Сериал бездарный. И где только берут таких актёров, дешёвка, а не фильм. В былые времена режиссёры не позволяли себе такой халтуры.
Людмила попереключала телевизор на разные каналы и от досады выключила его: нечего смотреть, ничего позитивного — гадость, пошлость, политика, грязь, одним словом.
Ложиться спать рановато, прогуливаться поздно, осенью рано темнеет. Она решила позвонить закадычной подруге Ларе, поболтать на сон грядущий, да на боковую.
Едва она взяла в руки телефон, как позвонили в дверь.
Никого она не ждала, да и время для визитов позднее. Может, кто из соседей? Глянула в глазок — мужчина. На площадке не слишком светло, да ещё незваный гость стоит спиной к свету, потому в мужчине она никого не узнала.
— Кто там? — спросила Людмила.
— Люсь, не узнаёшь?
Голос знакомый, сердце дрогнуло и укатилось куда-то в пятки.
— Серёж, ты?
— Узнала. Открывай, Люсь, в гости я.
— «Незваный гость хуже татарина», — крикнула Людмила через дверь.
Открывать она не торопилась, не хотелось ей видеть его. Столько лет не видела, успокоилась. Иногда ей кажется: того, что было у неё с Сергеем, вовсе и не было, а если и было, то в другой жизни. Далеко убежала от той боли, которую он ей причинил. Очень далеко.
А сейчас, когда она услышала его голос, старая, затянувшаяся рана в её душе запульсировала, как нарыв, который в любую минуту готов прорваться и болеть, болеть, болеть.
— Так что, не откроешь? Прошу тебя, очень хочу тебя увидеть.
— Столько лет не хотел, а то вдруг…
Люся открыла дверь. Сергей улыбался. Улыбка его не изменилась — такая же обаятельная, обольстительная. Оттого его визит ничего хорошего ей не сулил.
Тело её загорелось, как будто ей сделали горячий укол. Боль, которую столько лет она в себе глушила, возвращалась.
— Люська, милая, — кинулся к Людмиле Сергей, обхватил её обеими руками, прижал к себе и замер.
— Да отпусти же ты! Как тот бугай схватился, задушишь.
Сергей не отпускал Люську. Он стоял, как вкопанный, и всё крепче и крепче прижимал её к себе.
— Серёж, ты что? Ты что плачешь?
— Угу, — только и смог ответить Сергей.
— Да что произошло? Пусти.
Сергей ослабил объятия, взглянул на Люсю. И правда — на его щеках блестели дорожки от слёз.
— Хорошая, какая же ты хорошая, — гладил по волосам Люси Сергей. — Поздно. Всё поздно.
— Поздно, конечно, ночь скоро. Столько лет не являлся, а тут вдруг, на ночь глядя… Зачем?
— Красивая ты, Люська, и время тебя не берёт. Вот только тут, в уголках глаз морщинки, как лучики от солнышка. Но даже и они ни капли тебя не портят, напротив — делают тебя ещё интереснее. А я? Я постарел? Постарел. Вон — шевелюра седая, мешки под глазами, пузцо торчит.
Люся молчала, потому что на свой вопрос Сергей сам себе ответил. Действительно постарел: всё, что он перечислил, имело место быть. К тому же ссутулился и уже не был, как раньше, высоким, статным.
— Проходи, — сказала Людмила. — Раз уж пришёл… Не знаю, правда, зачем…
— Пришёл, — вторил словам Людмилы Сергей, — уже не мог терпеть, вот и пришёл.
— Что терпеть? — не поняла Людмила.
— Давай выпьем? — из-за пазухи Сергей достал бутылку коньяка, увесистый свёрток и прошёл на кухню. — Извини, что без закуси, но у тебя, я знаю, всегда наготовлено. Смотрю, всё как всегда — чистота, порядок, ремонтом пахнет, краской.
— Юра с семьёй приезжал на недельку. Обои с Ксенией поклеили, двери покрасили, ещё не выветрелось.
— Ну да. У Юрки семья выходит, дети?
— Семья, дети. Танюшка и Славик, погодки. Тане семь лет будет, а Славику шесть.
— Приезжал. Он не в нашем городе живёт?
— Виделся бы с сыном, знал бы всё. Военный у нас Юра, в Энгельсе они с Ксенией живут. А он тебя ждал. Господи, как же он тебя ждал. Меня считал виновницей нашего с тобой развода. Долго считал. А потом повзрослел, понял.
— Ремонт хороший, а двери нужно было не красить, а заменить, — ушёл Сергей от скользкой темы разговора.
— Забыла у тебя спросить, что менять, а что не менять.
— Не сердись, Люська, — Сергей опять привлёк к себе Людмилу и поцеловал её в шею.
— Вот это вообще ни к чему, — оттолкнула его Людмила.
— Извини. Пахнешь ты родным, не сдержался. Вот, — Сергей подвинул свёрток к Людмиле. — Тут и на двери хватит, и…
— Что это? — едва взглянула на свёрток Людмила.
— Деньги. Тебе принёс.
— Зачем это? Не надо, — Людмила отодвинула свёрток в сторону.
— Сам заработал. Кому хочу, тому и отдаю. Свои кровные. Сказал: твои они — значит твои. А хочешь — Юрке отдай.
— Не возьмёт он твоей подачки. И мне они ни к чему. Алименты ты исправно платил, а лишнего нам от тебя не нужно. Юре любовь твоя нужна была, а не деньги. Как же он ждал тебя, а ты…
— А я? — уставившись на стол, сказал Сергей. — А я идиот и болван. Столько лет нужно мне было, чтобы понять это. Целая жизнь понадобилась. Как же она коротка, наша жизнь, Люся.
— Так зачем ты пришёл? Выпить? Не с кем больше?
— Есть с кем. Скучаю, вот и пришёл. Увидеть тебя захотел. Так захотел, как перед смертью. Веришь?
Людмила пожала плечами, давая понять, что не знает, верить ему или не верить.
— Люсь, ну что, пить будем? Давай понемногу.
— Ну давай, — Людмила поставила две рюмки на стол, достала из холодильника сыр, колбасу и котлеты.
— Борща нету? — спросил Сергей.
— Коньяк с борщём? — удивилась Людмила.
— Твой борщ я хоть с чем готов есть.
— Ну ладно, будет тебе борщ, — улыбнулась Людмила, наливая борщ из кастрюли в ковшик. — Сейчас, разогрею только.
— Пока греется, давай выпьем, — разливая по рюмкам коньяк, сказал Сергей. — За нас, Люсь, за нас с тобой.
— Так нет никаких нас, — усмехнулась Людмила, но коньяк выпила.
Коньяк горячим клубком приятно покатился по пищеводу, теплом отозвался в желудке Людмилы, и она немного расслабилась.
— Нет, говоришь? Нас нет? Вот это враньё. И ты это знаешь. Есть, Люся. Только мы друг у друга и есть. Это я понял, да слишком поздно понял.
— Насколько мне известно, у тебя после меня ещё две жены было.
— Следила за мной? — усмехнулся Сергей.
— Нужен ты мне был, — рассердилась Люся. — Мать твою как-то встретила. Она расплакалась и рассказала про твоё «замечательное» житьё-бытьё. Даже спросила меня, жалко ли мне тебя?
— Я представляю, что ты ей ответила, — усмехнулся Сергей.
— А что я могла ей ответить? Как мать я её понимаю. Сказала ей, что жалко.
— Спасибо тебе, Люсь, за такие слова. Другая бы на твоём месте прокляла бы и меня, и мою мать. А ты не другая. Ты единственная.
— Да ладно тебе. Не думаю я, что ты так думал, когда с Нинкой загулял.
— Не думал, — признался Сергей. — Сейчас скажу тебе, Люся: много баб у меня было после тебя, именно баб, которые одним миром мазаны. Настоящая женщина у меня была только ты. Только ты. Нинку ненавидел за то, что ты мне её не простила. Старался поссориться с ней, чтобы уйти от неё из дома. Ты виновата, что не смогли мы с Нинкой ужиться, и дочка нас не спасла. Как же Нинка ревновала меня к тебе! Она хоть и баба, но понимала своими куриными мозгами, что люблю я только тебя. И если бы ты меня простила, я бы вернулся к тебе. Но ты не простила.
— Не простила, — устало ответила Людмила.
— Люсь, если бы только ты тогда простила, клянусь, я бы больше никогда бы…
— Нет, Серёжа, нет.
— А если бы опять вернуться в то время, простила бы?
— Нет, — твёрдо сказала Людмила. — Сам посуди: смешай ты мёд с дерь…м. Можно ли потом их друг от друга отделить так, чтобы мёд опять стал только мёдом, а дерь…о… Нет, Серёжа. Прощение дурно бы пахло, дурно. Не смогла бы я после такого восторга от нашей любви тешить себя прощением. Я, Серёжа, верила тебе больше, чем себе. Я такую боль испытала от предательства, казалось, я умру от этой боли. Жить не хотелось. Юра спас меня. Не могла я его оставить одного: отца нет и мать…
— Смотрю, замуж так ты и не вышла. Может, ты продолжала меня любить? Тогда к чему эта гордость, Люся? Кому она на пользу? Мне? Тебе? Юрке?
— А к чему все эти разговоры? Ни к чему, Серёжа. Никому они не нужны. Закрыта дверь в прошлое. Нечего её дёргать.
— А я прошлым только и живу. Помнишь, как мы с тобой в парке на качелях катались? Ты такая тоненькая, в платье с пояском, завязанным на бант. Ты кричишь мне: «Раскачивай, Серёжа! Сильнее, ну сильнее же!» Я раскачиваю качели, стараюсь. Бант твой развязался и развевался, а ты смеёшься и всё кричишь мне: «Ещё, Серёжа! Ещё!»
В те минуты для меня это было чуть ли не сексом с тобой. Нет, не знаю, как сказать. Такая любовь к тебе была, сам себе завидовал. А когда качели остановили, тебя стошнило. Мы подумали, что тебя укачало, а оказывается — ты уже была Юркой беременна. Последнее время мне снится сон, где мы вот так раскачиваемся на качелях. Ты смеёшься, и мы счастливы. И никто не может помешать нашему счастью. Просыпаться не хочется. Хочется остаться в том счастье.
— Не надо, Серёжа. Зачем эти воспоминания? Не надо, больно.
— Я живу ими. А помнишь — ты колено разбила? Колено распухло, ты плакала от боли. Я мазал колено зелёнкой, ты вздрагивала, а я целовал твоё колено, и губы у меня были зелёными от зелёнки. Ты смеялась, позабыв о боли. А потом мы целовались и поцелуями размазали зелёнку по лицам друг друга. Хохотали оба.
— Не надо, Серёжа. Больно от воспоминаний. Очень больно.
— А мне радостно, что всё это у меня было. Я пришёл проститься, Люся. Рак у меня. Недолго осталось.
— Что!?
— Да-да. Недолго. Пришёл пригласить тебя на свои похороны. Придёшь?
Ошарашенная сказанным, Людмила молчала.
— Придёшь? — повторил вопрос Сергей.
— Это правда?
— Правда, Люся. Я умираю. Медленно, но умираю. Пришёл к тебе — скоро не смогу ходить.
— А как же? Там твоя жена будет, и вдруг я?..
— Жена, — усмехнулся Сергей. — Настоящей женой была у меня только ты. А потом… Чего уж мёртвого делить? — горько усмехнулся Сергей. — Я её предупредил, для неё это шоком не будет.
— А как я узнаю, что… — у Людмилы не повернулся язык сказать: «что ты умер».
— Василий тебе скажет. Я поручил ему привести тебя к моему гробу. Знаешь, говорят, что душа покойника находится рядом со своим телом до тех пор, пока тело земле не предадут. И всё она видит, что происходит вокруг. Вот я и хочу в последний раз тебя увидеть там, около моего гроба. Остальные мне по фиг. Придёшь?
— Приду.
— Давай ещё по одной, — Сергей разлил коньяк и выпил залпом. — Ещё просьба: молись за меня, Люся. Сорок дней молись, пока я перед Богом не предстану. Прошу, очень прошу. Хочу, чтобы Господь простил мне все мои грехи, если он существует, конечно. Очень хочу с ним увидеться, дело у меня к нему, а точнее — просьба. Знаю, Ольга не будет по мне молиться, не та она женщина, которые молятся об ушедших близких. А ты молись за меня, Люся, крепко молись.
По щекам Сергея текли слёзы. Он смахнул их и сказал:
— Возможно, благодаря твоей молитве я увижу Бога и наберусь наглости просить его. У меня большие надежды на то, что он всё-таки существует. Знаешь, о чём я его попрошу?
— Не знаю. Откуда же мне знать?
— Я попрошу, чтобы он ещё раз отправил нас с тобой на землю, где бы мы с тобой опять встретились и узнали бы друг друга. Ты как, не против?
— Я не против, — плакала Людмила.
— Клянусь, вот в той, в следующей жизни, ни одна женщина на земле не заставит меня даже повернуться в её сторону. Ты мне веришь, Люся?
— Верю.
После его ухода, на столе осталась недопитая бутылка коньяка, свёрток с деньгами, нестерпимая боль от воспоминаний, о потерянной любви, боль от того, что ничего не изменить.
Боль распирала грудь Людмилы. Казалось, она не вмещается в её теле, пытается вырваться наружу. Боль становилась невыносимой, сродни той, когда изменил ей Сергей.
Людмила подбежала к окну, распахнула его в надежде увидеть Сергея, шагающего через двор, и крикнула:
— Серёжа!
Тишина ответила ей своим безысходным молчанием. Тишина.
Это ещё одна история любви, которую я написала на ваш суд, мои дорогие читатели. Жду ваши комментарии. И если рассказ заслужил вашего одобрения, то жду и лайки.
С уважением к вам, ваш автор.
