— Я сразу тебе сказала, Артём, что жить с мамой я не буду! — Катя резко поставила чашку на стол, отчего чай плеснулся на скатерть.
— Катюш, ну ты же знаешь, пока ипотека — вариант только у неё. Потерпим немного, — мужчина опустил глаза, ковыряя вилкой в гречке.
Катя вздохнула. Она терпела. Уже третий месяц, как они перебрались в двухкомнатную квартиру к свекрови — Валентине Петровне. Катя пыталась быть вежливой, даже милой, но вся её натянутая вежливость разбивалась о ледяное равнодушие и жёсткость хозяйки квартиры.
Валентина Петровна была женщина с армейской выправкой и языком, способным обжечь любого. Вышла на пенсию с бухгалтерии, осталась с квартирой, сыном и железобетонными убеждениями: «Сноха должна уважать мать мужа. Точка».
Катя же, с её маникюром, увлечением блогами и любовью к лососевому муссу на завтрак, выглядела в глазах Валентины как выскочка и пустышка.
— Опять сидишь в телефоне? — свекровь заходила на кухню, будто инспекция. — Слушай, хоть раз пол тряпкой промой. А то ты как хозяйка — ноль. Всё «контент» у неё, да «реклама». Мужа бы лучше накормила.
Катя стиснула зубы, но промолчала. Знала: стоит возразить — взорвётся.
— Мам, ты чего опять начинаешь? — вставал за защиту сын. Но это всегда кончалось одинаково:
— Тебе тридцать три года, Артём! Тридцать три! А у тебя вместо жены — принцесса на горошине. Ни борща, ни покоя. Раньше и женщины были, и работали, и дома порядок был. А сейчас…
Катя чувствовала, как в ней нарастает злость, как воет внутри всё женское достоинство. Она не хотела быть служанкой, не хотела ничего выслушивать. Но пока — терпела. Ради мужа.
Однажды вечером, когда Артём задержался на работе, на кухне случился первый серьёзный бой.
— Что-то ты, Катенька, поздно пришла. — Валентина стояла, скрестив руки на груди. — Или ты решила, что теперь можешь возвращаться когда вздумается?
— Простите, а вы мне кто, чтобы я отчитывалась? — вспыхнула Катя.
— Я тебе свекровь, уважаемая. А не подружка с ТикТока. И под моей крышей — будь добра уважай правила. Или проваливай.
— Может, я и провалю! Только сын ваш со мной пойдёт. Посмотрим, как вы тогда одна-то!
Валентина побледнела.
— Не с тобой, а к тебе он прилип, потому что ты, пардон, шантажистка. Забеременеть успела, а теперь права качаешь!
— Да вы!.. — Катя не смогла закончить. Просто вышла, хлопнув дверью.
Поздно вечером Артём нашёл её на лавке у подъезда, заплаканную.
— Я не могу больше, — всхлипывала Катя. — Я её ненавижу, Тём…
— Потерпи ещё чуть-чуть. Совсем чуть-чуть. Летом с ипотекой решим.
Но «чуть-чуть» затягивалось.
Понедельник начался, как и большинство дней в квартире Валентины Петровны — с раздражения.
— Артём! — донёсся её голос из ванной. — Ты опять забыл полотенце в коридоре! Что я тебе — горничная?
Катя зевнула, натягивая халат. Только она собралась зайти на кухню, как услышала:
— И тарелки с вечера в раковине. Кать, ты либо жена, либо просто прописалась тут нахаляву?
Катя остановилась. Медленно повернулась к свекрови, стоявшей у плиты.
— А вы кто, простите? Главный бухгалтер совести?
— Я — хозяйка. А ты — временное явление. Не забывайся.
— С таким характером у вас и кошка бы в доме не прижилась. Столько яда…
— Что ты сказала? — Валентина подошла ближе. — Повтори!
— А что, ухо уже не то? С возрастом, наверное… — Катя пошла мимо неё в кухню, демонстративно задевая плечом.
— Ах ты наглая! — вскинулась свекровь. — Да я тебя…
— Мам! — Артём вбежал, как пожарный. — Ну хватит! Ну что за цирк каждый день?! Мы не на передаче «Разборки по-женски»!
Обе женщины замолчали. Но это было затишье перед бурей.
На следующий день Катя пришла с работы и не нашла своих вещей в спальне. Ни сумки, ни косметички, ни даже зубной щётки.
Они лежали в пакете в коридоре.
— Что это? — спросила Катя, поднимая пакет.
— Это? — Валентина даже не повернула голову от телевизора. — Это знак. Что тебе тут не место. Тебе тут не рады. Всё.
Катя залилась краской. Молча прошла в комнату. Достала телефон. Позвонила свекру — бывшему мужу Валентины, с которым та лет десять как в разводе, но он поддерживал с Артёмом контакт.
— Пётр Алексеевич, простите, но ваша бывшая жена совсем с ума сошла. Вы не могли бы повлиять?
— Я бы с радостью, Катя… но она никогда никого не слушала. Даже меня. Потерпите, скоро у Артёма будет аванс — я добавлю, и снимем вам жильё хоть на время.
— Спасибо… — всхлипнула Катя.
В тот же вечер Пётр приехал.
— Привет, Валь. Как всегда — ты в огне.
— Тебя кто звал? — фыркнула она. — Или ты теперь со снохами снюхался?
— Слушай, ты перегибаешь. Она — жена твоего сына. А не соседка по коммуналке. Ты чего добиваешься?
— Чтобы мой сын не жил с девицей, которая ему не пара! Не варит, не убирает, и ребёнка ещё не родила, а уже хозяйка!
— Наш сын взрослый , сам разберёшься ,кто пара, а кто не пара.
— Он подкаблучник. Я его растила, а она им теперь помыкает!
Пётр поднял руки.
— Всё. Бесполезно.
Когда он ушёл, Артём молча сел на диван.
— Я тебя люблю, Катя, — сказал он устало. — Но я между двух огней. Не могу разорваться.
Катя посмотрела на него долго. Потом сказала:
— Я съезжаю. Сама. Потому что не хочу ненавидеть твою мать. И тебя заодно.
Он поднял глаза. У него дрожали губы.
— Ты не обязана…
— Обязана. Ради своего спокойствия.
Катя сняла комнату через знакомых. Небольшая, но отдельная. И тишина. И свекровь — далеко.
Валентина Петровна только хмыкнула, когда Артём сообщил ей, что Катя съехала.
— Ну, слава богу. Может, теперь мозги встанут на место.
— Твои бы, мам, встали, — буркнул Артём.
— Не смей мне хамить! Это я тебе…
— Ты мне что? Крыша над головой? Спасибо. Но из-за неё ты чуть не развела меня с женой.
Слово «развела» кольнуло Валентину.
— А вы вообще ребёнка собираетесь заводить, или у неё другие планы? — съязвила она.
— Ты хоть раз спросила спросила у Кати, как она себя чувствует? У неё токсикоз уже третий месяц!
— Что?! — Валентина побледнела. — Она… беременна?
— Да.
Тишина. Потом она отвернулась, будто это не имеет к ней никакого отношения.
— Ну и живите.
Прошло две недели.
Катя с Артемом жили спокойно. Артём приходил с работы приносил продукты, по вечерам читал ей книгу вслух.
Но однажды вечером зазвонил домофон.
— Кто?
— Это Валентина Петровна. Катя, открой.
Катя растерялась.
— Открой. Пожалуйста, — сказала она
Свекровь вошла, осмотрелась. Стеснённые условия, кухня на двоих с соседкой, маленькая кровать.
— Так вот где вы живёте теперь, — произнесла она. — Мда. Я не думала, что всё настолько…
— Что вам нужно? — спросила Катя прямо.
Валентина посмотрела на неё .
— Я перегнула. Признаю. Но не потому, что ты хорошая. А потому, что ты важна моему сыну. А теперь и моему внуку. Так что… если хочешь вернуться — я не против. На моих условиях.
— А если я не хочу ваших условий? — Катя сжала губы.
— Тогда… — Валентина замялась. — Тогда я сама сниму квартиру. Пусть вы живёте в моей. Без меня.
Катя остолбенела. Артём тоже.
— Что?
— Что слышали. Я не хочу повторять ошибки . Не хочу потерять сына и внуков, которые ещё даже не родились.
Катя молчала. Слова не шли. Только слёзы капали по щекам.
— Давайте так, — сказала она после паузы. — Вы — не ко мне. А я — не к вам. Мы обе любим одного мужчину. Давайте хотя бы не воевать. Ради него.
Катя вернулась в квартиру Валентины Петровны за неделю до родов. Не из любви — из за необходимости. У неё начался поздний токсикоз, и врач рекомендовал, чтобы кто-то был рядом.
Валентина сдержала слово: вещи Кати были аккуратно разложены, комната вымыта, даже детская кроватка стояла у стены.
— Я купила её. Не подумай — не лезу. Просто… не смогла пройти мимо, — проговорила она, будто оправдываясь перед самой собой.
Катя только кивнула. Больше они почти не разговаривали. Жили, как чужие. Утром — каша, вечером — суп. Без «как дела», без «посиди, поговорим». У каждого — свои стены, свои границы.
Роды прошли тяжело, но сын родился здоровым. Артём плакал у окна роддома, держась за голову. Валентина в тот день не пришла. Катя даже обрадовалась.
Когда Катя вернулась из роддома, Валентина стояла на пороге, сжимая в руках пелёнки.
— Знаю, ты не хочешь, чтобы я лезла. Но если тебе надо… Я рядом.
Катя прошла мимо, не сказавни слова. Просто устала. Всё в теле болело, мозг гудел от бессонницы. И страх — быть мамой — был куда сильнее раздражения на свекровь.
Через два дня Артёму нужно было срочно на подработку. Катя осталась одна.
Малыш орал с утра. Катя кормила, качала, пела — ничего не помогало. В какой-то момент она опустилась на пол и просто разрыдалась.
Тогда дверь в комнату отворилась.
— Дай его мне, — спокойно сказала Валентина.
Катя, дрожа от бессилия, молча отдала сына.
Свекровь уверенно взяла ребёнка, прижала к себе, раскачала на руках. Пела какую-то тихую песню. Мальчик вскоре затих.
Катя смотрела на неё, и сердце болело. Не от ненависти. От обиды за всё. За унижения, за упрёки, за то, что теперь ей придётся благодарить.
— Спасибо, — прошептала она.
— Не за спасибо, — буркнула Валентина, не глядя на неё. — За Артёма. За моего внука. Я же не монстр. Просто… я такая какая есть.
Катя не ответила. Ушла в комнату. Закрылась.
Так началась их новая реальность: Валентина помогала — молча, без нравоучений. Катя принимала — молча, без благодарности. Словно обе понимали: это не примирение. Это — перемирие.
Они больше не скандалили. Но и не сблизились. Просто научились жить так, чтобы не причинять друг другу лишней боли.
Прошло полгода.
Однажды утром Катя завтракала на кухне, пока Валентина гладила пелёнки. Мальчик спал.
— Я тут подумала, — начала свекровь, — весной съеду. В Подмосковье есть у подруги комната. А вам с Артёмом будет свободней.
Катя замерла с чашкой в руке.
— Почему?
— Потому что у каждого своя жизнь. А мы — как соседи. И если жить вместе — только с теплом. А у нас… ну ты сама знаешь.
— Я не ненавижу вас, — тихо сказала Катя.
— Я знаю. И я — не люблю тебя. Но я уважаю тебя. Потому что ты справляешься с проблемами сама. Потому что ты мать.
Катя посмотрела в окно. Солнце резало белые занавески.
— Спасибо, Валентина Петровна. Это многое значит.
— Да брось. Просто будь счастливой. С моим сыном. И с внуком.
В тот день они не обнялись. Не всплакнули. Не пересмотрели отношения.
Но впервые за много месяцев Катя поставила перед свекровью тарелку с омлетом. И Валентина не сказала «пересолено».
Весной Валентина уехала.
Катя и Артём наконец-то взяли ипотеку. Они жили отдельно, растили сына, иногда звонили Валентине — не из любви, а из уважения.
Свекровь присылала посылки: носочки, штанишки, кофточки . Без записок, без поцелуев. Просто посылки.
Катя читала сообщения в телефоне : «Передай привет. Всё нормально. Не забывайте про шапку». И чувствовала странное спокойствие. Она знала: войны больше не будет.
Они никогда не станут близкими. Но научились жить на расстоянии. Каждый — в своей крепости. Без любви, но и без ненависти. В холодной, честной гармонии.
