Ну, в общем, такое дело – Марина совсем расклеилась.
Честно говоря, свет не мил стал, еле ноги волочила на работу.
Казалось ей, что все вокруг только и делают, что перешёптываются за спиной, кто-то типа осуждает, а кто-то вроде как жалеет.
Пятнадцать лет, можно сказать, душа в душу с Сергеем прожили, слова худого друг другу не бросили, а тут – на тебе…
И надо же, откуда ни возьмись, нарисовалась эта разлучница чёртова.
Серёга-то никогда на других даже не глядел, а тут словно с цепи сорвался – втрескался в эту фифу и был таков.
Между прочим, все на одном заводе крутились, и как-то незаметно у них всё завертелось.
Марина, значит, кое-как встала утром, накормила своих пацанов – Димку с Андрюшкой, отправила в школу и поплелась на работу, хотя ноги совсем не держали.
Хотелось, если честно, забиться в угол и чтобы все отстали.
«Здравствуй, Мариша…»
И надо же было столкнуться с Верой, думает Марина. Ну ладно, злорадствуй, видимо, правду бают – как аукнется, так и откликнется…
Марина равнодушно кивнула и попыталась пройти мимо.
«Мариш, поговорить бы надо…»
«О чём?» – безразлично бросила она.
«Да всё о том же…»
«Ну что ж, давай,» – Марина покорно остановилась перед высокой, статной Верой, начальницей второго цеха, – «говори, теперь-то можно…»
«Смеяться? Да ты как-то не очень весело выглядишь. Дождись меня после смены, разговор есть.»
Марина махнула рукой и пошла дальше.
Вечером, переодевшись, встала у проходной.
«И зачем мне это?» – думает. «Мало горя, так ещё и Веркины колкости выслушивать?»
«Мариша,» – Вера решительно взяла её под руку, отвела в сторонку от любопытных глаз, – «ты на себя не похожа совсем.»
«Тебе-то что за дело?»
«Видимо, есть какое-то…»
«Злорадствовать будешь? Подробности выпытывать? Ну да, ушёл Серёга, к другой умотал, помоложе да посвежее, как когда-то от тебя ко мне… Радуйся, давай.»
«Только я у тебя Серёгу не отбивала,» – вдруг всхлипнула Марина. – «Он сам за мной бегал как привязанный, руки на себя наложить грозился…» – и тут её прорвало, слёзы хлынули ручьём.
Присели они на скамейку в парке за заводом.
«Ты поплачь, Мариша, поплачь,» – говорит Вера. – «Знаешь, сколько я слёз пролила, глядя на его метания? Я даже злиться на тебя не могла, потому что видела – влюбился по-настоящему, не просто так загулял.»
«Я его и отпустила тогда. Десять лет мы с ним прожили, душа в душу, только вот детей Бог не дал. Потому и решила – чего я, как пустоцвет, мужика мучаю?»
«Любила его, Мариша, ох как любила. Всё надеялась втихомолку – одумается, вернётся, будет как прежде.»
«А когда у вас пацаны родились, один за другим, я и мечтать перестала. Стала за собой следить больше, а этот охламон – вместо того чтобы о детях малых думать да о молодой жене – давай мне знаки внимания оказывать.»
«Польстило мне тогда, что уж скрывать. Думаю – вот он, мой звёздный час, пусть теперь Маринка поплачет.»
«Сижу, значит, перед зеркалом, любуюсь – природа меня красотой не обделила. И тут ты в памяти всплыла – идёшь с мальчишками, один в коляске, другой за подол держится, без косметики, бледная, но счастливая такая…»
«Такая тоска меня взяла, Мариш. Поняла я – ему просто развлечься захотелось.»
«Ну я и отшила твоего Серёгу, да так, что мало не показалось. Матом крыла, кобелём последним обзывала.»
«А потом, знаешь, ревела белугой, по полу каталась, кулаки кусала, живот свой пустой проклинала. Как волчица выла – на кой мне эта красота, если материнского счастья не познала…»
«Потом как-то успокоилась. Стала издалека на ваших пацанов любоваться. Младшего твоего вообще зацеловать хочется – булочка сладкая растёт, девчонки с ума сойдут…»
«Так и живу, Мариша. Будто я вам… ну, как сестра старшая что ли, и тебе, и Серёге. А пацаны ваши – племянники родные.»
«Потому и бесит меня, что этот дурак хвостом крутит. Как личное оскорбление восприняла.»
«Теперь скажи честно, Мариш – хочешь его вернуть?»
«Не знаю, Вер. А вдруг он её правда любит…»
«Любит? Когда тебя любил – за версту видно было. А тут… да просто блажь мужицкая напала. Ну?»
«Не знаю, Вера. Зачем тебе всё это?»
«Говорю же – как семья вы мне. Своей-то я и не знала толком. Сергей всем для меня был, а потом… вы.»
«А что делать-то, Вер? Морду бить, косы драть? Не моё это… Бабы советуют окна разлучнице побить, в партком накатать – не хочу я так…»
«И не надо ничего такого. Пошли со мной.»
Стали люди на заводе замечать – Марина меняться начала. Волосы покрасила, косу отрезала, причёску модную сделала, как в журнале заграничном.
Улыбаться начала, а как после работы идёт – все мужики шеи сворачивают.
Платьице в клеточку, коленки округлые видно, но не вульгарно как-то, а так, слегка.
Босоножки беленькие, сумочка лаковая, платочек по ветру развевается – залюбуешься просто.
Даже бабы заводские любуются: «Вот Маринка, молодец какая!»
«Да это её Вера научила,» – злобно шипит Татьяна из третьего цеха, – «жена Серёгина бывшая, от которой он к Маринке-то и ушёл. Ходят теперь вместе, спелись, две брошенки. Задами крутят, а мужика удержать не смогли – ни та, ни другая.»
«Злая ты, Танька,» – отвечают бабы. – «Чего завидуешь-то?»
«А чего мне завидовать? Мой-то при мне, на сторону не бегает.»
«Да кому он сдался, твой Колька,» – говорит Нина Петровна, женщина в годах, – «ты его специально что ль таким запущенным держишь? Ходит как пугало огородное, смотреть тошно.»
«За своими следите,» – огрызается Татьяна, – «наряжайте их, обхаживайте, а потом плачьтесь, что налево ходят…»
Сергей хмуро торчал у проходной, специально задержался после смены, чтоб Марину перехватить. Своей новой сказал, что работы много.
«Здравствуй, Марина.»
«Здрасьте, Сергей Николаевич.»
«Поговорить надо бы…»
«Нет уж, я с чужими мужьями не разговариваю.»
«По закону-то я муж твой.»
«По закону? А где ж ты, муж законный, два месяца пропадаешь? Что-то не видать тебя на законном-то месте. Так что иди, дядя Серёжа, к своей молодухе, а про меня забудь.»
«Ишь какая стала…»
«Я всегда такой была, просто спала долго, а теперь проснулась.»
«Я к пацанам хочу прийти,» – бурчит хмуро.
«Приходи. Один придёшь или с новой своей? Пусть привыкает, что у неё теперь не только мужик с довеском, но и двое детей в придачу.»
«Ты о чём, Марин?»
«Об алиментах, а ты о чём думал… Серёж?»
«Что, испугался, что детей навяжу? Не дрейфь, пусть тебе твоя краля родит. Пусть ночами не спит, как привидение ходит, да ещё не забывает мужа ублажать, кормить, поить, дома порядок держать и при этом красоткой выглядеть.»
«А говорят, не такая уж и молодая твоя принцесса. Как же ты, Серёж, так промахнулся? В прошлый раз от Веры ко мне, молоденькой прибежал, а теперь вот…»
Серёга со злости кулаком в стену саданул.
«Что ты такое говоришь? Я к тебе по любви ушёл, сама знаешь, пылинки с тебя сдувал…»
Вечером, как Сергей к детям пришёл, Марина принарядилась и спросила, сколько времени он планирует с пацанами быть. Сказала, что к тому времени вернётся, и ушла.
Явилась точно к сроку, с тремя гвоздиками.
Сергей зыркнул исподлобья, но промолчал.
«Ужинать будешь, Серёж?»
«Нет,» – буркнул и хлопнул дверью.
Через три дня опять пришёл. Марина снова приоделась и ушла, вернулась с цветами.
«Серёж, может поешь с нами?»
«А что есть?»
«Борщ да гуляш с пюрешкой.»
«Буду,» – твёрдо сказал.
Пацаны на седьмом небе от счастья.
«Пап, а пап, а когда ты с той работы уйдёшь, чтоб дома жить?»
«С какой работы?»
«Ну, мамка сказала, что ты в командировке, вон подарки нам передаёшь…»
Смотрит Сергей на Марину, а та и бровью не ведёт, сидит чай пьёт, в окно глядит.
Вечером Марина пришла затемно – чтоб поменьше глаз видело, поменьше языков чесало.
Сидят с Верой на кухне, чай пьют, хихикают.
«Худой стал, оброс весь,» – говорит Марина. – «А должно наоборот – новая баба, новая жизнь.»
«Мариш, когда он тебя полюбил, точно такой же ходил,» – отвечает Вера. – «Ты его отталкивала поначалу, а он ни есть, ни спать не мог. Любит он тебя, дурак такой, любит. Натворил дел, а как назад всё вернуть – не знает, вот и мучается.»
Стал Серёга каждый вечер приходить.
Пацанам говорил, что с работы ненадолго отпускают, а Марина на это время уходила.
И вот как-то подваливает к ней бабёнка – длинная такая, худая, с лошадиным лицом.
«Марина, ты зачем так поступаешь?»
«Как?»
«Мужика моего уводишь, зачем?»
«Я? Мужика?» – искренне удивилась Марина.
«Да, Сергей теперь мой!»
«Ааа, вон оно что. Да как же я могу своего законного мужа у кого-то увести? Серёжа-то мой, по документам. Вот станешь законной – тогда и поговорим, а пока дай пройти. Совсем бабы стыд потеряли – за чужих мужиков разбираться ходят.»
Вера за всем этим наблюдала, еле сдерживая смех. «Ну, Маринка, ну даёт!»
И ещё кое-кто наблюдал, тихонько улыбаясь.
Вечером Сергей с вещами пришёл.
«Прости, Марин. Не могу без тебя – везде ты мерещишься. Глаза закрою – ты передо мной. Простишь?»
«Не знаю, Серёж. Вроде и зла не держу, а вдруг ты опять?»
«Чем хочешь поклянусь…»
«Проходи, подумаю. Сразу не могу.»
«Понимаю, Марин.»
«Теперь, Мариша, самое главное,» – говорит Вера. Они сидят у неё на кухне – это к ней бегала Марина, когда приходил Сергей. «Скоро разорюсь на эти цветы,» – смеялась Вера. – «Если простить надумаешь, то забыть должна всё, понимаешь? Забыть и никогда не попрекать тем, что было. Иначе не будет у вас жизни. И его съешь поедом, и себе всю душу вымотаешь. Так что не спеши, подумай хорошенько…»
Подумала Марина и решилась. Всю ночь с Сергеем проговорили.
Простила. А забыла или нет – кто ж его знает.
Только никогда не попрекала Сергея, а тот продолжает любить свою Марину как в первый день.
С Верой они крепко сдружились.
Пацаны к ней так и льнут, а средний – потом он средним оказался, когда дочка родилась у Марины с Сергеем, Верочкой назвали – так вот средний вообще к тёте Вере жить переехал.
Она его и выучила, и женила, и внуков его нянчила.
Живут наследники Марины и Сергея, и историю эту друг другу пересказывают – не для морали какой, а просто, чтобы помнили.
А Вера часто говорит: «Знаете, что самое важное в этой истории? Что люди друг друга простить смогли. Не просто словами, а по-настоящему. И злобу свою победили, и обиду пережили. Потому что любовь – она сильнее всего.»
Так и живут они – большой странной семьёй.
И счастливы все по-своему.
А что ещё в жизни надо?
