— Сколько ты ей заплатил за вчерашний сеанс? — Валентина Петровна стояла у окна санаторного номера, не оборачиваясь к мужу.
Борис Николаевич замер с чашкой кофе в руках, словно не расслышал вопрос.
— Что ты имеешь в виду?
— Массажистке. Этой… как её там… Алёне. Сколько доплатил сверх путёвки?
Валентина медленно повернулась. Лицо у неё было спокойным, но глаза блестели нездоровым блеском. Ей было пятьдесят четыре, и последние три года гипертония превратила её жизнь в череду больниц и санаториев. Борис водил её по врачам, покупал дорогие лекарства, и она привыкла считать себя обузой.
— Валя, ты о чём? — он поставил чашку на столик, но рука дрожала.
— О том, что вчера в восемь вечера ты ушёл на «дополнительную процедуру», а вернулся в полночь. И пах женскими духами.
— Мне показалось…
— Тебе ничего не показалось! — Валентина села на край кровати, и матрас скрипнул под её полной фигурой. — Ты думаешь, я дура? Тридцать лет замужем, и не замечу, когда муж начинает лгать?
Борис опустил глаза. В пятьдесят семь лет он сохранил привлекательность — подтянутый, с едва заметной сединой в тёмных волосах. Рядом с больной женой он чувствовал себя всё более одиноким.
— Валя, не накручивай себя. У меня проблемы со спиной, врач назначил…
— Какой врач?! — она вскочила так резко, что закружилась голова. — Я здесь уже третий раз, знаю всех врачей поименно! Никто дополнительных процедур тебе не назначал!
Тишина повисла между ними, тяжёлая, как воздух перед грозой. За окном шумели курортные ели, доносился смех отдыхающих. Обычная жизнь продолжалась, а их мир рушился с каждой секундой.
— Ладно, — Борис сел в кресло, будто внезапно состарившись. — Да, я… мы просто разговаривали. Она молодая, весёлая…
— Разговаривали? — Валентина засмеялась горько. — До полуночи? За мои деньги?
— Какие ещё твои деньги? Я работаю, я плачу за путёвки!
— А кто тебе квартиру оставил в наследство? Кто продал дачу родителей, чтобы у нас были деньги на лечение? — голос её становился всё громче. — Я всю жизнь честно работала, экономила, берегла каждую копейку! А ты…
Она не договорила. В коридоре послышались шаги, кто-то смеялся. Валентина прислушалась и побледнела. Среди голосов отчётливо различался смех молодой женщины — звонкий, беззаботный.
— Это она? — прошептала Валентина.
Борис кивнул, не поднимая головы.
— Ей двадцать восемь. У неё маленький ребёнок, она одна его воспитывает…
— И ты решил ей помочь? Какой благородный! — Валентина подошла к зеркалу, посмотрела на себя: располневшую, с ранними морщинами, в старом халате. — А я что, уже покойница?
— Не говори глупости…
— Глупости? — она обернулась. — Глупости — это тридцать лет думать, что рядом со мной порядочный человек!
Борис встал, хотел подойти, но Валентина отступила.
— Не прикасайся ко мне. Никогда больше не прикасайся.
Она взяла с тумбочки таблетки от давления, выпила две сразу, запив водой из стакана. Руки тряслись.
— Валя, давай поговорим спокойно…
— Спокойно? — она повернулась к нему, и в глазах её было что-то страшное. — Знаешь, что я сейчас думаю? Может, мне стоило умереть год назад, в реанимации. Тогда бы ты был свободен и не мучился.
— Не говори так!
— А как? Ты сам показываешь, что я тебе в тягость. Больная, толстая, скучная жена… Зачем тебе такая?
Борис молчал, и это молчание было хуже любых слов.
— Вот и ответ, — прошептала Валентина. — Теперь всё понятно.
Валентина медленно опустилась в кресло. Память услужливо подбросила картинку: их свадьба тридцать лет назад. Борис тогда работал инженером на заводе, она — бухгалтером в больнице. Оба мечтали о большой любви, детях, достатке.
— Помнишь, как ты говорил, что я — твоя судьба? — голос её стал тише, почти шёпотом. — Когда у меня случился первый приступ, ты клялся, что мы вместе со всем справимся.
— Валя…
— Не перебивай! — она подняла руку. — Два года назад, когда врачи сказали, что мне нужен покой, ты продал мою машину. Сказал, что нам нужны деньги на лечение. Я согласилась. Год назад ты настоял, чтобы я ушла на пенсию досрочно. По инвалидности. Сказал, что моё здоровье важнее денег.
Борис сидел, уставившись в пол. Вчерашний вечер вспоминался как сон. Алёна смеялась над его шутками, восхищалась его рассказами о работе. Она говорила, что он моложаво выглядит, что таких мужчин, как он, больше не делают. После месяцев жизни рядом с больной женой эти слова пьянили.
— А знаешь, что самое страшное? — продолжала Валентина. — Не то, что ты изменяешь. А то, что я всё это время думала: может, это я виновата? Может, я недостаточно благодарна, что ты меня не бросил?
— Ты ни в чём не виновата…
— Нет, виновата! — она встала, подошла к окну. — Виновата в том, что позволила себе стать обузой. Позволила тебе думать, что я должна быть благодарна за каждый день, который ты рядом со мной проводишь.
В коридоре снова послышались шаги. На этот раз они остановились у их двери. Кто-то тихо постучал.
— Борис Николаевич? — молодой женский голос был едва слышен. — Вы обещали показать мне фотографии с рыбалки…
Валентина обернулась к мужу. Лицо её было спокойным, но руки сжались в кулаки.
— Открывай, — сказала она тихо. — Не заставляй девочку ждать.
— Валя, не надо…
— Открывай, говорю! Или ты хочешь, чтобы вся здравница знала о твоих… разговорах?
Борис нерешительно подошёл к двери, но не открыл.
— Алёна? — позвал он. — Извините, сейчас неудобно. Может, позже?
— Хорошо, — донеслось из-за двери. — Я буду в холле до девяти.
Шаги удалились. Валентина села обратно в кресло.
— Значит, у вас уже планы на вечер, — сказала она с горькой усмешкой. — Как мило. А я что, должна лежать и ждать, когда ты вернёшься с очередной прогулки?
— Я никуда не пойду.
— Не пойдёшь? — она посмотрела на него внимательно. — А почему? Из жалости ко мне? Или потому что боишься, что я устрою скандал?
Борис молчал, и это молчание говорило больше любых слов.
— Понятно, — кивнула Валентина. — Значит, всё-таки жалость.
Валентина встала и начала собирать вещи. Движения её были чёткими, словно она давно приняла решение.
— Что ты делаешь? — Борис наблюдал, как жена складывает в сумку лекарства.
— Уезжаю. Сегодня же.
— Валя, не глупи. У нас ещё неделя путёвки…
— У вас, — она не оборачивалась. — У тебя и твоей массажистки. Может, вы даже номер освободите. Так удобнее будет… разговаривать.
Борис схватил её за руку.
— Остановись! Ничего между нами не было!
— Пока не было, — Валентина высвободилась. — Но будет. Сегодня, завтра… Какая разница? Ты уже сделал выбор.
Зазвонил телефон. На экране высветилось: «Лена, дочь». Валентина посмотрела на мужа.
— Отвечай. Расскажи дочери, какой ты замечательный отец семейства.
Борис взял трубку.
— Лена? Да, всё хорошо… Мама? Она рядом…
— Дай мне, — Валентина забрала телефон. — Леночка, родная? Да, я в порядке. Слушай, мне нужно кое-что тебе сказать…
— Валя! — Борис попытался отобрать телефон, но она отступила.
— Папа твой встретил здесь женщину. Молодую. И теперь я понимаю, зачем он так настаивал на этой поездке.
— Мама, что ты говоришь? — голос дочери дрожал.
— Правду, детка. Ту правду, которую я сама не хотела замечать.
Борис вырвал телефон.
— Лена, не слушай маму. У неё давление поднялось, она не в себе…
— Папа, это правда? — дочь плакала.
— Лена, всё сложно… Мы поговорим, когда вернёмся.
— Значит, правда, — голос дочери стал холодным. — Мама столько лет болеет, а ты…
— Лена!
Но дочь уже отключилась. Борис бросил телефон на кровать.
— Зачем ты это сделала?
— А зачем ты? — Валентина застегнула сумку. — Зачем разрушил то, что мы строили тридцать лет?
— Я ничего не разрушал! Просто… просто мне нужно было почувствовать себя живым!
— Живым? — она засмеялась истерично. — А я что, мертвецкий саван на тебе? Да, я больна! Да, я не такая весёлая, как твоя массажистка! Но я — твоя жена!
— И поэтому я должен умереть заживо?
Эти слова повисли в воздухе, как пощёчина. Валентина медленно села на край кровати.
— Значит, рядом со мной ты мертвый, — сказала она тихо. — Понятно.
— Я не это имел в виду…
— Именно это. — Она подняла голову, посмотрела ему в глаза. — Знаешь, что самое страшное? Не то, что ты изменяешь. А то, что ты считаешь себя вправе это делать. Потому что я больна. Потому что я тебе надоела.
— Валя…
— Не Валя! — она встала, голос срывался. — Валентина Петровна! Так теперь и обращайся. Мы больше не муж и жена. Мы просто… соседи по несчастью.
Борис сел в кресло, закрыл лицо руками.
— Что теперь будет?
— А ты как думал? — Валентина взяла сумку. — Что я буду изображать счастливую жену, пока ты развлекаешься с молодыми? Что стану твоей домработницей за право жить в твоём доме?
— Это наш дом…
— Был наш. Теперь делай что хочешь. Я к дочери уезжаю.
Она подошла к двери, обернулась.
— И знаешь что, Борис? Я даже рада. Наконец-то узнала, кто ты на самом деле.
Валентина стояла у двери, но не уходила. Что-то удерживало её — не надежда, а какое-то нехорошее предчувствие.
— Хочешь знать, когда я всё поняла? — сказала она, не оборачиваясь. — Позавчера. Когда ты принёс мне ужин в номер. Сказал, что в ресторане очередь, а у меня голова болит.
Борис поднял глаза.
— А я пошла к администратору за обезболивающим. И увидела тебя в том ресторане. За столиком у окна. С ней. Вы смеялись, она трогала твою руку…
— Валя…
— Я вернулась в номер и подумала: может, мне показалось? Может, это просто знакомые? — Валентина обернулась, лицо её было белым как мел. — А потом ты вернулся и сказал: «Как дела, дорогая? Не скучала?» И я поняла — ты лжёшь. И лжёшь легко, как дышишь.
Борис встал, подошёл к окну. На улице стемнело, в окнах других корпусов зажигались огни. Где-то люди ужинали, смотрели телевизор, планировали завтрашний день. Обычная жизнь.
— Ты думаешь, мне легко? — сказал он, не оборачиваясь. — Два года я живу как медбрат. Таблетки, процедуры, больницы. Ты не работаешь, не готовишь, даже по дому ничего не делаешь…
— Потому что ты сам сказал: береги себя! Не напрягайся! — голос Валентины дрожал от ярости. — А теперь оказывается, я лентяйка?
— Я не это хотел сказать…
— Именно это! — она подошла к нему, встала рядом. — Ты мне два года твердил, что я больная, слабая, беспомощная. А сам мечтал сбросить эту обузу!
— Хватит!
Борис резко обернулся, и Валентина увидела в его глазах то, чего боялась больше всего — усталость. Смертельную усталость от неё, от их жизни, от всего.
— Да, мне тяжело! — выкрикнул он. — Мне пятьдесят семь лет, а я чувствую себя на восемьдесят! Каждый день одно и то же: лекарства, жалобы на здоровье, врачи… Когда это кончится?
— Когда я умру, — сказала Валентина тихо. — Это ты хотел услышать?
Повисла тишина. Борис отвернулся к окну.
— Не говори чушь.
— Почему чушь? — Валентина села на кровать, вдруг почувствовав слабость. — Тебе же будет легче. Страховка, квартира, свобода… И никаких таблеток.
— Валя, останови себя…
— А что? Ты же сам об этом думаешь. — Она взяла с тумбочки пузырёк с лекарствами, покрутила в руках. — Иногда я тоже думаю. Проще всего было бы…
— Не смей! — Борис бросился к ней, выхватил пузырёк. — Ты что, совсем спятила?
— А в чём разница? — Валентина смотрела на него спокойно. — Ты же уже похоронил меня в своих мечтах. Завёл молодую любовницу, строишь планы…
— Никаких планов я не строю! С Алёной ничего не было!
— Пока не было. — Она встала, подошла к зеркалу, провела рукой по лицу. — Знаешь, что больше всего убивает? Не то, что ты изменяешь. А то, что я стала такой жалкой, что даже ревновать не могу. Только завидую.
— Чему завидуешь?
— Тому, что она молодая, здоровая, смеётся. А я… — Валентина сняла обручальное кольцо, положила на комод. — А я мёртвый груз.
Борис смотрел на кольцо, не двигаясь.
— Надевай обратно.
— Зачем? — она повернулась к нему. — Чтобы продолжать играть в счастливую семью? Притворяться, что ты меня любишь, пока ищешь замену?
— Я не ищу замену!
— Уже нашёл, — Валентина взяла сумку. — Алёна ждёт тебя в холле. Иди к ней. Живи наконец так, как хочешь.
— А ты?
Валентина остановилась у двери, рука на ручке.
— А я попробую вспомнить, какой была до того, как стала твоей обузой.
Валентина вышла из номера и медленно пошла по коридору. Ноги подкашивались, сердце билось неровно, но она шла. В холле действительно сидела Алёна — хрупкая блондинка в ярком платье, листала журнал.
— Простите, — Валентина подошла к ней. — Вы Алёна?
Девушка подняла голову, улыбнулась.
— Да, а вы…?
— Жена Бориса Николаевича. — Валентина села рядом. — Хочу кое-что вам сказать.
Алёна побледнела, журнал выпал из рук.
— Я… мы просто разговаривали…
— Знаю. — Валентина достала из сумочки конверт, протянула девушке. — Здесь деньги. За все ваши… разговоры с моим мужем.
— Я не понимаю…
— Понимаете. — Валентина встала. — Вы молоды, красивы. У вас вся жизнь впереди. Не тратьте её на чужих мужей. Найдите своего.
Алёна взяла конверт дрожащими руками.
— А Борис Николаевич?
— Свободен, — сказала Валентина и пошла к выходу.
На улице было прохладно. Валентина вызвала такси, села на скамейку ждать. Телефон зазвонил — Борис. Она отключила, заблокировала номер.
Через полчаса подъехало такси. Водитель помог погрузить сумку.
— Куда едем?
— На вокзал. — Валентина посмотрела на окна санатория. В одном из них стоял Борис, смотрел вниз. — И не торопитесь. Мне некуда спешить.
Машина тронулась. Валентина не оглядывалась.
Дома у дочери она прожила месяц. Лена ухаживала за ней, как за ребёнком, но постепенно Валентина стала замечать — она чувствует себя лучше. Давление нормализовалось, исчезли головные боли.
— Мам, ты прямо помолодела, — сказала Лена однажды утром.
— Может, потому что больше не притворяюсь больной, — ответила Валентина.
Через два месяца она сняла небольшую квартиру, устроилась работать в частную клинику. Работа была несложная — регистратура, но Валентина впервые за годы почувствовала себя нужной.
Борис звонил дочери, просил о встрече. Валентина отказывалась.
— Мама, может, стоит поговорить? — уговаривала Лена.
— О чём? — Валентина поливала цветы на подоконнике своей новой квартиры. — О том, как он скучает по домработнице? Или о том, что Алёна его бросила через неделю?
— Откуда ты знаешь?
— А ты думаешь, ей нужен был пенсионер с больной женой на шее? — Валентина улыбнулась. — Она искала спонсора, а не мужа.
Однажды вечером в дверь постучали. На пороге стоял Борис — постаревший, осунувшийся.
— Можно войти?
— Нет, — сказала Валентина, не открывая дверь полностью. — Говори здесь.
— Валя, я всё понял. Прости меня. Давай начнём сначала.
— Сначала? — она засмеялась. — Мне пятьдесят четыре года, Борис. Для «сначала» поздно.
— Но мы же любили друг друга…
— Ты любил удобную жену. А я любила того, кого ты изображал. — Валентина посмотрела на него спокойно. — Теперь мы оба знаем правду.
— Валя…
— Валентина Петровна. — Она начала закрывать дверь. — И знаешь что, Борис? Впервые за много лет я счастлива. Потому что больше не притворяюсь.
Дверь закрылась. Валентина прислонилась к ней спиной, послушала, как удаляются шаги. Потом подошла к зеркалу, посмотрела на себя. В отражении была не больная, сломленная женщина, а та, кем она могла бы быть всегда.
— Теперь это моя жизнь, — сказала она своему отражению. — И никто не заставит меня снова стать тенью.
