошла к стоящей перед дверью администрации института женщине. — А я вот журналы принесла… Что же вы не заходите?
— Катюша, здравствуй, да я вот по поводу… Саша отчислиться решил, уехал, пропал совсем, я хоть попрошу, чтобы повременили… Кать, ты прости его, а? Я не прошу вернуться, дружить, любить, ты просто прости. Я за него прошу, а то камень такой на сердце, тяжело очень. Выходит, я его таким вырастила, что зерна от плевел отличить не умеет. Не могла хорошим сделать…
Елизавета Викторовна комкала в руках носовой платок, её губы дрожали, но плакать она себе не позволяла. Катя отвела взгляд, погрустнела, внутри снова стало больно от обиды.
— Да ничего, тёть Лиз! Ничего! Вы подождите, я узнаю, принимает ли сейчас декан…
… Сашка вернулся в город через месяц. Обросший, с обветренной кожей на лице, в свитере и высоких, зашнурованных до конца берцах, он вошел в прихожую, поставил на пол рюкзак.
— Саша… — устало спросила Елизавета Викторовна.
— Да, мам… Да, это я. Сейчас, сиди, я приду. Мама…
Он стоял перед ней на коленях, а она гладила его по голове, плакала и шептала что–то. Нет, Ольга Дмитриевна была не права, не все мужчины черви. Сашин папа погиб в Афганистане, он не был червем! Её, Лизы, дед всю жизнь простоял у токарного станка, там оставил пару пальцев и зрение, но он не червь, он тот, на кого Лиза смотрела с обожанием… Кто же Саша?! Кто? Он добрый, ласковый, он потерялся, его можно сразу простить и пожалеть, но тогда он поймет, что вымолить прощение у женщины легко, очень просто… Но Лиза не просто женщина, она его мама…
— Ты должен пойти к Кате и извиниться перед ней. Не возвращать то, что было между вами — дружбу, возможно, любовь, — а просто извиниться за то, что тогда наговорил ей. Тогда это будет по–мужски, сынок. Я люблю тебя, знай. Но и ты должен любить и уважать себя, тогда не опустишься до… До…
— Червя? — подсказал, усмехнувшись, Сашка…
Он долго звонил в Катину дверь. Она наконец открыла. Он извинился, ни о чем не просил, сказал только, что такой чистой девчонки, как Катя, не встречал и что завидует тому парню, который проживёт с ней жизнь.
Девушка кивнула. Она хотела прожить жизнь с ним. Да, детская влюбленность, да глупость и наивность, но… Но зато Катерина знает, что это такое, когда в душе твоей растет что–то большое, светлое, наливается силой и красотой. Это цветок первой любви. И пусть чаще всего его срывают, он вянет, но забыть его невозможно, он — веха, верстовой столб на жизненном пути, на нем выбито твоё имя и годы, которые ты прожил, любя. Ты живой, ты умеешь чувствовать, способен любить как Человек, значит ты— совсем не зря существуешь в этом мире!..
Александр перевелся на заочное отделение, а по окончании института и вовсе уехал. Елизавета Викторовна до сих пор надеется, что когда–нибудь станет свекровью, бабушкой, а пока любуется детками Кати, нянчит их иногда, вяжет забавные игрушки. У Кати хороший муж, она любит его, оберегает свою любовь от черноты и грязи. Хорошая Катя невестка, только не тёти Лиза, а жаль…
Татьяна овдовела через три года. Она теперь работает в магазине напротив своего дома, ненавидит свою работу и мать, которая так и не начала педагогическую карьеру, а просто сидит дома и томно вздыхает, проклиная непутёвого зятя…
