— Петь, где твои брюки?
— Какие?
— Ну рабочие… куда закинул?
— А-аа, так на печке же… стирать что ли собралась?
— Собралась, а собрать не могу. Юркину куртку не могу найти…
— Так он в ней пошёл.
— Нет, он в другой пошёл. Вот всё собрала, куртку его найти не могу… ох, мужики, вечно с вами морока, пораскидаете вещи, а мне собирай.
— На-аадь, ну чё ты завелась? Было бы из-за чего, подумаешь, в этот раз не постираешь, потолок что ли из-за этого рухнет?
Пётр и Надя Кузьмины жили дружно. Старшая дочь Наталья пять лет как замужем, внучка подрастает. Ну, а Юрка в десятом классе. Сами-то Кузьмины крепкие оба, но ростом невысокие. А вот сын… Сын Юрий к десятому классу по комплекции как взрослый мужик: и ростом, и силушкой Бог не обидел. Да и лицом красив, — не заметили родители, как парень, словно верба, вырос.
— Ну чё, нашла? – спрашивает Пётр.
— Да нашла, язви вас, закинете куда ни попадя, а мне ищи. – Надежда проверяла карманы, чтобы чего лишнего в стирку не бросить.
А то ведь бывало и так: не проверишь карманы, а там купюра может оказаться. Был случай, как бабушка Петра (это ещё в семидесятых было) выстирала червонец – по тем временам немалые деньжата. А нынче-то новые деньги, — конец девяностых на дворе, скоро двухтысячный настанет. Ну да ладно, не будем отвлекаться.
Выворачивает, значит, карманы Надежда, мелочь всю выгребла, какие-то болтики нашла, батарейка завалялась – ну чисто мальчишеский набор в куртке сына.
— Юра-аа, — слышат Кузьмины девичий голосок под окнами. Тишина. Потом снова: — Юра-ааа…
— Ну глянь ты, слышишь, Юрку кличут, — подсказывает Пётр.
Надежда к окошку, а там Людка, дочка продавщицы Тамары Игнатьевой.
— Нет его дома, — открыв окно, сообщает Надежда.
— А когда будет? – спрашивает девчонка.
— Да придёт к вечеру… а ты чего хотела?
— Да так просто, — отвечает Людка.
— Зачастили, однако, девчата к нашему Юрке, — говорит Пётр.
— Рано ему ещё, — ворчит Надежда, — школу пусть закончит. Да ещё ведь армия, — она тяжело вздохнула и сердце ёкнуло, как подумала про армию. Ну а сама полезла во внутренний карман, чувствует, чего-то напихано там, — стала доставать скрученные бумажки. – Вот ведь насобирал макулатуры, — ворчит Надежда и бросает бумажки к печке.
А одну так и достала развёрнутой, а там написано чего-то. Надежде на глаза попался незнакомый почерк… вроде и не собиралась, а прочитала: «Расписка. Если забеременею, то ничего предъявлять Юре Кузьмину не буду. Света.»
— Это чего такое? – бормочет Надежда и перечитывает расписку. В голове начинает проясняться, что к чему. Она поднимает остальные бумажки, разворачивает и читает такие же расписки, но другим почерком написанные и уже другие имена видит.
Надежда, обомлев, насчитала пять расписок, и имена все разные. И все клялись, что претензий предъявлять не будут, если вдруг наступит беременность.
— Пе-ееть, Пе-еетя, — зовёт Надежда осипшим от ужаса голосом.
— Ну чё там ещё стряслось? Машинка что ли не работает?
— Да какая машинка? Ты глянь, чего тут написано… это что, наш Юрка что ли…
Пётр читает расписки, переглядывается с женой.
— А может это не его?
— А чье? Твоё что ли?
— Да ты что несёшь? Сволочь что ли я последняя? Тут вон подпись и фамилия: Ленка Леонченко… это же дочка нашего ветеринара… она же с Юркой в одном классе учится…
До Петра, наконец, дошло и он покраснел от злости. – Компот мне в рот! Это чё получается… это он с ними… со всеми…
— А-аа, понял… а я чего говорю? Я тоже самое и говорю, — заплакала Надежда и руки затряслись. – Ты глянь, тут пять расписок, это Юрка со всеми ими что ли… когда же мы сына проглядели?
— А может он это… ну может видел какой раз, как мы с тобой… — Пётр покраснел ещё больше.
Надежда от негодования замахнулась на мужа полотенцем. – Не сочиняй, когда такое было… уж мы и так втихаря… молчу и не пикну…
— Тогда где же он, кобель этакий научился? – зарычал Пётр, тряся расписками. – Это какого-такого «кина» насмотрелся… ах ты.. бык-осеменитель…
— Чё делать-то, Петя? Расписки-то эти, что филькина грамота… случись чего, так и принесут нам все его подружки в подоле… чё делать-то будем?
Надежда забыла, что затеяла стирку. Пётр сел за стол и стал нервно стучать костяшками пальцев по нему.
— Да не барабань ты так, а то как по мозгам прямо, и так тяжко…
— Что делать, спрашиваешь? – повторил Пётр. – Дождёмся нашего «осеменителя» и разберёмся.
Юрка явился часа через два. К этому времени Пётр и Надежда «выпустили пар», и можно было хотя бы найти силы поговорить.
— Это что? – спросил Пётр и указал на расписки. – Это откуда?
Юрка сразу покраснел. – А это где нашли?
— В куртке твоей нашли! – Пётр схватил расписки и стал трясти перед носом сына, хотя сын был уже выше ростом. – Ты что, решил нам внуков раньше времени «настрогать»?
— Пап, ну чё ты, какие внуки… там же всё написано…
— Юра, ты хоть соображаешь, что все эти бумажки только для сортира годятся? – спросила Надежда, едва сдерживаясь. Много хотела сказать сыну, но мысли путались, слова забывались.
— Не, ну а чего, они же сами… они сами просили… ну вроде того, что со мной… а я взял и расписку попросил, там же подпись…
— Подпись, говоришь? – спросил Пётр и поднялся. – Там печати не хватает, так я тебе её счас поставлю: Пётр замахнулся и «угостил» сына ремнём.
Юрка отскочил в сторону и возмущенно закричал: — Они же сами просили! Расписки же есть…
Тут пришла мать Петра Анисья Степановна и застала момент наказания. Раскинув руки в стороны, бросилась на сына. – Оставь дитё! Белены что ли объелся? Чего на Юрочку кидаешься?
— Уйди, мать, не мешай! Пока ты его молочком от любимой коровки поила, у него «женилка» выросла… и он этой «женилкой» всех девок осеменил…
— Ну чё ты, откуда всех? – обидчиво сказал Юрка.
— А что, разве не всех? – спросила Надежда. – А чего же так? Не успел что ли… а? Или может это не все расписки?
— Да все это расписки… не было больше никого.
— Да чего у вас тут случилось? – завопила Анисья Степановна. – На вас лица нет… а Юрочка, верба моя ненаглядная, красота моя, побледнел-то как…
— Ага, сначала покраснел, а потом побледнел, язви его… бабник…
— Юра, вот скажи, кто такая Марина? – немного успокоившись, спросила Надежда.
— Ага, вам скажи, отец снова с ремнём кинется…
— Не кинется, толку-то теперь ремнём махать, — успокоила Надежда.
Все четверо сели за стол. Юрка сидел, опустив голову, боясь взглянуть на родителей. – Марина… это… ну это…. Ивашина Маринка…
— Матушки мои, — ахнула Надежда, — так ей вроде как восемнадцать стукнуло, старше тебя кобылка… это как же… ты ведь младше, тебе-то шестнадцать ещё…
— Ну-ууу, она сама подошла на танцах в клубе, сама предложила… ну чё я виноват что ли, если они сами… со мной хотели…
— А ты расписку попросил, — ехидно сказал Пётр.
— Ну да, попросил… подстраховаться решил…
— Тьфу, страховщик липовый… а с их родителей тоже расписки взял? И как тебе такое в голову пришло? – снова вскипел Пётр. – Хотя, чего я… не той головой ты думал…
— А Света…
— Ну это Светка Зорькина…
— А сегодня Людка приходила, вызывала себя…
Юрка снова покраснел. – Ну я же говорил…. домой не приходить… да и вообще, Людка не моя…
— А чья?
— Не знаю.
В это время камешек стукнул в окно. Юрка посмотрел и хотел подняться.
— Сидеть! – Приказал отец, сам встал и открыл окно. – Не выйдет он… и чтобы духу твоего здесь не было… иди, уроки учи!
Анисья Степановна, поняв, в чём дело, стукнула себя худощавой рукой в грудь. – Ой, лихо какое, ой девки, пас… куды, погубят мальчонку. Да разве же Юрочка виноват, да он у нас красота ненаглядная, а эти по… тас… кухи…
— Мама, перестаньте причитать! – Остановила Надежда. – Надо думать, что дальше делать… того и гляди, придут с претензией…
Пётр стукнул кулаком по столу: звякнула сахарница, вскрикнула Анисья Степановна, вздрогнули Надежда и Юрка. – А если придут… женим… вот так-то… девки пляшут. И никакой ему учёбы… раз «женилка» выросла, пусть женится… и в скотники пусть идёт навоз кидать… и пусть сам кормит семью. Как тебе такой расклад, сынок?
Юрка вздохнул и снова опустил голову. В скотники идти не хотелось, он хотел на механика учиться, а про женитьбу вообще не думал.
— Я больше не буду, — пробормотал он.
— Ну-ну, поглядим. – Сказал отец. – Короче так, со школы сразу домой. Дома по хозяйству управляешься, потом за уроки. Никаких девок, никаких расписок до самой армии…
— Петь, а вдруг кто-нибудь, — Надежда показала на расписки, — вдруг кто-нибудь…
— Женим тогда и всё! – Распорядился Пётр.
Уже после того, как Анисья Степановна ушла, по-прежнему жалея внука, Кузьмины снова усадили сына за стол и долго вели разговоры о поступке, который его вовсе не красит. Надежда краснела, не зная, как поговорить на щепетильную тему, и в конце, концов, вышла из кухни. Пётр тоже пыхтел, раздувал ноздри, придавая значимости происшедшему событию, и как мог рассказывал о последствиях и ответственности.
Юрка осмелел и под конец разговора даже упрекнул: — Раньше надо было беседы проводить.
В последующие полгода Кузьмины жили в страхе, приглядываясь к местным девчонкам, не появился ли у кого живот. Особое внимание уделялось всем, кто оставил расписки.
Но всё было тихо. Никто не забеременел и Юрка благополучно окончил школу, ушёл в армию.
Через месяц к Кузьминым пришла Люда, его одноклассница (это которая Юрку тогда вызывала) и попросила Юркин адрес. Кузьмины уже не боялись, поэтому спокойно показали конверт, решив, что Люда как раз одна из тех, кто расписки писал. «Пусть пишет, — решили родители, — всё веселей сыну будет… там, ведь не мёд».
***
Когда Юрка вернулся, в тот же день поехал на мотоцикле к Людмиле. Надежда и Пётр, растроганные возвращением сына, не стали нравоучения читать, — вырос давно, сам пусть думает.
Через два месяца Юрий объявил, что женится на Людмиле. А еще признался, что Люда как раз та девчонка, которой он нравился с восьмого класса, но никаких расписок она не писала, потому как ничего, абсолютно ничегошеньки у них не было. И она единственная, кто написал ему в армию и письма отправляла до самого конца службы.
