Разными они были с мужем. И если в начале брака это не слишком раздражало, то с годами стало просто бесить. Ну как можно терпеть его вечный бардак и скопидомство? Ведь Володька ничего не выбрасывал. Складывал в аккуратненькие кучки, хранил в коробочках и баночках, расставлял по одному ему известной системе и… счастливо забывал о своих пыльных «сокровищах».
Забывал до той самой поры, пока Лена не затевала уборку.
— Не трогай! Это нужно, — Володя отбирал у жены очередную драгоценность, которую та тихой сапой уже почти пристроила в мусорный мешок.
— Да на кой оно нужно-то? Ты посмотри, какая пылища, из нее куличики можно лепить! — возмущалась Лена, понимая, что проиграла.
Потому как Володя демонстративно обтирал вещицу тряпочкой, обиженно смотрел на Лену и возвращал трофей туда, где он был.
Впрочем, других серьезных недостатков у Володи не было. Не пил, не курил, налево-направо не смотрел, жену любил. Поэтому синдром Плюшкина Лена терпела как могла, но в душе лелеяла мечту: «Соберусь как-нибудь с духом и повыкидываю всё это барахло к едрене фене!»
И вот однажды этот день настал…
***
Здорово они поругались с Володей накануне. За тридцать лет такого ни разу не было, чтобы вот так: с битьем посуды и хлесткими обидными словами. Словно каждый норовил ужалить побольнее. Накопилось, видать.
А результат? Вполне себе предсказуемый. Разводиться, конечно, не стали, но Володя собрал рюкзак, оделся «по-походному».
— Отдыхать от тебя еду! Осточертело все, сил больше нет!
Хлопнул дверью, а через пять минут во дворе забурчала, запыхтела знакомо его старушка «Нива».
Куда он подался, секретом для Лены вовсе не было. На дачу рванул. У него там сараюшка любимая, полная разного инструмента и еще черт знает чего. У него там друг Саша под боком, который всегда поймет, выслушает, посочувствует.
Лена против Саши ничего не имела. Отличный мужик, друг хороший. Но почему-то именно сегодня здорово разозлилась. И на мужа, и на дачу, и на Сашу за компанию.
«К Сашке жаловаться побежал. А с женой поговорить не судьба. Тридцать лет бок о бок, а он посторонних слушает, вместо меня! Ну погоди, я тоже глухой притворюсь. Да еще и склерозницей. Забуду к лешему, что его хлам трогать нельзя, и устрою наконец генеральную уборку. Такую генеральную, что Вовка, когда вернется, квартиру не узнает! И может орать сколько влезет!»
И Лена взялась за исполнение своей угрозы. Вооружилась рулоном огромных мусорных мешков, закатала рукава и пошла расхламляться.
Через пару часов злость на Володю прошла. Через три часа появилось любопытство: чего же муж так этим старьем дорожит, что даже тронуть его не моги?
Она начала разглядывать Володины богатства.
— Барахло, мусор, хлам, дрянь, — бормотала Лена, перекладывая старые вещи из коробок и стопочек в бездонный черный пакет. — А это что такое?
Связанная бечевкой, на свет божий появилась стопка старых, выцветших календарей. С цветочками и пейзажами, с собаками и озерами, с горами и реками. Когда-то они были красивыми, пахли типографской краской и мелованной бумагой… Когда-то. Теперь жалкие и пыльные хранились под кроватью.
«Совсем сдурел, старый, — подумала Лена. — Ну ладно всякие шибко любимые футболки и треники, ладно шайбочки и гвозди. Этому можно хоть какое-то применение придумать. А календари эти в какое место? Ими даже печку растапливать нельзя. Горят плохо, воняют жутко!»
И она было уже вознамерилась засунуть бумажную кипу в мешок, но взгляд зацепился за надпись «две тысячи». В этот самый год они наконец с Володькой въехали в собственную квартиру!
Лена развязала бечевку, отерла тряпочкой цветастую обложку и открыла календарь.
***
Благоухала сирень, дурманила. Так пахнет самое начало лета. Так пахнет счастье и тепло.
Лена даже глаза прикрыла, окунулась в аромат с головой. А когда вынырнула, поняла: она вовсе не дома. Она не сидит возле кровати над кипой старых календарей, а стоит у парадной под сиреневыми и белыми шапками цветов, пристроив на лавочке спортивную сумку.
— Ленка, ну чего ты застыла-то? Поверить не можешь? Думаешь, в сказку попала?
Она обернулась: Вовка молодой, красивый и довольный. Никакого хмурого взгляда, никаких седеющих висков, никакого пуза!
— Наше это теперь! Пошли праздновать!
— Наше… — эхом повторила Лена.
Тот день был именно таким: восторженно-сказочным. Они впервые приехали с Вовкой как владельцы в свою новую, пустую пока квартиру. Потом перевезут мебель, начнут обживаться, Сережку уже приняли в детский сад, который прямо во дворе.
Это все будет потом. А тогда они приехали вдвоем, прихватили с собой кое-какое барахлишко: пару тарелок, два спальника, бутылку шампанского. Хотелось просто переночевать в своих новых владениях.
И пусть Ленина подружка Машка, увидев их хоромы, выдала:
— Барахло постройка. «Корабль», да еще и не новый. Метро далеко.
Это не сбило градус Лениного счастья. Пусть! Зато теперь это все их! Они — семья, у которой есть свой личный дом! Да от этого же можно просто с ума сойти!
Запах сирени таял, лето блекло… Лена обнаружила себя сидящей на полу с открытым календарем на коленях. Надпись «Май» и фотография цветущей сирени. Всего лишь фотография. Но сердце почему-то заходится от счастья, которое случилось тогда. Почти четверть века назад.
Лена отложила календарь, взяла из стопки следующий.
***
Две тысячи восьмой. Сентябрь. Желтые листья кленов на фото. Все любят фотографировать именно клены в золоте солнца. Красиво…
Пахнет прелой листвой и дождем. Ветерок пока несмело выдергивает желтизну из крон деревьев и разбрасывает по дорожкам.
У Володьки новая работа: он ставит спутниковые антенны. Лена тоже подумывает уйти из бухгалтерии. Тошнит от цифр, воротит от налоговой. Хочется что-то поближе к дому и поспокойнее. Чтобы отработал, ушел и забыл.
Сережка ворчит, ему не хочется в школу. Надоело. Нормальный подросток. Бухтит, но учится вполне прилично. Вредных привычек не завел, в дурных компаниях не числится. Все хорошо…
Восторг давно сменился спокойствием. Лена с Володькой живут без скандалов. Спорят иногда, но не «до крови». Притерлись друг к другу. Он смотрит сквозь пальцы на Ленину раздражительность. Жалеет, утешает или не лезет. Это по обстоятельствам. Она ругает его «старушечью бережливость». Но не сильно. Наверное, понимает, что людей совсем без недостатков не бывает.
Сережка считает родителей скучными.
— Ну и мечты у вас. Прямо как у пенсионеров.
Это он решил, когда узнал, что Лена хочет дачу. Ну, почему Сережка считает, что дача — удел стариков? Хотя Лена в молодости тоже так считала. А вот сейчас очень хочется иметь место, где можно спрятаться в конце недели ото всех за высоким забором и выращивать цветы или просто ничего не делать.
Нет, это не старость. Просто жажда покоя. Нервное нынче время. Город бурлит, клокочет, гоняет людишек туда-сюда. Требует: «Паши, достигай, развивайся, зарабатывай и улыбаться не забывай!»
Лена думает об этом, когда они идут с Володькой из магазина через парк. Он не мешает, молчит, мечтает о чем-то своем. Осень бросается листьями, и почему-то кажется, что все будет хорошо всегда-всегда.
Дует ветер, уносит желтые листья, сдувает запах осени. Лена снова в своей нынешней квартире разглядывает календарь.
***
Две тысячи семнадцатый. Февраль. Зачем Володька это сохранил?! Лена не хочет, но смотрит на фотографию заснеженного леса. Снег кажется серым.
Она стоит на кладбище у оградки, покрашенной в черное. Ветер лезет под куртку, словно бесцеремонный пьяный кавалер. Лене не до этого. Холодно внутри. Гораздо холоднее, чем снаружи. Сердце стучит медленно, кажется, что ему тяжело гонять кровь, которая вдруг стала ртутью.
Лена не плачет, она больше не может. Слезы кончились, душа устала от боли. Ведь сколько ни реви — все бесполезно. Не вернет Костлявая Сережку. Ей плевать на людские беды и печали.
Давно отвалились отчаянные вопросы: «Почему?! За что?!» А просто так! Вселенная развлекается. Швыряет людишек то физиономией в стену, то в яму с острыми кольями на дне и смотрит: выживут ли? Сколько корчиться будут?
Лена свое откорчилась. Выжила или нет, она еще не поняла. Володя помогает подняться, заботливо держит осколки ее сердца в руках. Ждет, когда Лене оно снова понадобится.
Ему тоже больно. Но он другой, он справился как-то. А она пока нет. Ведь прошел всего месяц!
Жуткий январь отобрал у Лены Сережку. А он ведь только-только купил машину. Старенькую иномарку. Он так радовался…
Невозможно об этом думать. Невозможно представлять, как машину закрутило на льду, как страшно было Сережке. Он надеялся, наверняка верил, что вывернет руль, спасется. Но не успел. Грузовик был быстрее.
Бах! И винить некого. Погодные условия, двое оказались не в той точке, не в то время. Водитель грузовика не был пьян. Сережка и подавно. Он вообще не жаловал это дело, а уж после покупки машины и вовсе спиртного в рот не брал.
Просто так решила судьба. То ли от скуки, то ли от жестокости.
Февраль пахнет смертью и пустотой. Стерильностью больницы и пожаром одновременно.
Лена захлопнула календарь. Зачем Володька его сохранил? Даже если это волшебство, а не Ленино помешательство, то этот точно нужно было изничтожить: взорвать, спалить, сунуть в измельчитель бумаг. А лучше все сразу. Это черная магия, злая и страшная!
Может, муж хотел запомнить, что их связывает? Не только счастье, но и горе. Не только радость, но и печаль. Из этого состоит жизнь, которую они живут. Их общая с Леной жизнь!
***
Она не закончила уборку. Оставила пакеты стоять в коридоре. Засунула стопку календарей обратно под кровать.
Пусть Володя приезжает, и тогда они вместе подумают, без чего никак не обойтись. Она не станет сейчас делать назло. Да и зла уже нет — улетучилось.
И насчет календарей… Лена не хочет их выбрасывать. Пусть это глупо: хранить старую макулатуру. Да и ладно! Перед кем ей отчитываться? Она хочет еще раз посмотреть их вдвоем с Володей.
***
Он приехал на следующий день. Немножко виноватый, капельку сердитый. Она ждала. Спросил:
— Ругаться еще будешь?
Лена покачала головой. Она не будет. Глупость это несусветная. Как ругаться со своей правой рукой или ногой, например. Они одно целое в этой большой жизни. Правда, она об этом запамятовала. Но ведь вспомнила!
Лена обняла мужа.
— Я тут хотела с твоим хламом расправиться, а потом передумала. Там есть действительно ценные вещи. Давай потом вместе посмотрим.
Он согласился. Может, и правда, пора выбросить хлам. Они оставят только воспоминания. Кусочки прошлого, из которых сложился сегодняшний день.
