Тот, кто не уехал

На кладбище пахло сырой листвой и оттаявшей землёй. Весна тут всегда начиналась позже, чем в городе, будто смерть не спешила уступать место жизни. Деревья стояли голыми, с редкими почками, и казались растерянными, как люди после похорон, не знающие, куда теперь идти и зачем.

Павел стоял у могилы отца, держал в руках ненужный, почти комичный венок с надписью: «Помним, любим, скорбим» — и не чувствовал ничего. Ни скорби, ни любви. Всё внутри было ровным, как лёд на пруду, когда под ним уже бушует талая вода, но сверху — гладко и холодно. Вспомнилось, как в детстве он прятался от отцовского ремня в сарае за старыми лыжами, а мать кричала с крыльца: «Паша, не доводи его!» Тогда страх мешался со стыдом, но больше с обидой — за то, что никто его, кажется, и не слышал по-настоящему.

Деревня вымерла. Домов десять оставалось целыми, да и те наполовину пустые. Крыши — в дырах, как больные дёсны у стариков, заборы — кривые, как если бы их строили пьяные. На улице не встретишь ни детского смеха, ни запаха печёного хлеба. Молодёжь уехала — кто в город, кто за границу, и возвращаться никто не спешил. Старики умерли — не сразу, а как будто по графику. А те, кто не успел, ходили с блеклыми глазами и ждали, когда за ними придёт очередь. Сидели у своих покосившихся домов, как часовые на последнем посту.

Павел уехал двадцать лет назад — сначала в техникум, потом в армию, потом на север, а теперь вот вернулся. Времени на переезд не хватило — отец умер внезапно, сосед позвонил, сказал: «Холодный уже, приходи, забирай».

Он думал: приеду, закопаем, продам дом — и всё. Готов был к мерзкой сырости, к запаху плесени в родительской избе, к фото на стене с мертвецки серьёзным отцом. Ко всему был готов, кроме… соседки Нины.

Он почти не узнал её. Девочка с веснушками, что когда-то гонялась за ним по колено в грязи, теперь стояла у колодца с ведром в руке — крепкая, спокойная, взрослая. Волосы убраны в косу, ладони загрубели от работы, но в глазах по-прежнему светилась та же живость, только теперь спокойная, уравновешенная. Смотрела прямо, без кокетства, но как будто видела сквозь него, и в этом взгляде не было ни удивления, ни вопроса — только принятие, как будто он никуда и не уезжал вовсе.

— Ты ненадолго? — спросила она, не улыбаясь, но с тёплой интонацией, как будто знала ответ заранее.

— На похороны, дом продать… — Он пожал плечами, отвёл взгляд. — А ты чего тут? Все же разъехались.

— А я вот осталась. — Она чуть передвинула ведро, чтобы не мешало, и добавила после паузы: — Кто-то же должен был остаться.

Он не знал, что ответить. Она вела себя так, словно не сомневалась: он уедет, как все. И от этого ему стало неприятно. Будто его заранее списали.

В тот вечер он не поехал в райцентр, остался в доме. Заколотил разбитое окно, вымыл пол, вытряхнул ковёр. Воды натаскал из колодца. Спал на старом диване, слушая, как за стеной шумит лес и покрякивают коршуны.

Через неделю продать дом уже не хотелось. Павел ходил за дровами, латал крышу, починил забор. С утра гудела пила, к вечеру пахло дымом и горячим металлом. Вечером он ел на крыльце, глядя, как сквозь сосны протекает закат. Нина приносила пироги, однажды пришла просто так — посидеть. Разговор не клеился, но тишина с ней не была неловкой. Она молча обтёрла пыль с подоконника и налила ему чаю, словно это был не жест вежливости, а нечто привычное, домашнее.

— Знаешь, Паша… — как-то сказала она, глядя в окно. — Тут ведь всё просто. Кто уехал, тому и не место.

Он не сразу понял, что она имела в виду. Не укор, не жалоба — просто констатация. Как прогноз погоды: «Ночью ожидаются заморозки». И это задело. Что-то внутри кольнуло: может, оттого, что звучало это чересчур спокойно, будто он уже в прошлом, среди тех, кто выбрал «не сюда».

Он прожил ещё месяц, потом ещё. Весна прошла, лето, наступила осень. Он стал просыпаться без будильника, знал, как на ощупь найти спички, когда гас свет. Покосился на старую баню — перекрыл. Завёл козу. Сделал поленницу, которую раз за разом перекладывал — для симметрии. Нашёл старый альбом с фотографиями матери — и впервые за двадцать лет заплакал. Тихо, как будто в нём что-то наконец-то сломалось. Или, может, наоборот — срослось.

Когда к нему приехал покупатель, Павел отказал. Не объяснил, просто сказал: не продаётся. Мужик с сальными волосами и равнодушным взглядом пожал плечами, переглянулся с водителем и, не попрощавшись, уехал, оставив за собой дорожную пыль и запах бензина.

— И что теперь? — спросила Нина, когда он вернулся с пустыми руками. — Останешься, значит?

Он кивнул. В этом движении не было пафоса или решимости — просто тихое, спокойное «да». На лице её не дрогнул ни один мускул, но что-то в ней словно оттаяло. Только глаза вдруг стали теплее, как солнце сквозь пелену утреннего тумана. Взгляд её задержался на нём чуть дольше, чем обычно — будто разглядывала что-то, что раньше не решалась увидеть.

— Ну и хорошо, — сказала она. — Кто-то же должен остаться.

А потом добавила тихо, почти шепотом, с лёгкой усмешкой, будто признавая нечто очевидное:

— Ты — тот, кто не уехал.

Оцініть статтю
Додати коментар

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Тот, кто не уехал
Встреча накануне праздника