— Чего ты там высматриваешь? Ночь на дворе, не видно ничегошеньки, ложись уже, — просит бабушка, заглянув в крохотную спаленку внучки.
Тася оборачивается… и даже в полумраке можно разглядеть ее распахнутые от удивления глаза. – Там… светлячки, — шепчет она, будто боится спугнуть, непонятных бабушке светлячков.
— Какие светлячки? Чего выдумываешь, лягушка? – Бабушка касается рукой ее ступней, а они, неприкрытые одеялом, задубели. Вот потому и зовет иной раз «лягушкой». – Ложись, полуночница, все детки спят, а ты в окно пялишься.
Тася качает головой, будто знает что-то такое, что еще неизвестно никому. – Не-ее, баба, там светлячки…
Анна Захаровна, чуть склонившись, тоже смотрит в окно, где кроме луны, да редких огней в соседних домах, ничего не видно.
— Эти что ли светляки? Соседский дом что ли? Так это окна светятся…
— Нет, баба, как же ты не понимаешь, не эти, — шестилетняя Тася тычет ручонкой в прохладное стекло, — вон там, далеко-далеко… там светлячки.
— Ох и выдумщица, привиделось тебе, ложись спать, нет там никаких светляков.
Бабушка откидывает одеяло, укладывает внучку, снова укрывает одеялом, подтыкая со всех сторон, чтобы не замёрзла, хотя в избе еще тепло после протопленной печки. Но такая уж привычка у нее: со всех сторон укутать, и получается, будто спальный мешок и тепло всю ночь.
Она убирает волосики со лба Таси, наказывает, чтобы спала, а потом по просьбе внучки напевает про «серенького волчка».
Тася засыпает, но даже во сне мелькают светлячки. Вот уже бабушка ушла спать, тихо в доме, только часы, что стоят в буфете за стеклом, тикают громко. Ночью всегда слышны разные звуки и шорохи. Пес ли тявкнул, кошка ли спрыгнула, ветер ли калиткой стукнул – всё слышно.
А Тасе еще и видно: ей снятся светлячки. Она снова проснулась и потянулась к окну, всматриваясь в темноту. Теперь уже светлячков почти не видно, только изредка мелькнет где-то далеко огонек, и Тася радостно замирает – вдруг это её светлячки. Но машина медленно, будто боясь разбудить, деревню, проезжает мимо. Тася смотрит с грустью вслед огонькам-светлячкам. Потом снова прячется под оделяло, и снова мечтая о светлячках, засыпает.
Бабушка, наконец, узнала про светлячков, выспросила у внучки, и Тася поделилась своим секретом. Анна Захаровна, услышав, сначала рассмеялась… но смех был какой-то печальный. Так бывает: вроде смеется человек, а в душе невесело. Обняла внучка: — Ты же моя кралечка, спать надо, а не светлячков выглядывать.
Ну а пока Тася смотрит в окно. И теперь, когда день и солнышко взошло, разглядывает за окном последние сугробы – уже «исхудавшие» под весенним солнцем, местами спрятавшиеся в тени у заборов. Но тепло и туда добирается, и исчезает снег, лёд, будто и не было долгой зимы.
— А смотри, чего я тебе нашла, — бабушка подает коробочку цветных карандашей, и коробочка так похожа на шоколадку по своей форме. И сами карандаши и это сходство с шоколадкой поднимает настроение, глаза Таси светятся радостью и жаждой творить. Она принимает заточенные карандашики и рисует… снова на листке её любимые светлячки.
А потом начинается вообще волшебство: бабушка достает прялку и, прикрепив клок шерсти, начинает прясть. Тася завороженно смотрит, как тянется нитка – тоненький ручеек. И этот ручеек потом в клубок превращается. И тут только глаз да глаз за кошкой Муськой – любит она клубок украсть. Ладно бы поиграла, а то ведь под печку закатит, а потом придется кочергой доставать. А печка у них большая – настоящая русская печка с лежанкой, Тася зимой любила на ней греться… и мечтать, когда же снова появятся светлячки.
Темнеет теперь позже, день прибавляется, а ночь короче становится. Тася снова не спит. Уже и «про волчка» бабушка спела, уже и одеялом укутала, а она все поглядывает на стены, на потолок, потому как знает, что когда светлячки рядом, сразу светло становится.
Она так и уснула, мечтая о светлячках. И так крепко спала, что ничегошеньки не слышала. Даже утром, когда пора вставать, а Тася спит, согретая одеялом и бабушкиной заботой.
Проснулась, когда уже солнышко поднялось. Слышно, как в печке дрова потрескивают, посуда слегка позвякивает и кто-то шепотом говорит. Тася закрыла глаза и прислушивается. Наверное, это сон, поэтому лучше лежать с закрытыми глазами и тогда уж точно увидишь светлячков.
Но нет, голоса, хоть и приглушенные, но всё громче. Тася выскальзывает из-под одеяла, тянется к платьицу, надевает его, ступает босыми ногами на пол, который кажется прохладным. Открывает дверь спаленки и останавливается на пороге, оглядывая самую большую комнату в доме, где стоит круглый стол.
— Светлячки, — шепчет она спросонок, — мои светлячки…
Бабушка, увидев ее, сразу поняла, кого она светлячками называет. А слезы у Анны Захаровны – потому что приехали эти самые светлячки.
— Доча! – Родители подхватывают Тасю на руки, обнимают, целуют, смотрят в лицо, удивляясь, что каких-то полгода прошло и она так подросла.
— Ну вот и приехали твои светлячки, — радуется бабушка, а в душе уже плачет, потому что расставаться с внучкой тяжело, привыкла ведь.
— А я знала, знала! – Кричит Тася. – Это вы ехали ночью, я в окно видела, там такие огоньки были… светлячки.
Папа Таси стыдится, что еще не успел побриться с дороги, мама девочки спешит порадовать подарками. А Тася не отпускает их, даже про подарки забыла, хватает их за руки, обнимает… пахнет вкусно… пахнет самым родным… это запах родителей.
— Всё, мам, хватит командировок, никуда мы больше не поедем, будем на месте работа, — говорит Тасин папа Анне Захаровне.
— Ну а воду-то или чего вы там в то Монголии искали… нашли?
— Нашли, мам, нашли, — отвечает сын.
— Но очень соскучились, — Тасина мама прижимает дочку к себе. А Тася спешит показать рисунки, на которых как всегда – её любимые светлячки. Вот на рисунке ночь и два светящихся шара – это фары машины родителей. А вот мама и папа вдвоем, а вот они вместе с Тасей…
Светлячки… наши родители… наши светлячки… они всегда будут для нас светлячками.
