Когда я впервые увидела тётю Ларису с её чемоданом у нашей двери, мне показалось, что это какая-то шутка. Я даже растерялась, не зная — звать мужа или делать вид, что ошиблась дверью.
— Я к вам насовсем. Свою квартиру в Самаре я продала, деньги — Артему, он же младший. Ему бизнес нужно спасать. — Она выдохнула это, как будто сообщала о смене прически.
Я невольно посмотрела на её дорожную сумку — большую, потертую, с оторванной биркой «Москва—Самара». С одной сумкой — и навсегда? Не верилось.
Лариса Евгеньевна была женщиной внушительной комплекции, с ледяным, пристальным взглядом и бесконечно ровным голосом. Такой, что в прошлом легко могла бы командовать госпиталем в военные годы. Только неделю назад она звонила мужу — ни словом не обмолвилась, что собирается к нам. А теперь — стояла в дверях, как снег, выпавший в мае.
— Проходите, — промямлила я, хотя внутри всё сжалось от тревоги.
Я не была готова к её вторжению. Мой маленький мир — наша двушка в Туле, уютная, немного художественная, с вечно недопитым кофе на подоконнике — рухнул за секунду. Я привыкла работать из дома, рисовать на планшете, наслаждаться тишиной и неторопливыми разговорами с мужем за поздним ужином. Теперь же тишине пришёл конец.
Лариса Евгеньевна поставила сумку в коридоре и села на кухне. Я поставила чайник. Она достала из пакета жестяную коробку с печеньем «Сладкоежка» и поставила на стол. Смотрела, как я режу лимон, и хмыкнула:
— Ты вообще готовить умеешь?
Я улыбнулась, хотя хотелось разреветься. До прихода мужа — ещё часа два.
— Рома в офисе, — сказала я спокойно. — Мы собирались ужинать в кафе, как обычно.
— В кафе?! — фыркнула она. — Молодежь нынче пошла: плита есть, продукты есть, а готовить лень.
Я попыталась сделать вид, что её слова не задевают. В конце концов, это её манера. Я слышала от мужа, что в детстве он боялся её голоса. Я теперь понимала почему.
Когда она попросила список продуктов, «чтобы сварганить что-то по-нормальному», я только кивнула. Да, она ворчливая. Но всё же мать моего мужа. Пока что…
Пока она мылась в ванной, я набрала номер Ромы. Сразу — облегчение. Его голос, тёплый и привычный:
— Да, малыш?
— Ром… тут… — я понизила голос. — Мама твоя приехала.
— Что? — он даже не рассмеялся, просто замолчал. — Навсегда?
— Она продала квартиру. Деньги отдала Артему. Говорит, будет жить с нами.
Тишина в трубке длилась слишком долго. Наконец:
— Дай ей трубку. Я поговорю.
— Сейчас не могу, она в душе. Позже, хорошо?
Она вышла в халате и спросила, не схожу ли я за продуктами. Я предложила доставку, но она подняла бровь:
— Деньги некуда девать?
Я не стала спорить. Пошла. На улице было промозгло. Ветер бил по щекам, как будто мир сам по себе был недоволен тем, что она теперь здесь.
Я надеялась, что, когда придёт Рома, мы поговорим. Что он — мужчина, защитник, решит всё. Я ошибалась.
Мы не поговорили. Не по-настоящему.
Когда Рома вернулся с работы и выслушал рассказ матери о том, как она «по-доброму» отдала Артему все деньги от продажи квартиры, он не сразу понял, в каком положении мы теперь оказались.
— То есть ты просто… перевела ему всё? Без договора? — голос у него стал хриплым.
— Сынок, ну ты как маленький. Какой ещё договор? Это же Артём! Мой сын!
— И что? Он теперь тебе даже комнату не оставил?
— У него семья, дети. А я… ну, не сложилось у нас.
Я наблюдала за выражением лица мужа — он то напрягался, то хмурился, то снова становился почти равнодушным. Я надеялась, что он скажет: «Мам, это безумие, ты не можешь у нас жить». Но он молчал. И ел приготовленную ею гречку с котлетами, как ни в чём не бывало.
— Ну, ты же не выгонишь мать? — добавила она, глядя в его глаза.
Мне стало не по себе. А что если — и правда не выгонит?
Позже, в спальне, когда я тихо спросила, есть ли альтернатива, Рома устало пожал плечами:
— У неё кроме нас никого. Артём отморозился, в Рязани живёт двоюродная тётка, которой самой девяносто… — он зевнул. — Поговорю с мамой о съёмной квартире. Но не сейчас. Не начинай, пожалуйста.
Я не начинала. Я просто смотрела в потолок почти до самого утра.
А утром меня разбудила Аллегрова. Настоящая, громкая, резкая. Ирина, разгоняющая тучи руками. Лариса Евгеньевна включила её на всю громкость — и пошла жарить сырники.
Я накинула халат и вышла на кухню. Она уже поставила вариться сгущёнку «для тортика». Я попросила убавить звук.
— А ты чего так поздно встаёшь, невестка? — спросила она весело. — Роме пришлось со мной завтракать. Кстати, он так хвалил мою овсянку!
Я не ответила. Сделала вид, что не слышу.
С этого утра началась новая жизнь. Нет, не так. Начался тихий ад.
Каждое утро — эстрада, потом влажная уборка. Пыль смахивалась даже с потолка. Соседка снизу, Валентина Петровна, пришла через неделю:
— Девушка, у вас что, ремонт? Музыка — как у нас на танцах в молодости, но — в семь утра?! Мне таблетки не помогают.
Я кивала и извинялась. Что сказать? Что это свекровь, которая считает тишину врагом?
Она смотрела сериалы на телефоне — громко. Готовила — с комментариями. Убиралась — с упреками.
— Ваша плитка в ужасном состоянии, Лиза.
— Меня зовут Настя.
— Всё равно. Тебе, как женщине, должно быть стыдно. Муж — инженер, а в доме хаос.
Я больше не могла работать. Иллюстрации, над которыми я трудилась ночами, выходили скучными. В голове было одно: как выжить?
Когда я предложила поужинать в кафе — как раньше, Рома посмотрел на меня как на расточительницу:
— Мам права. В кафе дорого. Она же вкусно готовит. Зачем тратить деньги?
О том, чтобы предложить ей съехать, речи больше не шло. Рома молчал. Я — терпела. До вечера, когда сосед сверху, одинокий разведённый преподаватель, случайно похвалил мои сапоги в лифте.
— Красивые, кстати. Вам идут.
Я кивнула, вежливо улыбнулась и забыла. Но свекровь — услышала.
— Уважающая себя женщина не флиртует с соседами! — воскликнула она за ужином. — Я всё видела! И слышала!
Рома молчал. А я — впервые ушла спать в другую комнату. И впервые за год мы с мужем не сказали друг другу «спокойной ночи».
Я лежала в темноте и думала: если я не решу это сейчас, не решит никто.
Решение пришло неожиданно, как спасательный круг в холодной воде. Я встретилась с одноклассницей — Викой. Мы не виделись лет семь. Сели в кафе, и она, посмотрев на меня, сразу всё поняла.
— Ты как будто десять лет за полгода прожила. Всё так плохо?
Я кивнула. И рассказала всё. Как мы теперь втроём. Как громкие сериалы, претензии, лишённая смысла готовка, и как я уже почти не дышу.
— Надо что-то делать, Настя. — Вика сжала мою руку. — Хочешь, дам тебе одну идею? Только не смейся.
— Уже не до смеха, — вздохнула я.
— У нас в доме на Пушкинской одна женщина — Наталья Петровна — тоже страдала от соседей. Хотела уехать, но — привязана к месту. Работа рядом. Тогда подруга её переселила туда свою свекровь. Та пожила там две недели — и сама сбежала.
— Ты предлагаешь…?
— Я предлагаю вынудить Ларису Евгеньевну съехать. Не силой, не конфликтом. Мягко, как будто случайно.
— Как?
— Сделай ремонт. Или… притворись, что делаешь. Скажи, что химия, краска, запахи. И — предложи временно съехать.
Я ухватилась за эту мысль. Долго обдумывала. А потом — случилось настоящее чудо. Я узнала, что беременна.
В ту же ночь, лёжа рядом с Ромой, я сказала:
— Нам нужно делать ремонт. В детской.
Он обнял меня:
— Правда?
Я кивнула. Он сиял, как новогодняя гирлянда. А свекровь — наоборот.
— Ремонт на зиму? Вы с ума сошли? Химия, краска… У меня же аллергия!
Я была готова к её реакции. Я заранее нашла вариант.
— Лариса Евгеньевна, — сказала я спокойно, — мне по наследству досталась квартира моего двоюродного дяди. Она свободна. Там тихо, второй этаж, рядом рынок. Я подумала… пока тут будет пыль и шум, вы могли бы пожить там.
— А мебель?
— Всё есть.
— А соседи?
— Пенсионеры и библиотекарь.
На этот раз Рома был на моей стороне.
— Мам, правда. Так будет лучше. Для всех.
Она ещё сопротивлялась. Но на третий день — уехала.
Я выдохнула впервые за два месяца.
Квартира была именно той — на Пушкинской. Рядом с офисом Вики. Всё как по нотам.
Первый день прошёл тихо. Потом — началось. Снизу включили «Шуфутинского», сверху — детский хор. Справа — ремонт. Слева — радио.
Я ждала, когда она сдастся. Неделя. Вторая. Третья.
А потом — звонок в домофон.
— Настя… — голос был тихим и сломленным. — Пусти меня, пожалуйста.
Я открыла. На пороге стояла уставшая, осунувшаяся женщина с чемоданом.
— Я не могу там жить. — Она даже не вошла, просто стояла, как будто извинялась. — Помоги мне найти квартиру. Только… где-то рядом с вами. Чтобы видеть внука, когда родится. Чтобы быть рядом. Но — не мешать.
Я кивнула. Впервые — искренне.
Мы вместе нашли ей небольшую студию рядом с нашим домом. На первом этаже. В тихом дворе. Она иногда заходит к нам на чай, приносит пироги. Мы улыбаемся друг другу. И больше — не переходим границ.
Иногда — нужно пройти через хаос, чтобы построить свой уют. И иногда, чтобы сохранить семью — нужно просто… расселиться по разным адресам.
