На концерте классической музыки Лиза задремала. Отец ей этого не простил. Она не была неуважительной или черствой, но под умиротворяющие мелодии невольно засыпала. Когда мелодии стихли, Лиза подняла голову, чтобы глянуть на сцену, и не увидела папу. Она сразу поняла, что совершила проступок… Ей было неловко. Она подошла к нему, чтобы поговорить, но он улыбнулся и погладил ее по волосам. Как в детстве. Как тогда, когда она думала, что у них хорошая семья.
Папа повез их всех на дачу после концерта. Лиза закипала все больше и больше. Да как отец смеет играть в хорошего! И вообще… она не на концерт хотела, а элементарно выспаться.
Он болтал без умолку:
— За третьим вам надо! За третьей! Парни подрастают. Еще бы маме принцессу и помощницу. Иначе кто вас будет досматривать?
— Дом престарелых! Как и тебя!
Лиза ничего не соображала от изнуряющего недосыпа и бытовухи. Миша – от переработок. Они, как два клона: белесые, щуплые, с чернющими провалами под глазами. За речью она вообще не следила.
Эти танцы с бубном вокруг “кто будет досматривать” опостылили.
Нанятые люди его досмотрят.
Даже миролюбивый Миша не встрял в разговор, чтобы отстоять своего тестя.
— Лиза…
— Не переживай. Ты нас всех переживешь. Люди, не обременяющие себя физической работой и маленькими детьми, здравствуют долго.
— Я же не о себе…
— Не о себе? Ты можешь говорить лишь о себе. Ты всегда жил для себя. О себе и думал. “Чем больше детей, тем лучше”, — сказала она с папиной интонацией, — Кого из этих детей ты растил? Ночей не спал? Чтобы тут развалиться, как император вселенной, и вздыхать – кому и сколько детей нужно родить! Четырежды разведенный. И в каждом браке по отпрыску. И никого из них ты не растил. Твое барахло тебе всегда было дороже! Маэстро недоделанный.
Он согнулся.
Не знал он, как вести семейные беседы. Про “досматривать” – это был его неотесанный юмор. Он неуклюже подбирал ключики к Лизе, которую… да, не растил. И не понимал ее. Лиза сейчас мать неугомонных и “не садовских” погодок, один из которых разобрался, как снимать защиту со всех ручек и ящиков, а второй начал ползать. Она вымотанная. Она злая. И ей не до отца-эстета, который не знает, что такое памперсы.
— Лиза, ты заснула на концерте…
— Намекаешь, что я тоже далека от идеала?
— Намекаю, что тебе мое творчество фиолетово…
— Я заснула, потому что музыка умиротворяющая! И потому что я не спала неделю, ведь дети хнычут и по ночам! Вот, почему я заснула на твоем эстетическом концерте!
— Лиза…
— Пиликать на всяких инструментах ты научился, а быть отцом и дедом – нет. Ты меня извел своими разговорами о том, что я уснула, а потому, значит, я тебя не уважаю, а сам не помнишь, как внуков звать…
— Прекрасно помню!
— И как же?
— Марат и Вадик.
— Максим и Владимир! То-то и оно, что ты безразличный дед, который и про меня-то вспомнил, потому что статус обязывает. Статус обязывает в 60-70 лет сюсюкаться с внуками! Но никто из твоих детей не обзавелся своими. Кроме меня. Потому я и стала тебе нужна. Потому и на концерт привел. Но я заснула. Чем тебя оскорбила.
У Лизы шарики за ролики заехали.
Она была зла, еще уставшая, еще невыспавшаяся, еще потерянная… Она была просто зла. На папу! Он сегодня, погладив ее по волосам, при своих друзьях назвал ее декоратором, чтобы не называть дочерью, будто ее заминка во время спектакля – это позор. Он называл ее декоратором. Якобы молодая девчонка все перепутала и от бессилия разревелась.
— Я не знаю, как зовут твои детей.
— Надо же! Папа! А я и не поняла! – острила Лиза, когда отец пришел ее утешать. Пришел на чердак. На чердаке его загородного дома, где всегда собирались сливки сливок, элита российского искусства, Лиза сидела вся в паутине. Сливки сливок ему всегда были дороже. Папа только и трясся, что за сохранность своего творчества. Никогда он не трясся так за детей.
— Но я выучу.
— Браво, ты выучишь, как зовут твоих внуков! Ты герой!
— Ну, если учитывать, что у меня четверо детей и двенадцать внуков… Очевидно, что я могу забыть…
— Или тебе все равно!
— Как и тебе!
— Что?
— На моем концерте. Ты уснула, Лиза. Ты не представляешь, как для меня это все серьезно. Я жизнь положил на то, чтобы меня величали талантливым человеком, чтобы мои произведения… Или хотя бы мое исполнение играло важную роль в культуре страны. Я играл для людей. Я все исполнял для людей. Думаешь, мне приятно, когда моя дочь засыпает на моем концерте? Я сдержался. Я промолчал. Я не закипел, но я обиделся. На тебя. Ты упрекаешь меня, что я не знаю твоих детей, но и ты не знаешь моих произведений…
— Это разное!
— Для меня это дети! Мое наследие!
— А я? Я для тебя не ребенок? Как и все? У тебя четверо детей, но ты переживаешь за строчки в книжке???
— Это не книжка, это…
— Это печатные буквы!
— Но для меня это важно. И важно, чтобы ты это слушала.
Она послушала. В записях она переслушала все то, что играл ее отец. Он был неважным отцом, но очень талантливым человеком. Очень. Лиза все послушала. Из уважения к нему.
Когда она отложила наушники и пошла к отцу, то неожиданно замерла возле комнаты своих детей, которую им отвели на даче, и послушала, как ее папа читает им сказку.
