Даже в молодости Валерия не была удовлетворена своей внешностью: и рост не тот, и вес не тот, а нос — это же вообще кошмар! Ей не нравились ноги, не нравилась форма ногтей, свои прямые волосы она постоянно мучила химией, отчего те становились похожи на мочалку. Что уж говорить о нынешних временах?
Мужа, похоже, всё устраивало — хорошо, что у Валерии хватало ума не обсуждать с ним свои изъяны. Зато она любила посплетничать о других. Неважно, актриса это из телевизора или соседка.
Но однажды всё это чудесным образом совместилось, когда соседку Петровых показали по телевизору в передаче «Модный приговор».
— Ой, Гена, гляди! Соньку с шестого этажа по телевизору показывают! — закричала она.
— Да не, ты ошиблась, Лер. Какая же это Сонька? Сонька интереснее, а это выдра какая-то! — взглянув на экран, сказал муж.
— Но, но! Интереснее! Из них там специально выдр делают, чтобы потом на контрасте сыграть! Смотри! Точно Сонька!
И супруги, отложив все дела, сели смотреть передачу, в которой по традиции Соньку обвиняли в неумении одеваться. Обвинителем была её старшая дочь, которая одевалась ещё более безвкусно.
— Тьфу, на Ирку смотреть противно! — скривилась Валерия, — разве ж можно так мать обижать на весь свет?
— Это она по сценарию, — уверенно сказал Геннадий Иванович, намазывая себе кусочек хлеба апельсиновым мармеладом,— хотя видно, разыгрывает она его не без удовольствия!
— Фу, противная. Аж Соньку жалко стало! — хлопнула по столу Валерия.
Но скоро она перестала жалеть соседку: в конце передачи Сонька получила три комплекта одежды с аксессуарами и предстала перед притихшим залом изменившейся настолько, что теперь Валерия точно бы её не узнала.
— Ну, как тебе? — ревниво заглядывая мужу в лицо, спросила она.
— Я не знаю… по мне, так раньше лучше было. Сейчас Соня похожа… даже не знаю. Старая, хоть и фирменная, калоша. А ведь ей и пятидесяти нет, так ведь?
— Зато смотри, какой роскошный костюмчик! А сапожки!! А сумочка!!! — Валерия закрыла глаза и представила всё это на себе. Ну, а причёску можно смыть. Волосы не зубы, отрастут!
И она стала уговаривать мужа отправить заявку. Геннадий Иванович нехотя отправил письмо в редакцию программы, рассчитывая, что до них дело не дойдёт. Прошёл месяц и супруги уже позабыли об этом случае. Тем более, что ничего им не напоминало о передаче: София, сойдя с подиума, снова превратилась в Соньку, Петровы ни разу не видели её в тех нарядах, в которых она щеголяла по подиуму.
Но, однажды раздался звонок. Звонила женщина, представившаяся редактором ТВ. Она объяснила, куда нужно подъехать, что надо делать. Изучая сценарий, Геннадий шепнул жене:
— Слушай, ну, допустим, я это скажу. Но ты же меня потом всю жизнь попрекать этим будешь!
— Не буду. Я же понимаю, что это постановка. Ради Гуччи можно и потерпеть!
— Лера, подумай хорошенько! Кроме меня будет ещё нескольких людей, которые будут поливать тебя помоями! А потом ещё эта, очкастая с улыбочкой будет говорить тебе гадости. Из тебя выдру сделают, Лера!
— Ну и что! Зато у меня будут вещи от кутюр, а не с рынка!
— Ну, смотри, как знаешь! — с досадой махнул рукой Геннадий Иванович, уяснив, что супругу не переубедить.
Наступил день съёмок. Студия, в которой снималась передача, оказалась крохотной, все бегали туда-сюда, суетились. Ведущий, в пёстром пиджаке уже восседал на троне, похожий на диковинного попугая.
Валерия, обречённо отдала себя в руки «стилистов», которые проверили, достаточно ли «выдровато» она выглядит.
Валерия уже не один раз слышала спич, написанный для её мужа сценаристом программы. Но сейчас, стоя в свете софитов, она ощущала дрожь в коленях и неприятное чувство в желудке. «Ну погоди, Геночка, ты у меня попляшешь», — подумала она, напрочь забыв свои обещания.
Возмущение её было столь велико, что собственный текст, заученный накануне вылетел из головы. Она только едва слышно оправдывалась в ответ на чудовищные, несправедливые обвинения какого-то надменного хлыща, в которого в одночасье превратился её муж Гена.
Оказывается, он всю жизнь считает, что Валерия одевается как замухрышка, что у неё нет вкуса и вообще, жить с такой, товарищи, не сахар!
На лицах зрителей, продающих своё время за пятьсот рублей, нарисовалось какое-то подобие сочувствия и заинтересованности, сменившееся скукой, как только слово взяла модный обвинитель в серой, задрипанной кофте и очках-кошечках.
Первые три выхода с выбранными якобы мужем вещами, Валерия отработала на автомате. Ей хотелось всё бросить и убежать без оглядки от этого позора, но публика отнеслась к ней на редкость благосклонно: третий выход вообще вызвал шквал аплодисментов, что похоже, удивило стилистов и немного взбодрило Валерию.
Потом ей сделали стрижку и укладку, сбрызнув седину специальным маскирующим спреем. Накрасили так, как она не красилась даже во времена своей юности.
— Боже! Кто это? — увидев себя в зеркале, заплакала она.
— Не плачьте, дорогая, — промурлыкал, улыбаясь, Ведущий, который, впрочем, всегда улыбался, — это слёзы радости! Но отныне вы так будете выглядеть всегда, дорогая!
Закрыв лицо руками, Валерия забежала за ширму к стилистам.
— Я говорила, надо было стричь пикси, а не боб-каре! — шепотом пререкались две стилистки, одна из которых была мужского пола.
Запыхавшись, прибежала редактор программы. В руках у неё был пузырёк визина и какая-то таблетка.
— Вот, Лидочка, выпейте, надо успокоится! Вы молодец! — она показала палец вверх, камера вас любит!
Услышав, что переврали её имя, Валерия зарыдала в голос. Съемки были прерваны. Валерию уговаривали все. Наконец, она, выпив успокоительное и закапав в глаза визин, появилась под фанфары на подиуме. Первое, что она увидела — недоуменное лицо мужа, и сразу поняла, что это провал. Он тоже понял всё и шагнул ей навстречу.
На сцене начался переполох, громко возмущалась Бабкина, вечно украшенная, как новогодняя ёлка. Ожила и заулюлюкала заснувшая было массовка.
— Немедленно вернитесь на подиум, вы подписали договор! — прошипела, красная, как рак, распорядительница.
— Мы не нарушаем договор, у нас форс-мажор! Моя жена плохо себя чувствует! — нашелся Геннадий Иванович и обняв жену, попытался её увести.
— Верните вещи! — взвизгнула редактор, схватив Валерию за рукав фирменного пиджака, и тот треснул, обнажив дешёвый подкладочный материал и неровные строчки.
— Да легко! На рынке и то шмотки лучше! — вытирая слезу, Валерия стала снимать с себя «дизайнерские вещи от кутюр».
— Что вы делаете! — возмутилась редактор, — идите переоденьтесь за ширмой! Совсем с ума посходили!
Возвращаясь домой, Валерия тихо плакала от обиды и унижения.
— Ты.. ты правда верил в то, что говорил? — спросила она Гену.
— Нет, конечно. Я же тебя предупреждал, это всё шоу. Постановка. Снимают то, что обеспечивает рейтинг, а это скандалы, подлость, пошлость…
— Господи, ну почему ты раньше мне этого не сказал? — в её голосе снова слышалась обида.
— Я говорил, но ты так хотела сумочку от Гуччи, что не слышала меня! — вздохнул муж.
— Ага. От Гучи Кочеряна те сумочки, — впервые улыбнулась Валерия, и похлопав по сумочке, закричала — ой! а сумку-то я с собой со страху прихватила!
— Что? Придётся возвращаться в этот шалман? — испугался Гена.
— Ни за что! — твёрдо сказала она.
Передача в эфир не вышла, чему Петровы были очень рады. А в сумочке, внутри, и в самом деле была вложена кожаная бирка «Guchа Kocheryan». Можем, когда хотим!
