— Липа, ну где ты ходишь? Иди, тебя главный вызывает! Церберша уже три раза звонила! — сообщила Олимпиаде её коллега.
— Ага! Стоит на минутку отойти, и на тебе! — засмеялась Олимпиада, снимая с себя плащ и всовывая ноги в сменные туфли, — ну всё, побежала!
Кабинет директора находился этажом выше. Чтобы попасть туда, нужно было преодолеть приёмную с секретарём, которую за глаза сотрудники называли «Цербером» — настолько непримиримой и бескомпромиссной она была, охраняя покой своего шефа. Но, завидев Олимпиаду она сама вышла ей навстречу и препроводила до двери кабинета.
Настроение у Олимпиады было приподнятое: сегодня из заграничной командировки должен был вернуться её муж, который отсутствовал почти две недели. За это время их сын Марик стал лауреатом детского музыкального конкурса по классу фортепиано. К тому же, женщина уже несколько месяцев ждала приятных новостей — ей должны были предложить место заместителя руководителя направления. А ещё через год, она рассчитывала стать руководителем.
Когда она вошла в кабинет директора, Станислав Яковлевич стоял к ней вполоборота и беседовал с каким-то незнакомцем в деловом костюме, явно не по размеру.
— Проходите, садитесь, — сухо кивнул директор на ряд стульев, расположенных у длинного переговорного стола.
Его тон не понравился Олимпиаде, обычно директор был с ней более приветлив. «Наверное, это из-за, того, другого», подумала она, и поздоровавшись, села. Гость Станислава Яковлевича не спускал с неё колючего взгляда.
— Вот, — директор широким жестом показал на женщину, — Олимпиада Михайловна Крутицкая! Ну, так мне оставить вас?
Колючий человек кивнул и директор тут же вышел в смежный с приёмной кабинет. Олимпиада осталась наедине с незнакомцем.
Она была удивлена и обескуражена таким поведением Станислава Яковлевича, и наконец, встретилась взглядом с его гостем.
— Меня зовут Сергей Сергеевич Зорин, — отрекомендовался он, — я вынужден задать вам несколько вопросов, гражданка Крутицкая. Чем точнее и правдивее будут ответы, тем быстрее мы с вами закончим!
— Конечно, задавайте, — кивнула Олимпиада, но внутри у неё всё сжалось от предчувствия чего-то страшного, необратимого.
— Подпишите, — он пододвинул ей лист, на котором был напечатан текст, и пояснил: — это договор о неразглашении. Нарушение карается законом.
Олимпиада подписала бумагу, стараясь соблюдать видимое спокойствие, однако дрожь в руках выдавала смятение, творящееся в душе.
— Вот, — она вернула бумагу Зорину.
— Когда вы впервые узнали о намерении вашего мужа предать нашу социалистическую родину? — не отводя взгляда от её переносицы, спросил Зорин.
— Как…? Я не понимаю, о чём вы говорите, — подалась вперёд Олимпиада, — вероятно, это какая-то ошибка? Боря никогда никого не предавал!
— Ваш муж сбежал, обманув руководителя группы. На данный момент его местонахождение неизвестно, — продолжая буравить её взглядом, сказал Зорин, — но мы найдём его. Он предал Родину! У вас нет ни малейшего повода защищать его, потому что вас он тоже предал!
— Но, может быть, Борису просто стало плохо, он не смог…— неуверенно подала голос Олимпиада, — не смог добраться до гостиницы? Может, ему нужна помощь?
— Согласно показаниям его коллеги, ваш муж заранее продумал план побега. Он намеренно не явился в гостиницу. Ваш муж — предатель. Вы были осведомлены о его планах?
— Я… я… я просто ошарашена, извините… — женщина подняла на Сергея Сергеевича готовые пролиться слезами покрасневшие глаза, — я ничего не знала! Это недоразумение! Борис не мог… не мог так поступить со мной… с Мариком! Всё, что вы говорите, какая-то чудовищная ошибка!
Когда Олимпиада выходила из кабинета, в приёмной стояла оглушительная тишина. Люди расступались перед ней, их взгляды не выражали ничего, кроме осуждения. В один момент из успешного, авторитетного специалиста она стала изгоем. Жизнь покатилась под откос. С работы Крутицкую вынудили уйти, написав заявление.
— Меня сняли с конкурса, — гневно кричал ей в лицо восьмилетний Марик, — это всё из-за отца, из-за тебя! Ненавижу вас!
От травли, которой его подвергали в школе, у ребёнка стали случаться нервные срывы.
У Олимпиады от переживаний обострилась хроническая болезнь. Но она не могла позволить себе болеть — нужно было поднимать сына. Почти месяц она искала работу, но ей везде отказывали по надуманным поводам. Уяснив, наконец, что по специальности её нигде не возьмут, Олимпиада устроилась на комбинат бытовых услуг — гладильщицей. Это была тяжёлая физически работа — в душном цеху, всю смену на ногах. Процесс был наполовину автоматизирован, но всё равно оставался тяжёлым. К моменту, когда сын окончил школу, Олимпиада стала инвалидом.
Марик поступил в институт пищевой промышленности, куда в то время брали всех подряд. Закончив вуз, он устроился по специальности — технологом на хлебзавод.
Когда рухнул «железный занавес», Олимпиада с сыном продолжали жить в небольшой трёхкомнатной квартире на Ленинском проспекте, и однажды днём в ней раздался звонок.
Сына не было дома, поэтому Олимпиада Михайловна тяжело поднялась и пошла открывать. Она знала, что вряд ли это Марик, у того были свои ключи. Посмотрев в глазок, она увидела незнакомого мужчину и спросила через дверь:
— Вам кого?
— Это я! Липа! Я это! — раздался радостный голос, который она не слышала много лет.
Она открыла и оказалась лицом к лицу с Борисом, своим бывшим мужем.
— Ну, здравствуй, Липа! — произнёс он. Было видно, насколько его поразил её внешний вид — они не виделись шестнадцать лет.
И она стояла, не зная, что сказать этому человеку, из-за которого ей в своё время перекрыли кислород. Как часто представляла себе эту минуту! Ей виделось, что она даёт Борису пощёчину, вложив в неё всю горечь тех последствий, которые им с сыном пришлось испытать из-за его трусливого бегства! Но, оказавшись с Борисом лицом к лицу, она растерялась. Олимпиада всматривалась в его лицо и не узнавала. Перед ней стоял чужой человек, странно похожий на сына. От прежнего Бориса в нём осталась лишь бородка, и та поседела.
— Зачем? — наконец, вымолвила она вместо приветствия, — что тебе надо?
— А мы, между прочим, всё ещё женаты, — жиденько засмеялся Борис, — может быть, пригласишь меня войти?
— У меня нет мужа! — отозвалась она, искоса наблюдая, как он, повесив шляпу на крючок, приглаживает поредевшие волосы. — Официально я разведена. Твой побег автоматически аннулировал наш брак.. и не только его!
— Ну, а где же наш музыкант? — повернулся к ней Борис, продолжая улыбаться, — сколько ему сейчас?
— Не помнишь, сколько лет твоему сыну? — усмехнулась она, — ему сейчас столько же, сколько было и мне, когда я имела несчастье встретить негодяя по фамилии Крутицкий. Говори, что тебе нужно и выметайся!
— Фи, как грубо, — поморщился Борис, — но, знаешь, ты не виновата, Липа! Здесь просто не принято улыбаться, радоваться… такой контраст… неужели нам нечего вспомнить, Липа? Я писал тебе письма, ты их получала?
— Нет. Ничего я не получала! Я растила сына одна, и он только мой. Ты нам чужой, уходи.
— Я приехал сюда делать бизнес, — пропустив её слова мимо ушей, сказал Борис, и потирая руки, прокартавил, подражая Ильичу: — дело пахнет миллиагдом!
— Нас это не касается. Вон! — повторила она и пошла к двери. Его присутствие начинало её тяготить. К тому же она боялась, что сын вернётся раньше и увидит его.
— Что, даже не выслушаешь? — удивился Борис. — Неужели тебе нравится жить в этой… серой безнадёге? Ты такую жизнь и сыну хочешь?
Это была последняя капля. Олимпиада схватила с вешалки дорогую шляпу Бориса, открыла дверь и выбросила её на лестничную клетку. Шляпа пролетела несколько метров и опустилась на чей-то смачный плевок.
— Вон! И не смей подходить к Марику! Он ненавидит тебя ещё больше, чем я! — сквозь зубы процедила она.
Она вернулась в квартиру, всячески пытаясь успокоиться.
Вернувшись домой, сын учуял запах лекарства.
— Что-то случилось? Ты плохо себя чувствуешь?— спросил он мать.
Ей было приятно его внимание. Обычно Марк разговаривал односложно и грубо пресекал её попытки разузнать, как у него дела на работе.
— Так, днём что-то разволновалась, — ответила она, умолчав о визите Бориса. Не хватало ещё, чтобы сын снова расстраивался.
— А знаешь, кто ко мне сегодня заходил? — загадочно спросил сын, — не поверишь ни за что!
Сердце Олимпиады рухнуло.
— Кто? — спросила она.
— Танька Лечкова! — сказал сын, — помнишь детский конкурс? Вот, она тогда заняла моё место! Как я её ненавидел тогда!
— А зачем? Зачем она приходила? — выдохнула мать.
— Её музыкальная карьера не сложилась, — ответил Марк, — она устроилась у нас, на хлебзаводе.
— Кем? — ещё больше удивилась Олимпиада, для которой Танечка всё ещё осталась худенькой девочкой с огромным бантом.
— Специалистом в кадры, — ответил сын, — и моё личное дело попалось ей на глаза! Представляешь? Мы разговаривали почти весь перерыв… я пригласил её на свидание, мама!
— Ну, наконец-то, а то всё один, да один,— порадовалась за сына Олимпиада.
С того самого дня Марик стал пропадать вечерами, и часто оставался на ночь у Татьяны. Он ничего не рассказывал матери, а она боялась спрашивать. Сын, как и прежде, был неуравновешен, и порой самый безобидный вопрос воспринимал в штыки.
— Марик, у меня день рождения скоро… я бы хотела тебя попросить, — как-то сказала сыну Олимпиада. Был редкий случай: сын завтракал дома. К тому моменту он почти переехал жить к Татьяне.
— Проси, — кивнул он, потянувшись за бутербродом.
— Ты знаешь, я давно не отмечаю день рождения, — сказала она, — но в этот раз мне хотелось бы посидеть за семейным столом. Чтобы был торт и свечи!
— Не проблема! — жуя, отозвался сын, — какой торт хочешь?
— Это всё равно, на твой вкус. Я хочу пригласить к нам Танечку и заново познакомиться с ней! Всё-таки, ты проводишь с ней так много времени!
Сын перестал жевать, и Олимпиада испугалась, что сейчас он снова по обыкновению накричит на неё. Но он сделал глоток чая, и спокойно ответил:
— Обещать не могу, но спрошу.
— Сынок! Спасибо тебе, — обрадовалась мать.
— Ничего не обещаю!
***
Соседка Наталья испекла прекрасный именинный пирог и тактично удалилась, чтобы не мешать семейному торжеству.
— Оставайся, Наташ! У меня же праздник, — предложила Олимпиада.
— Я позже забегу, ладно? — сказала соседка.
— Хоть пирога возьми, там же сынишка! Ты, небось запахи развела а сам пирог унесла! — беспокоилась Олимпиада.
— Не волнуйся, я два испекла! — Наташа махнула ей рукой и пошла к себе.
К назначенному времени Олимпиада встречала гостей. Сын был с Татьяной. Девушка поздоровалась с именинницей и вручила ей подарок.
— Вот! Это вам! — улыбнулась она. Сын между тем вручил матери букет цветов, которые сроду ей не дарил.
«Не иначе, Танечка надоумила», — с легкой грустью думала Олимпиада, шурша подарочной бумагой. Под ней оказалась коробка, в коробке — оренбургский платок.
— Ой! Какая прелесть! Спасибо, дорогие! — изобразила она восторг, и развернув платок, надела его на плечи. Она вспомнила, как похожие платки они с Борисом дарили его матери, считая её старушкой. В свои пятьдесят она выглядела на семьдесят, и из жизни ушла тихо, незаметно.
— Это Марк выбирал, — по сиянию Таниных глаз, Олимпиада поняла, что это не так.
— Ну, что ж, прошу к столу! — сделала приглашающий жест именинница, — давайте праздновать!
Они успели выпить по бокалу шампанского, когда в дверь позвонили.
— Сиди, я сам, — сын коснулся материного плеча и встал.
— Да это, небось, Наташа, соседка, — сказала Олимпиада, на всякий случай вставая вслед за ним.
Пока она доковыляла до прихожей, сын успел открыть дверь. Там стоял его отец, Борис Крутицкий. Увидев Олимпиаду, он поспешил вручить ей букет, а сам обнял ничего не понимающего Марка.
— Простите меня, родные! — воскликнул он, поднимая руки, — я так виноват!
— Мам, это тот, кто я думаю? — вполголоса спросил сын у матери.
— Да. Это Борис, твой отец, — подтвердила она. В её душе бушевали противоречивые чувства. Легко прогнать человека, когда он надменно смеётся тебе в лицо, но не когда просит прощения. Она не хотела в этот день безобразных сцен, и сдержанно пригласила бывшего мужа к столу.
— Заходи, Борис. Я поставлю тебе прибор, — сказала она, поражаясь, насколько похожи отец и сын. После того, как Борис исчез из их жизни, она запретила себе думать о нём. Они с сыном никогда не обсуждали его, Олимпиада даже уничтожила все фото Бориса, но… отобранная победа в конкурсе и травля в школе сделало своё дело — сын возненавидел отца. Но Олимпиада не знала насколько. Она думала, что время залечило раны Марика. Ей показалось символичным, что Борис явился сейчас, когда сын привёл невесту. Это создавало иллюзию нормальной семьи.
Спокойствие Марика обмануло даже его мать. Олимпиада, глядя на таких похожих внешне и таких разных внутренне людей, подумала о том, что наверное, пора бы простить своего Иуду, как когда-то Христос простил своего.
Сначала всё шло неплохо. Говорили о переменах, которые случились в стране, стараясь не касаться прошлого.
— Зачем ты вернулся? Что тебе в твоей Америке? Не сидится? — вдруг спросил сын, наполняя очередной раз бокалы шампанским. Грубость была в его стиле и Олимпиада ограничилась строгим взглядом в его сторону.
Борис, возможно, чувствовал себя виноватым и поэтому пропустив колкость мимо ушей, стал рассказывать о своих коммерческих планах.
Вряд ли Марик вникал в то, что тот говорил. Он наблюдал за отцом, который увлечённо рассказывал, как собирается открыть в России магазин, где можно будет купить любые компьютеры и комплектующие.
— У нас договор с фирмой на Аляске, ожидаемая прибыль — четыреста пятьдесят процентов! Это же гуд! Это вери гуд! — захмелев с непривычки от советского шампанского, Борис переводил свой горящий взор с сына на его подругу Таню, и на ней его взгляд задерживался чуть дольше. Ещё через пару бокалов, он рассказывал тонкости бизнеса только ей.
Наверное потому, что в отличие от сына, Татьяна слушала с интересом и смеялась шуткам Бориса слишком громко. Наконец, Марик не выдержал и с силой хлопнул по столу.
— Таня, собирайся, мы уходим!
Татьяна, у которой, как отмечали многие, была коммерческая жилка, расстроилась:
— Ну, Марик! Ну интересно же, про бизнес… давай через полчасика поедем?
— Пошли, я сказал! — он резко схватил её за рукав. Раздался треск. Он порвал ей блузку.
— Марик, прекрати сейчас же! — строго сказала мать, а лицо Татьяны пошло красными пятнами.
— Я никуда с тобой после такого не поеду, — медленно сказала она, — с меня довольно!
— Поедешь, я сказал! — он попытался обхватить Татьяну, чтобы оторвать от стула, но она схватилась за стол руками и завизжала.
— Марик, отпусти девушку! Ты ведёшь себя неподобающе! — вмешался Борис. Это он сделал зря.
— Конечно, куда уж мне! — издевательски рассмеялся Марик в лицо отцу, — мы же не джентльмены какие-то! У нас водка и домострой!
С этими словами он отпустил Татьяну и стукнул Бориса в лицо так, что тот едва устоял на ногах. Из рассеченной брови выступила кровь.
— Марик! — истошно завопила Олимпиада, — ПРЕКРАТИ СЕЙЧАС ЖЕ!
— А то что? Да пошли вы все! — быстрым шагом Марик покинул комнату, а затем и квартиру.
— Марик! — надеясь удержать его, похромала за ним мать.
Татьяна достала из сумочки платок и пыталась промокнуть кровь на лице Бориса.
— Вам нужно в травмпункт, не то бровь разойдётся! Надо, чтобы сшили, — сказала она, смущаясь его взгляда.
— Танечка, вы очень добры, но я не знаю, где здесь травмпункт. Вы сопроводите меня?
— Конечно. Мы можем вызвать такси, — она сняла трубку телефона и назвала улицу и номер дома.
Хлопнула дверь, это вернулась Олимпиада.
— Ну, ты тоже хороша, — сходу набросилась она на Татьяну, — сдался тебе этот старый пень! — она кивнула в сторону бывшего мужа, — ты с Мариком пришла, и с ним же должна была уйти! Где вот его теперь искать?
— Я не знаю, — Татьяна встала, — разбирайтесь со своим Мариком сами. Я ему не жена и тем более, не нянька!
И она с достоинством вышла из комнаты. Борис, прижимая платок к разбитой брови, бросился за ней.
— Лучше бы ты никогда не возвращался! — крикнула ему вслед Олимпиада.
Вернувшись в опустевшую гостиную, среди полупустых чашек она увидела коробочку, придавившую узкий конверт, с типографской надписью «С днем рождения»! В коробочке оказалось кольцо с камнем, а в конверте — письмо от бывшего мужа.
Борис писал, что виноват, что не планировал бросать их, просто так получилось, что он думал о них каждую секунду и мечтал о времени, когда можно будет вернуться. Но вернувшись, он понял, что прежнего не вернуть. Он просил принять на день рождения кольцо с бриллиантом, честная цена которому сто тысяч долларов. Ему удалось вывезти его с Аляски с риском для жизни. Теперь камень её, и продав его она сможет, наконец, начать достойную жизнь.
Читая письмо, вначале она усмехалась, потом нахмурилась, а в конце смяла его, положила в пиалу и подожгла. За считанные секунды оно превратилось в пепел. Снова открыв коробочку она вытащила кольцо, покрутила его и положила обратно. Даже в лучшую пору своей жизни она не была одержима побрякушками, а теперь и подавно.
Она спрятала коробочку на своей бельевой полке и забыла о ней. А вспомнила когда произошло ужасное событие: узнав о том, что Татьяна улетела с Борисом в Америку, Марик пытался покончить с собой. Вернувшись домой от соседки Натальи, Олимпиада Михайловна обнаружила сына в ванной, без сознания.
Им повезло, что неотложка оказалась рядом и приехала быстро. Марика спасли, и уже в больнице поставили ему диагноз: шизофрения.
