Я никогда не думала, что две розовые полоски могут так изменить всё. Они были такими тонкими, почти прозрачными, как царапины на стекле, и всё же — именно они раскололи мою жизнь на «до» и «после». Я сидела в ванной, держа в руках тест, а сердце стучало где-то в горле. Мне хотелось кричать, но я только тихо шептала: «Нет, нет, нет…»
Мне двадцать. Я учусь на третьем курсе, у меня есть любимый человек, родители, которые меня любят, и мечта — писать книги. Или хотя бы сценарии для сериалов, неважно. Главное — не быть чьей-то мамой. Не сейчас.
Сначала я решила, что расскажу Егору. Он ведь скажет что-то вроде: «Ну, ничего страшного, мы справимся», — и всё встанет на свои места. Мы вместе уже год. Он забавный, добрый, иногда слишком легкомысленный, но я знаю, что он меня любит. Только… я не сказала.
Каждый раз, когда он звонил или приходил, я вдруг начинала говорить о чем угодно — о том, как противно пахнет в автобусах, о дедлайне по литературе XX века, о том, как странно выглядит наш декан с новым цветом волос. Всё, лишь бы не сказать: «Я беременна».
А ещё были мама и папа. Я жила дома, в своей комнате с выцветшими обоями с сиренями. Мама варила суп, папа смотрел «Время» в наушниках, я делала вид, что учусь. Слово «беременность» застревало у меня в горле, как рыбья кость.
Подруга Таня, единственная, кому я рассказала, фыркнула:
— Да сделай ты аборт, Господи. Не порти жизнь ни себе, ни ему. Вы что, на свадьбу копите? Ему двадцать три, он только-только встал на ноги, ты думаешь, он будет в восторге?
— Я не знаю, Таня… — выдавила я.
— Хочешь оставить — оставляй. Но не строй из себя мать-героиню. Сейчас все через это проходят. Сделала — и живи дальше.
Я шла домой после встречи с ней, и у меня дрожали пальцы. Хотелось свернуться где-нибудь на скамейке и исчезнуть. А потом я увидела, как женщина лет сорока наклоняется к маленькому мальчику, застёгивает ему куртку, и он обнимает её за шею. И меня вдруг пронзило — коротко, сильно. Я почувствовала… не знаю что тоску или зависть? Может, даже надежду.
Я подошла к зеркалу дома и долго смотрела на своё лицо. Оно было немного бледнее обычного, глаза — какие-то чужие. Неужели я теперь уже не просто Зоя, студентка? А кто-то ещё?
«Пока можно всё исправить», — сказал врач на приёме. И улыбнулся сухо, будто это — стоматология, а не решение, которое меняет всё. Я молча кивнула, взяла направление и вышла.
Я ушла. Я просто шла по улице, не замечая, куда иду. В какой-то момент я оказалась в парке, где гуляли мамы с колясками. Мне хотелось плакать.
Я не знала, чего хочу. Только одного я боялась больше всего , остаться с этим одна. Остаться с выбором, который нельзя ни вернуть, ни переписать.
Прошло три дня, как я узнала. С тех пор я не спала нормально ни одной ночи. Лежала в темноте, прислушиваясь к себе, к своим мыслям, к телу. Иногда казалось — я уже чувствую в себе кого-то. Глупость, конечно. Это ещё только клетки, комочек чего-то, что может исчезнуть в одну минуту. Но мне всё равно казалось, что кто-то уже там. Молчит, но есть.
Я снова пыталась поговорить с Егором. Мы встретились в кофейне. Он пришёл с шоколадкой в руках и поцеловал меня в висок.
— Ты как будто грустная в последнее время, — сказал он, разливая чай. — У тебя всё хорошо?
— Я… — я открыла рот, но тут зазвонил его телефон.
Он отмахнулся: «Потом». И стал рассказывать о новой задаче на работе, как они будут делать приложение для какой-то кофейной сети. Говорил долго, с огоньком. Я сидела и слушала, кивая, и думала только об одном: «А если я ему скажу? Вдруг он сбежит?»
Я не сказала.
В тот же вечер я нашла старую тетрадь и начала писать.
Письмо. Ему. Тому, кто там, внутри меня.
> Привет. Я не знаю, кто ты — мальчик или девочка, хорошая ли я для тебя или совсем не готова.
Я боюсь. Мне страшно. Я не умею варить борщи и не знаю, сколько подгузников нужно в день.
Но мне кажется, я уже чувствую тебя.
И мне очень, очень не хочется, чтобы ты исчез.
Когда на следующее утро я вышла в аптеку, встретила бабушку-соседку — Валентину Николаевну. Она жила одна, всегда подкармливала голубей и ругаласьна подъезд.
— Ты чего такая бледная, детка? — прищурилась она. — Не заболела?
Я хотела соврать, но вдруг сказала:
— Просто думаю много. Такое… важное.
Она вдруг посмотрела на меня так, как будто видела всё. Даже то, что я прячу глубоко.
— У меня был ребёнок, — сказала она неожиданно. — Не родился. Не потому, что что-то случилось, я просто… решила. Тогда это казалось правильным. А потом было поздно. Знаешь, я каждую весну думаю — сколько бы ему было сейчас?
Я стояла, как будто на меня вылили ведро ледяной воды. Это был удар. Тихий, но такой мощный, от которого задрожали колени.
— Всё можно оправдать, Зоя. Всё. Но только ты незнаешь — простишь ли ты себя потом или нет.
Когда я вернулась домой, мама жарила блинчики. Запах детства, спокойствия и тепла. Мне вдруг захотелось рассказать ей всё. Но я не смогла. Слишком рано. Или слишком поздно?
На следующее утро я всё-таки решилась. Набрала Егора.
— Можем встретиться?
— Конечно. Что-то случилось?
Мы встретились на скамейке у набережной. Было прохладно, я сжимала пальцы в карманах, будто в последний раз чувствую покой. Он шёл, как всегда, чуть вприпрыжку, с улыбкой. Обнял, поцеловал в щёку.
— Ну, рассказывай. Что за важное дело такое?
Я глубоко вдохнула.
Слова внутри меня были как рыбы — скользкие, дергающиеся, норовили уйти обратно.
— Я… я беременна, — сказала я.
Он сначала замер. Потом будто засмеялся:
— Ты… серьёзно?
Я кивнула. Молча. Ветер подхватил мои волосы, и я вдруг поняла, как хрупко всё вокруг.
Он встал, прошёлся два шага, потом сел обратно.
— Сколько?
— Пятая неделя.
— Почему ты сразу не сказала?
— Потому что боялась.
Он смотрел на воду. Долго. Потом выдохнул:
— Зоя… я не готов. Честно. Я не знаю, что делать. Это… это же всё разрушит. Всё.
— Я знаю.
— Мы только начали жить. Мы даже не съехались. Мы…
— Я тоже боюсь, — перебила я. — Но он уже есть. Или она. Это не фантазия. Это часть меня. И часть тебя.
Он провёл рукой по лицу, будто стирал с него растерянность.
— Ты хочешь оставить?
Я молчала.
Он поднялся.
— Мне нужно подумать. Прости. Просто… я не могу вот так сразу.
Он ушёл.
Я осталась. С одной мыслью: всё. Теперь я действительно одна.
Вернувшись домой, я закрылась в комнате. Вечером, когда я вышла за чаем, отец посмотрел на меня как-то особенно. А через час я услышала, как он сказал маме на кухне:
— У неё что-то случилось. Не лезь, сама расскажет.
Они не кричали. Не устраивали допросов. Но вечером мама принесла мне чай.
— Зоечка, я не спрашиваю. Просто знай: что бы ни случилось — ты наша девочка.
И ушла.
Я заплакала. Впервые с тех пор, как узнала.
Через два дня Егор пришёл. Не с шоколадкой. С лицом уставшим и решительным
— Я всё думал. Боялся, злился, метался. Но понял одно: ты — это главное. И если ты хочешь оставить… я не уйду, я буду рядом.
Я смотрела на него долго.
— Я не прошу тебя быть идеальным. Просто не исчезай.
Он взял мою руку в свои лодони.Крепко. По-настоящему.
Прошло три месяца.
Теперь я уже не просто «беременна». Теперь я — будущая мама. Это слово всё ещё звучит странно. Иногда я повторяю его про себя, как заклинание: «мама, мама, мама» — и улыбаюсь. Иногда — плачу. Но теперь я не боюсь этих слёз. Это слёзы — не от страха. От жизни.
У меня уже округлился живот. В аатобусе мне уступают место, в университете кто-то смотрит сочувственно, кто-то — осуждающе. Были и такие, кто сказал в лоб: «Зачем ты всё испортила?» Я больше не оправдываюсь. Пусть думают, что хотят.
Мама… мама сначала долго молчала. Потом, однажды ночью, зашла ко мне с коробкой. Там были маленькие вязальные спицы и мотки детской пряжи.
— Я не знаю, как быть бабушкой, — тихо сказала она. — Но я попробую.
Папа ворчал меньше, чем я боялась. Только однажды сказал:
— Не бросай университет. Мы поможем.
А потом на даче построил новую скамейку и сказал: «Для коляски, чтобы удобно было катать».
Егор… Он изменился. Перестал шутить, как мальчишка. Начал искать вторую работу. Спрашивал: «Ты что-то чувствуешь?» — и клал ладонь мне на живот. Пока он ещё не толкался, но я кивала. Потому что да — я чувствую.
Как будто внутри меня — светлячок. Живой, тёплый,мой.
Я продолжаю писать письма. Теперь это уже не просто исповедь. Это — наша история. История начала.
«Привет, мой маленький.
Ты не представляешь, как я боялась тебя. Как пряталась от тебя, как не знала, справлюсь ли.
Но с каждым днём я понимаю: ты — не проблема. Ты — подарок.
Не знаю, буду ли я хорошей мамой. Наверное, буду ошибаться.
Но я точно буду рядом.
Ты уже изменил меня. Сделал сильнее. Тише. Мягче. Настоящее.
Спасибо, что выбрал меня.»
Иногда я просыпаюсь ночью, прикладываю руки к животу — и чувствую покой. Никакого идеального будущего я не представляю. Я просто знаю — оно будет
Спустя год.
Маленький Миша спит, поджав кулачки, на подушке с медвежатами. Его дыхание ровное, спокойное. Я сижу рядом и держу чашку с остывшим чаем, смотрю на него и думаю: как же странно всё устроено.
Я боялась, что он разрушит мою жизнь. А он стал её смыслом.
Мы всё ещё живём с родителями, но теперь в комнате с белой кроваткой и гирляндой на стене. Я не бросила университет — учусь дистанционно. Иногда пишу короткие рассказы по ночам, когда он спит. Один уже напечатали в журнале. Улыбнулась, когда увидела свою фамилию внизу.
Егор приходит каждый день. Он пока не может жить с нами — снимает жильё ближе к работе, но говорит: «Ещё немного — и мы будем втроём под одной крышей». Он носит сына на руках, как будто держит солнце. Иногда я думаю — может, всё это и есть любовь?
А главное — я не одна. Я не потерялась. Я стала собой.
Миша зашевелился, посопел и улыбнулся во сне. Я провела рукой по его пушистым волосам.
— Спасибо тебе, малыш, — шепчу. — За то, что ты пришёл. За то, что остался.
