Вся семья собралась за столом. Мать всегда сначала переливала первое из кастрюли в красивую супницу, а уж оттуда разливала по тарелкам. Она как раз наливала последнюю, себе, как вдруг, неожиданно раздался удар. Рука Зинаиды дрогнула и немного супа разлилось на скатерть.
— Что это было? — спросила она, не поворачивая головы, хотя и так знала. Птица стукнулась в стекло. Дурная примета.
— Птичка разбилась! — пропищала младшая дочка Верочка, — мама, можно я посмотрю, вдруг она жива?
— Нет уж, сиди на месте, — строго распорядился глава семьи Константин Петрович, — ей уже не помочь. Кот Васька разберётся.
— Папа, ты злой! — насупилась девочка, а Зинаида бросила на мужа неодобрительный взгляд.
Все склонились над тарелками и приступили к трапезе, кроме Верочки, которая сидела нахохлившись.
— Вкусно, мам! — попытался разрядить обстановку сын Витя.
Он учился в девятом классе, и в отличие от сестры давно понял, что жизнь — не волшебная страна, где случаются исключительно приятные вещи. Об этом свидетельствовал и заживающий синяк под глазом, поставленный Вите местным хулиганом.
— Да, суп удался, — поддержал Константин сына, — ешь, Вера, пока не остыл!
Сказано было мягко, но девочка тотчас уловила знакомые нотки, намекающие, что в случае неповиновения её ждёт наказание в виде получасовой лекции о том, как надо себя вести за столом. Она с неохотой взяла ложку и стала есть.
— Вот и умница, — улыбнулся отец, но улыбка вышла натянутой.
Кот Васька не тронул мёртвую птичку. После обеда Верочка подобрала её под окном и положила в коробку из под чая.
Семья жила в частном доме, в рабочем посёлке недалеко от столицы. На заднем дворе у них был небольшой участок земли, где росли яблони. Девочка похоронила птичку под одной из них, насыпала холмик и украсила его цветами настурции. Потом что-то вспомнила и побежала обратно, в дом. В родительской спальне она аккуратно открыла ящик трюмо, в котором лежала мамина шкатулка. Девочка знала, что в ней мама прячет большой крест. Девочка вытащила его, повертела, и хотела положить обратно. Он не подойдёт для птичкиной могилы.
— Верочка! — услышала она за спиной голос отца, — что это у тебя?
Константин подошёл и взял крест из рук девочки. Присвистнул, взвесив его в руке. Верочка боялась, что сейчас он отругает её за то, что она копается в вещах мамы, но он напротив, достал из кармана мелочь и дал ей «на мороженое». Вера удивилась, но взяла монетки и снова побежала на улицу.
Константин Петрович тихо подошёл к жене, которая на кухне мыла посуду, и окликнул её.
— Боже, Костя, ты меня напугал! — обернулась Зинаида и увидела крест, который муж держал в вытянутой руке на уровне её лица.
— Божишься, крест этот… что это такое вообще? Откуда он у тебя? Может быть, ты и к попам ходишь, а я дурак, и не знаю?
— Костя… — выдохнула Зинаида, — это наперсный крест моего дедушки. Он был сельским священником, ты же знаешь..
— Знаю, — муж поставил стул, развернул его к окну, и насильно усадив на него Зинаиду, навис над ней и зашептал в ухо: — но и ты знаешь, кто я и чем занимаюсь!
— Да, но какое это имеет отношение к семейной святыне? — она попыталась встать, но он снова грубо усадил её.
— Ты, правда, не понимаешь? — язвительно сказал он, и Зинаида, посмотрев на него, ужаснулась. Она не узнавала мужа. Вместо Константина перед ней стоял совсем другой человек… а может, и не человек. В эту минуту она поняла, как сильно он ненавидит её. Она перекрестившись, взяла из его рук крест, и это окончательно взбесило его.
— Вот! Ты уже и крестишься! В какую церковь ходишь? Может, и детей без моего ведома к попам отвела и покрестила?
У Зинаиды похолодело всё внутри. Она и правда, собиралась покрестить детей, но всё время откладывала разговор с мужем, зная, что он пишет диссертацию на тему отношений современного прогрессивного общества и служителей религиозного культа. Но при этом, муж никогда не был с ней так агрессивен и не попрекал её святыней, доставшейся ей от деда, расстрелянного большевиками.
— Костя, что с тобой? — спросила она, — ты сам на себя не похож, опомнись…
Впоследствии, вспоминая тот день, Зинаида Леонидовна улыбалась своей наивности: Настоящая причина была банальна. Просто она надоела мужу, и как женщина, и как человек, и он долго и мучительно искал повод развестись. Просто оставить её он не мог, это не приветствовалось партийным руководством, а вот по идеологическим разногласиям… В общем, забыв об осторожности, он бросился отыгрывать карту своей несовместимости с Зинаидой. Одно только мешало ему. Если следовать его логике, то он должен был отобрать детей у жены — мракобески. Но в его планы это не входило.
Его пассия, секретарь кафедры истории Инесса Пруль была на шестом месяце, и только наивные не знали о том, кто отец будущего ребёнка. Инесса сразу объявила Константину, что не собирается жертвовать карьерой из-за его детей. Собственного ребёнка она, как только он достигнет возраста двух месяцев, отдаст в ясли на пятидневку.
Зинаида всё ещё недоумевала по поводу реакции мужа на реликвию, ведь и гонений на верующих уже особо не было. Более того, многие видные партийные работники ездили по монастырям, к старцам. Конечно, если бы Зина явно, а не тайно, как многие, покрестила детей, это в известной степени могло быть использовано врагами мужа, а такие на кафедре были. Они в открытую называли Константина Петровича выскочкой и псевдоисториком. Профессор Малинин, например, не раз критиковал его научные работы, не находя подтверждения изложенным в них фактам. Но, обычно, дальше споров дело не шло.
Зинаида Леонидовна погрузилась в депрессию. Она понимала, что теряет мужа, но не понимала почему. Дома чистота, каждый день вкусные завтраки и ужины, одежда в идеальном порядке! Чтобы посвятить себя семье, мужу и детям, она стала домохозяйкой. Константин настаивал на этом: зарабатывал он прилично, и ему претило, что жена будущего профессора работает в ателье. К тому же, он любил домашнюю еду, но нанять домработницу не мог — враги тут же подняли бы вой, что он, читая лекции о преимуществах марксизма и ленинизма, сам по сути эксплуататор пролетариата.
Теперь же Зинаида, не имея за спиной ни специальности, ни трудового стажа, схватилась за голову, не понимая, как ей жить дальше. Уходя, Константин Петрович бросил на стол две фиолетовых бумажки, и не попрощавшись, хлопнул дверью.
Дети молча подошли и обняли мать, которая сидела, уставившись в одну точку.
Через пару дней в квартире раздался звонок. Звонила супруга профессора Малинина, Алла Белоконь. Её имя было наслуху в научных кругах, и поэтому она не стала брать фамилию известного мужа, предпочитая самостоятельно прокладывать свой путь. Она придерживалась феминистических взглядов, которые весьма раздражали её коллег-мужчин.
— Это форменное свинство! — бушевала она, — Толя обрисовал мне ситуацию, и мы с ним решили помочь вам, дорогая.
— Спасибо, но каким образом вы можете помочь? — голос Зинаиды был спокоен, она уже была в ателье, где работала до замужества, и старый портной, помощницей которого она была когда-то, взял её назад без всяких условий. Это был очень добрый и понимающий человек.
— Мы проработаем Константина Петровича как следует, по партийной линии, — гремела Белоконь, — я уверена, что он раскается и вернётся в семью!
— Спасибо, конечно, но… — начала было Зина, но Алла её перебила:
— Что значит «но», что значит «но»?! Никаких, понимаешь, «Но»! У вас дети и этим всё сказано!
— Алла Артёмовна, — тихо, но твёрдо сказала Зинаида, — я признательна вам за заботу, но прошу вас, не вмешивайтесь! Со своими детьми я договорюсь. Уверена, что будет лучше, если всё останется, как есть.
Белоконь не стала настаивать. Холодно простившись, она повесила трубку.
Зинаида устроилась в ателье. Старичок портной был рад, что она вернулась, но теперь, кроме него в ателье работали ещё три портнихи, и все, как одна, её невзлюбили.
У Зинаиды всё получалось отлично. Ей нравилось шить. Строчки у неё выходили ровными, аккуратными. Портной был очень доволен её работой. Вскоре он доверил ей крой, и тут началось. То ножницы тупились сами собой, то булавки рассыпались по всему ателье, а однажды, в швейную машину, на которой работала Зина, туда, где крепится челночок, засунули дохлую мышь. Зинаида спокойно взяла её за хвостик, да и выкинула.
Наблюдавший за ней поверх очков старый мастер поманил её пальцем.
— Зиночка, дочка, я тут подумал… — сказал он, откашлявшись, — ты не хочешь ли получить образование? Стать конструктором женского платья, например? Я мог бы похлопотать за тебя, в техникуме работает мой ученик!
— Что вы, нет! — испугалась Зинаида, — мне? Учиться в таком возрасте? Да и дети у меня, некогда. Нет, я не могу.
— Какой у тебя возраст! Мне, девяносто два, и то не возраст! Подумай, Зина. Не отказывайся сразу. Это совсем другие возможности, другие деньги… я вижу в тебе талант! — и старик поднял палец вверх.
… Но похлопотать он за Зину не успел: через два дня умер прямо за раскроечным столом. После его смерти Зине пришлось оставить ателье. Портнихи дали понять, что она лишняя.
Вскоре она нашла работу в другом ателье и всё чаще вспоминала совет, который дал ей напоследок мудрый портной. Она решила, что как только станет посвободнее, пойдёт учиться на конструктора — модельера.
***
Инессу Пруль разрывали противоречия. Будучи беременной, она не могла оставить привычку курить и дымила немилосердно.
— Инесса, хватит курить. Вредно и тебе, и малышу, — Константин Петрович открыл форточку.
— Оставь, Костя. Оставь этот менторский тон… вредно, не вредно! Ещё не хватало, чтобы и ты мне нотации читал, — Инесса затянулась и выпустила сизое облачко прямо ему в лицо.
— А кто ещё тебе читает нотации? — заинтересовался он, но Инесса не удостоив его ответом, уткнулась в журнал, где была напечатана статья Малинина.
Константин Петрович грустно посмотрел на часы с кукушкой. Время обеда давно прошло. В будни он питался в институтской столовой, а в выходные… Инесса не любила и не хотела готовить. Они обычно ходили в кафе или в столовку за углом.
— Может, пообедаем? — несмело предложил Константин Петрович.
Она подняла на него насмешливый взгляд.
— Я сыта, поела каши, что осталась с утра. И съела яблоко, что принесла мне Аллочка. Там остались ещё. Хочешь?
— Я просил тебя не общаться с Аллой! Это жена моего врага, — начал закипать Константин Петрович.
— Давай ты не будешь мне указывать, с кем общаться! — также повысила голос Инесса, — мы дружим с Алкой уже уйму лет… ой, ой-ёй!— она присела на табурет, и положила руку на живот.
— Что? — испугался Константин, — тебе плохо? Врача?
— Ох.. больно… да, скорее, врача! — стонала Инесса.
— Он подошёл к телефону и набрал номер скорой. Бригада прибыла очень быстро — станция скорой помощи находилась поблизости.
Инессу увезли в больницу. Тем же вечером Константин пришёл к ней. Ещё в регистратуре он узнал, что ребёнка спасти не удалось.
Инесса лежала на койке, лицом к стене. Он подошёл и коснулся её волос.
— Не надо, — сказала она чужим голосом, — уходи, Костя.
— Как «уходи»? Что ты имеешь ввиду? — забеспокоился Константин Петрович, в смысле, сейчас?
— В смысле, совсем! — не поворачиваясь, равнодушно произнесла она.
Он уже отошёл на приличное расстояние, когда понял, что в руках у него авоська с апельсинами.
На следующий день, в воскресенье, он встал пораньше, принял душ, побрился, купил цветов, взял апельсины, которые забыл отдать Инессе, и поехал в посёлок, навестить Зинаиду и детей. Он вдруг вспомнил, как было прекрасно знать, что тебя ждут дома. И кормят. И обстирывают. И любят.
Дверь ему открыла дочка, Верочка, с детской непосредственностью обрадовавшись папе. Он протянул ей авоську с апельсинами. В доме вкусно пахло кофе и свежими сырниками. Вышла Зинаида, вытирая руки о передник. Она была удивлена его визиту, но не сказать, что рада. Это неприятно укололо его.
— Проходи, Костя, мы уже позавтракали, но я могу предложить тебе кофе. И даже сырники остались. Будешь?
— Угу, — он повесил шляпу и плащ на крючок в прихожей и прошёл на кухню, сразу отметив перестановку и свежий ремонт.
— Вот, — сказала Зинаида, ставя перед ним тарелку с сырниками, — кофе придётся подождать.
— Спасибо! Надо руки вымыть! — напевая под нос, он поправил у зеркала чёлку и подойдя к рукомойнику, встал как вкопанный: на полочке стоял чужой помазок. Его захлестнула ревность. Ах вот, значит, как?! И пары месяцев не прошло, как он ушёл, а Зинаида уже мужика привела! Вымыв кое-как руки, он сел за стол. Жена стояла у плиты, варила ему кофе в турке.
— Ну, рассказывай, — Константин Петрович взял с тарелки сырник, и макнув прямо в вазочку с вареньем, целиком засунул его в рот.
— А чего рассказывать? — отозвалась Зинаида, — живём! Верочка — молодец, получила приз зрительских симпатий на конкурсе чтецов. С математикой не очень, а так, одни пятёрки!
— Ну-у! Умница, Верочка, — прожевав, он позвал девочку к себе и звонко чмокнул в щёку, — скучала по папе?
— Ага, — улыбнулась Верочка, — а почему ты так долго не шёл?
— Не мог, работы много было, — не моргнув глазом, соврал он ребёнку.
— Витька сейчас всё больше пропадает вечерами, — продолжала рассказывать Зина, — мы с Верочкой думаем, что у него девушка появилась. Но он нам не говорит, стесняется.
— Я сама его видела, с Янкой, она в восьмом учится! — засмеялась Верочка.
— Эх, а не рано ли он женихаться начал? Ему бы в институт, — озаботился Константин Петрович, подумав, что в доме необходима мужская рука. Совсем расслабилась семья без него.
— Ну, а у тебя как дела? — Зинаида шепнула что-то Верочке на ушко, и та послушно пошла к себе в комнату.
— Хорошо дела, — пожал плечами Константин, подставляя чашку под джезву.
— Как твоя жена? Скоро рожать? — Зинаида налила ему кофе, не пролив ни капли. Руки у неё не тряслись. Зато у Константина Петровича чашка дробно застучала о блюдечко — он был не готов к такой осведомлённости жены.
— Видишь ли, дорогая, я много думал, и принял решение, — он отхлебнул кофе и глядя ей в глаза, продолжил: — я возвращаюсь в семью! Я понял, что главное в жизни — семейные ценности!
Зинаида не бросилась его обнимать, не стала задавать вопросов. Она вышла в прихожую и вскоре вернулась, держа в руках его шляпу.
— Тебе пора, Костя.
— Ты что, выгоняешь мужа?
— Ты мне не муж, я подала на развод, разве ты не получил уведомления?Через месяц нас разведут.
— Зина! Это из-за него? У тебя кто-то появился? А как же дети? Как же… семейные ценности?
— У меня никого нет. А дети и есть мои семейные ценности! — сказала она.
— Почему бы тебе не сказать мне правду? Я видел помазок! Чей он? Я имею право знать!
— Конечно, имеешь! Витькин. Он начал бриться, — улыбнулась она, подавая ему шляпу.
Ему ничего не оставалось, как встать и уйти навсегда из тёплого уютного дома, где на заднем дворе, под яблоней, была похоронена маленькая птичка, которая пыталась его предупредить ценой своей жизни, что добром для него эта история не закончится.
