Позади осталась погрузка в посёлке Кобона, кончился берег, поросший соснами, начался лёд Ладожского озера. Ладога похожа на белую пустыню. Белое безмолвие нарушала работа автомобильных моторов. Машины — ГАЗ-АА, «полуторки» — осторожно сползали на лёд, как бы испытывая его прочность.
В колонне три грузовика. Максимум может быть пять грузовиков, большими колоннами передвигаться опасно: пятнадцать километров до вражеского берега, артиллерия легко добивает на такое расстояние, и ещё авиация. Большую колонну раздолбить — одно удовольствие. Старались такого удовольствия немцам не доставлять. Структуру Военно-автомобильной дороги 101, названной «Дорогой жизни», создавали на ходу, из потребностей и опыта. А опыт, как правило, оплачивался жертвами и кровью.
Первоначально ездили с выключенными фарами — бывало, что машины сбивались с дороги, водители замерзали. А однажды один шофёр заблудился, поехал не в ту сторону, доехал до Шлиссельбурга, захваченного фашистами, взял там в плен немецкого часового и вернулся обратно. Чтобы такие подвиги больше не повторялись, с юга подступы к дороге стал охранять стрелковый полк, соорудив три оборонных вала изо льда и снега вдоль линии трассы. Теперь потерявший направление водитель обязательно наткнётся на вал, а к противоположному финскому берегу полуторка не доедет, горючего не хватит. Бензина заливали в баки только в одну сторону, экономили, но на дороге организовали заправочные станции на всякий случай, а ещё спасательные и ремонтные бригады, рабочие батальоны, команду регулировщиков. С воздуха трассу охраняли три авиационных истребительных полка, на льду через каждые три километра стояли малокалиберные зенитные орудия, а через каждые полтора километра попарно ставились зенитные пулемёты. От шофёров требовалось только одно: довезти груз. И ездить стали с включёнными фарами, это более безопасно. Страшнее потеряться в белом просторе озера и точно замёрзнуть, чем попасть под бомбёжку.
Полуторка Владимира Леонидзе (по-грузински он называл себя Ладо) ехала второй, расстояние между машинами 100-150 метров, ближе подъезжать запрещалось, обгонять тоже.
Ладо — типичный грузин: широкий, плотный, черноволосый, усы под горбатым носом. Ему почти сорок лет. Кроме самого Леонидзе в кабине находился второй шофёр, белобрысый веснушчатый паренёк Володя Сурайкин. (Позже, с увеличением парка автомобилей от такой роскоши, как второй водитель, отказались, ездили по одному). На восточный берег вёл машину Сурайкин, Ладо дремал в кабине, прошли без приключений. Назад выехали за два часа до рассвета, была надежда проскочить и на западный берег так же.
До самого горизонта белый снег и чёрное небо над ним с большими яркими звёздами, рассветёт часа через два. И мороз градусов двадцать пять.
— Какая отвратительная погода, Володя, — сказал Ладо, — ты спи, ночь не спал.
— Попробую. Как бы не налетели.
Володя примостился в углу кабины, засунул руки в рукава полушубка и тут же заснул. Хлопала незакрытая дверь, автомобиль двигался на юго-запад, там напротив островов Зеленцы свернёт направо и прямиком на западный берег.
Впереди загрохотало, засверкало. Это на острове Новый Зеленец открыла огонь расположенная там зенитная батарея. Ладо растолкал Володю.
— Просыпайся, Володя, налёт.
Начальник колонны подал сигнал карманным фонариком. Машины остановились, водители выпрыгнули из кабин, отбежали подальше и затаились в торосах. В небе фрицы повесили осветительную ракету. Она медленно спускалась на парашюте, излучая яркий белый свет. Ночь превратилась в день. Немецкие самолёты легли на боевой курс, и закрутилось. Вой, грохот, вверх вздымаются фонтаны серой воды вперемешку с белым льдом, пули свистят, стрекочут спаренные пулемёты, зенитные орудия не дают прицельно метать бомбы немецким пилотам. Водители лежали в торосах между глыбами льда и чувствовали себя букашками, которых могут раздавить и не заметить, и которые ни на что не влияют. Наконец, появились наши истребители, «Юнкерсы» решили, что силы стали слишком неравные, и улетели на свои аэродромы.
Водители, отряхивая снег с полушубков, вернулись к своим машинам.
— Утренняя пробежка вместо гимнастики, полезно, — пошутил Ладо.
— Ну её, эту гимнастику, — откликнулся Володя, — как хорошо в Кобону ехали.
— Ничего, Володя, доедем. Мы с тобой в честь Ленина названы! – Ладо поднял указательный палец вверх. – Мы, как его тёзки, обязаны помочь городу Ленина.
— Ладо, я с двадцать второго года, я в честь Ленина назван. А ты с какого года?
— Со второго.
— Тогда о Ленине ещё не слышали.
— Это у вас в Тамбове не слышали.
— Я из Пензенской области.
— А! Всё равно. У вас в селе не слышали, у нас на Кавказе всё слышали.
Движение возобновилось.
В огромной полынье плескалась ладожская вода, чёрная с белым. Суетились зенитчики с соседней батареи, начальник колонны и второй водитель, мокрые, на их лицах как будто белые маски.
Ладо притормозил у полыньи, начальник колонны замахал руками.
— Отставить тормозить! Леонидзе, проезжай, у тебя груз важный, стратегический.
Ладо кивнул, полуторка продолжила движение.
— Почему у нас груз стратегический? – не понял Сурайкин.
— А какой он, Володя? Сам подумай! Стратегический.
— Да ну. Вон Ефимов везёт снаряды для зениток. Вот это – стратегический груз А у нас что?
— Нет, вот у нас как раз самый, что ни на есть важный груз. Стратегический!
— Что у них с лицами?
— Мука, Володя, когда из воды выныривали…
Ладо не мог подобрать нужное слово.
— Понятно, — сказал Сурайкин.
Впереди свежая чёрная трещина на белоснежном льду преградила дорогу. Скорее всего, она образовалась после недавней бомбёжки. Ладо остановил машину, они знали, что делать в таких случаях. Сняли боковые борта, положили их через трещину. Володя перешёл по ним на другую сторону и жестами направлял Ладо. Полуторка осторожно въехала на борта и медленно двинулась по ним через трещину. В кузове ящики, прикрытые брезентом, лишились опоры и могли сорваться, но Ладо так аккуратно вёл машину, что как на руках перенёс груз. Посередине импровизированный мост прогнулся, брызнула вода под низ полуторки, у Володи замерло сердце, но обошлось, проехали.
Борта поставили на место, и вперёд, на Ленинград. Впереди ни одной машины, сзади тоже, оторвались. Светало. Кабель тянулся вдоль дороги на столбах, вмороженных в лёд, обозначая, что точно не сбились с пути.
Регулировщица показывала свернуть направо.
— Что случилось, красивая? – крикнул ей Ладо.
«Красивая» в длинном тулупе с поднятым воротником, в шапке-ушанке, с опущенными «ушами», валенках, на плечах винтовка с примкнутым штыком выше её самой, можно только догадаться, что это девушка.
— ЗиС трёхтонный проскочил, а под полуторкой лёд разошёлся, — ответила регулировщица и пояснила: — резонанс. Проезжайте.
— Трещина в полукилометре отсюда, передай ремонтникам.
— Хорошо.
Поехали в обход.
— Какая коварная Ладога, Володя. Кто мог догадаться, что волны и подо льдом ходят? Совпадёт со скоростью грузовика, и лёд трескается.
Над полыньёй стоит пирамида из трёх балок, к вершине с внутренней стороны прикреплены металлические тросы с крюками.
— Водолазы работают. ЭПРОН – экспедиция подводных работ. Машины и груз спасают.
— Бросать добро глупо.
Объехали полынью, выехали на дорогу. И тут полуторка неожиданно зачихала и остановилась: мотор заглох.
— Э! Что такое? – оторвал руки от руля Ладо.
Вышли из машины, подняли капот, вроде всё в порядке.
— Бензопровод замёрз, — догадался Леонидзе. – Давай, Володя, ты похудее меня, полезешь под машину отогревать.
Оторвали длинную щепу от кузова, из сиденья наковыряли ваты, намотали на кончик, подожгли и Сурайкин полез под грузовик.
Мимо проехал Ефимов.
— Что случилось, Ладо?
— Бензопровод замёрз, проезжай, скоро догоним.
— Ну, добро.
Сурайкин пролежал под машиной довольно долго, отогревая бензопровод, наконец машина завелась.
Проехать осталось совсем немного, вдали темнела полоска леса. И тут из-за туч вынырнул «Мессершмитт». На крыльях в белом круге нарисована свастика – финн. Самолёт заметил машину, развернулся и стал заходить сзади, затарахтел пулемёт. Полуторка резко затормозила, финский самолёт пролетел мимо. Где-то там вдали он развернулся и стал заходить грузовику в лоб. Ладо нажал на газ, бросал машину влево, вправо, маневрировал. Самолёт опять пролетел мимо. Какое-то время было тихо, но вот опять застучал финский пулемёт.
— Да что ж ты привязался? – возмутился Володя.
Самолёт развернулся и опять летел навстречу машине. Пулемётная очередь выбила лобовое стекло, вырвала кусок рулевого колеса. Сурайкин застонал.
— Володя, что?
Володя не ответил. А в небе появились два наших «ястребка». Финский самолёт пошёл на разворот. Истребители И-16 открыли по нему пулемётный огонь. «Мессершмитт», заваливаясь на одно крыло задымил и полетел на север.
— Попали наши по нему, Володя, попали! — радовался Ладо.
— Холодно.
— Сейчас, Володя, сейчас!
Ладо на ходу снял с себя полушубок, укрыл Сурайкина.
— Держись, Володя, держись. Тебя девушка ждёт. Ты помнишь?
— Помню.
— Вот и держись.
Ледяной ветер врывался в кабину, глаза слезились, воздуха не хватало, Ладо крутил головой, пытаясь хоть что-то разглядеть на дороге. И вот Вагановский спуск, грузовик буквально взлетел на него. Перевалочная база. Ладо из кабины закричал:
— Санитары!
Оказалось, что поздно. Ладо вернули его полушубок.
— Зачем поздно? – не понимал Ладо. – Его девушка ждёт. Пензенская область.
— Не нужна ему больше девушка.
Ладо, в накинутом на плечи полушубке, в растерянности смотрел, как уносили тело Володи Сурайкина. Подошёл лейтенант НКВД, спросил документы.
— Груз стратегический, перегружать не надо, — пояснил Ладо, — сразу в Ленинград повезу. За мной ещё несколько грузовиков должны быть.
— Добро. Идите в медсанчасть, боец, у вас лицо поцарапано, и на руке кровь.
— А, пустяки.
— Возможно. Машину пока починят. Куда вы без лобового стекла? И «баранка» стала похожа на штурвал самолёта. Вот фриц натворил!
— Ара. Финн.
— Один чёрт. Идите вон туда, вас перевяжут, я документы поднесу.
Когда лейтенант зашёл в медсанчасть, Ладо сидел с перевязанной чуть выше локтя левой рукой и щекой, измазанной йодом, пил чай, грелся.
— Починили твою полуторку, боец, вези свой стратегический груз. Представляешь, Марина, — обратился лейтенант к медсестре, — заглянул в ящики, что он везёт, а там мандарины, и каждый завёрнут в бумажку.
— А как же? – удивлённо произнёс Ладо. – Для детей же. С моей родины, из Грузии, у нас детей любят.
— А говорили, что груз стратегический, — сказала медсестра.
— А какой? Дети – наше будущее. Стратегия. Завтра что? Тридцать первое декабря! Новый год, 1942. Как Новый год без мандарин? Без ёлки можно, без мандарин никак нельзя. А ещё сгущёнка и хлеб подвезут. Детям радость. Праздник.
Медсестра и лейтенант улыбнулись.
Через полчаса полуторка Ладо уходила по дороге на Всеволожск, а оттуда в Ленинград.
Дети Ленинграда получили мандарины вовремя.
