Кто-то говорил, что он несчастный, но Колька не слушал этих людей. Ну и что, что он случайно рожденный, и что мамка совсем не хотела его рожать. Но он же — счастливый. Потому что живой.
Это его бабушка всем уши прожужжала, про случайность его рождения. Так она оправдывала дочь, почему та бросила ребёнка на неё, и уехала на север на заработки. В те далёкие времена все на север за деньгами ехали, потому что там платили северные. Коэффициент такой там был. До поры времени. Потом случились девяностые, и большие северные накрылись медным тазом. Не все, конечно, но платить стали меньше.
А Колькина мать, Антонина её звали, родила его чуть раньше, прямо накануне того медного таза. Родила, растерялась, и, чтобы устраниться от нежданно нахлынувших на нее материнских забот, она взяла, и — на север. А сына — аккуратно в мамашин подол переложила. На, мама, тебе подарочек. Ты же сама говорила, что маленьких детей любишь.
Катерина Михайловна против и не была. А чего, трудно, что ли, с одним внуком повозиться? Ну, уехала дочь. Не навсегда же, наверное. Но зато — все живы, здоровы, и при деньгах. Дочка-то на пропитание сына и на его одёжку деньги присылала регулярно.
Но Антонина, как уехала, так больше к маме с сыном ни разу и не приезжала. Совсем. Даже в гости, чтобы на часик, носа не совала. То ли, чтобы оставленного сына не травмировать, а может, и чтобы самой слёз не лить. И не краснеть перед соседями. Они же всё знали-понимали, и неслышно для ушей Катерины осуждали Антонину, полоскали её словами всякими, как могли.
Только за что её осуждать, мамку, Колька не понимал. Жизнь ведь бывает разная, и характеры у людей разные. Колька много книг прочитал, и знал. что у некоторых людей бывают судьбы и пострашней. Взять, того же Павку Корчагина. Или молодогвардейцев. А мамка – что? Она никого не убила. Работала, и деньги присылала.
Но деньги она присылала до поры до времени. Потому что у нее на севере скоро муж появился. Правда, детей он не любил. И, поэтому, не захотел, чтобы Тонька от его рожала. Он больше деньги любил, и рыбалку. Потому от Антонины деньги в какой-то момент приходить для сына перестали.
Ну, и ничего. Колька с двенадцати лет уже зарабатывать стал сам. На рынке пристроился, грузчиком. До школы и после школы приходил, таскал ящики, коробки, всякие мешки, банки и прочее. Потому что, он крепкий был паренёк. Очень крепкий. Его даже хотели в спортивную секцию записать, но он отказался. Какая секция, если работать надо, и учиться.
А мамкиного мужа рыбалка и сгубила. Бабушка так сказала. Ей Антонина написала пару строк по этому поводу. Потонул её муж однажды. По весне провалился под лёд. И водолазы его не нашли.
Так что, мать Колькина осталась на севере одна. Николай думал, что она хоть теперь вернётся, потому что всё равно он её ждал. Мечтал иногда, как обнимет мать, крепко-крепко. Но у Антонины были свои планы.
Она не приехала, даже, когда бабуля Катерина Михайловна померла. А как ей ехать на похороны, если у самой уже здоровье не то стало? Ноги у Антонины страшно болели. То ли от холодов, а может, и от тяжёлой работы. Она же, хоть и женщина, но на металлургическом заводе в горячем цеху сорок лет отработала. И сильно здоровье подорвала.
А Колька тоже повзрослел. Стал Николаем. Сорок лет — это же много. Но он, всё равно, обиды на мать не держал. Даже после того, как она на его свадьбу не приехала. Он же ей приглашения послал, как положено у сыновей. И даже ей пытался несколько раз письма писать. Ведь адрес-то он её хорошо знал. Жёлтые корешки от её денежных переводов, редкие поздравительные телеграммы, и письма с обратным адресом, которые сорок лет тому назад, она редко, но присылала бабуле, всё еще бережно хранились в его шкафу.
Но она ни на одно письмо не ответила.
— Наверное, стыдно ей, — так говорил Николай жене. — Ничего, как-нибудь она всё равно приедет. Сама. Обязательно.
Но как-то, от чужих людей, пришло ему письмо, и из него Николай узнал, что мать слегла. Что — почти умирает. И тогда он решил съездить, и посмотреть – может, ей помощь нужна? И если за ней смотреть некому, можно, даже, забрать её к себе домой.
Жена, в принципе, была не против. Только спросила:
— А ты уверен, что она тебя любит?
— Ну, а как не любить сына? Мы же своих двоих сыновей больше жизни любим. И она, чай, тоже, какие-нибудь чувства, да имеет.
— А почему тогда на твои письма упрямо не отвечает?
— А может, у нее руки парализованные? Ладно, раньше времени загадывать не будем. Поеду я. Там погляжу.
Приехал он в этот северный городок, нашёл по карте нужный дом, подходит к нему, и вдруг его как током ударило — на скамейке возле дома сидит женщина, а лицо у неё бабушкино. Как будто — фотография Катерины Михайловны.
Он подошёл к этой женщине, сел на скамейку рядом, и осторожно спрашивает:
— Вы не Антонина, случайно?
— Ну, допустим, — отвечает женщина. А сама суровым взглядом его так и сверлит.
— А Катерина Михайловна, случайно, не вашей мамой была? — опять спрашивает он.
Только тут до Антонины доходить стало, что мужчинам рядом с ней не просто так присел.
Она посмотрела на него уже злыми глазами, и спросила:
— Это ты, что ли? Колька?
— Я… — дрогнул у Николая голос.
— Приехал, всё-таки… – Глаза у неё стали ещё злее. — И зачем?
— Как зачем? Навестить…
— А зачем ты мне здесь сдался? Ты, ведь, мне и так всю жизнь поломал!
— Как это? – ахнул он. — Разве я сделал вам что-то плохое?
— А разве нет? Если бы ты не родился, я бы сюда, в эту даль холодною ни за что бы не поехала! – почти закричала она на сына. — И теперь одна бы здесь не помирала. Зачем ты у меня родился, а? Чтобы меня несчастной, сделать? Для этого, да?
— Мама, вы что говорите? — не верил своим ушам Николай. — Это же вы меня родили, а не сам я на свет появился. Из неоткуда.
— Не оправдывайся тут! — От злости её уже всю трясло. — Я знаю! Ты приперся, чтобы меня совсем доконать!
— Я… Я…
Хотел, было, Николай сказать, что он приехал, чтобы её с собой забрать, и вдруг вспомнил про своих сыновей. И представил, как они услышал от бабушки такие вот слова. А ведь она это ещё ни один раз скажет. И разве детям потом объяснишь, что у бабушки с головой непорядок…
Николай медленно поднялся со скамейки, и пошёл прочь, обратно на вокзал. Шёл, и всё-таки, ждал, что она захочет его окликнуть, и что-нибудь сказать. Типа, прости, сынок, я погорячилась.
Но она не окликнула. И ничего не сказала.
Когда Николай вернулся домой, то пряча глаза, соврал жене так:
— Мне врачи её не разрешили сюда забирать. Сказали, что у них ей лучше будет. Что она к тому климату уже привыкла…
— Ну, ладно, — кивнула жена. — Действительно, главное, ведь, чтобы твоей маме лучше было…
