— Ваш “чудесный” сынок… в составе группы лиц, которых вы, кстати, наверняка знаете, за период с октября по январь совершил несколько преступлений. Сколько конкретно – это еще уточняется. Три – точно. По непроверенным данным — гораздо больше.
— Непроверенные…
— На 90% проверенные. Совершил.
Ей, конечно, сочувствовали в каком-то смысле, ведь женщина не знала, чем конкретно занимался сын. Но кое-что она видела. Видела и не замечала.
А сегодня он связался и упрашивал о материальной помощи.
— Тут не очень много, но… — и женщина расплакалась.
— Сию секунду уберите это.
Ее сопроводили к парадной лестнице, ничего не взяв и ничего не слушая.
“Хоть бы о матери подумал, ее пожалел” – неслось со всех углов от тех людей, которые уловили суть происшедшего. Не думал сынок ни о ком.
Маргарита Ивановна простояла у двухметрового, стеклянного окна до девяти часов, совершенно не зная, зачем она тут стоит.
Сотрудники шли, не глядя на нее, они не в курсе всех дел, они понятия не имеют, что у женщины жизнь перевернулась. Следователь, с которым она вела беседу днем, не удостоил ее даже кратким ответом.
Возле сада, в который Маргарита водила Даню, когда он был совсем маленьким, она вынула из кошелька его фотографию. Темнота в городе. Она же просто рассматривала фото, сделанное, будто не ей, а кем-то иные, кого она не знала.
Не мог он. Не мог. И все тут.
Она должна сына выручить.
***
За текущий год Маргарита ознакомилась и с материалами, и с кодексами, и с теми, кто числились истцами. Множество заседаний. Множество статей.
Юристы, нанятые Маргаритой, трудились сверхурочно. Но и брали за это много.
Не в счет.
Суть не в деньгах, когда речь идет о ее ребенке.
— Мы сделаем, что нужно, чтобы срок был минимальным, — говорили юристы, — Но он сам признается, что был в этой… группе.
Мысль “он не причем” плавно перешла в “да, он там был, но не понимал/не ведал/его обманули”.
— Ну, не сам придумал.
— Никто и не говорит, что он организатор. Но исполнитель – это аксиома. Все мы понимаем ваши эмоции.
На еще один год финансов не хватило.
Маргарита экстренно продала и дом, построенный когда-то мужем, и квартиру, на которую зарабатывала самостоятельно, и даже гаражи, сохранившиеся от дедушек.
Из друзей, которых почти не осталось, никто ее не поддерживал.
Раз сынок исполнитель, то должен получить свои положенные 10 или 15 лет. Справедливо. И честно.
Но для Маргариты он все равно ребенок.
Получил Даня не 14-15, а только 8, за что Маргарита отдала все сбережения – за компетентных юристов, за очень сложный процесс.
Сама арендовала комнатку и возила ему туда “гостинцы”.
Она ликовала, что у Дани есть шанс выйти на свободу уже лет через 6. При положительных обстоятельствах.
Но все знакомые ее почему-то жалели.
— Такие не меняются, — вот и ответ от всех приятелей и приятельниц.
Какие? Маргарита не хотела признавать, что ее сын именно из “таких”, о каких пишут в городских газетах вовсе не с гордостью. Каждый может ошибаться. Правда же?
Когда он вышел, то первым делом устроил гулянку. Как не отметить это событие? И на странном празднике Маргарите уже увидела всю его компанию. Она рассчитывала, что он будет счастлив закончить тот сомнительный период своей жизни, а он желал продолжать.
Продержался Даня недолго. Полгода. И то, потому что Маргарита буквально ходила за ним по пятам. Когда съехал к друзьям, их через пару месяцев вернули в зал суда. С теми же статьями.
В этот раз продавать было уже нечего.
