— Андрюша, твоя мать таскает деньги из моего кошелька, — заявила я сердито.
— Ну что ты несешь? — схватился он за голову. — Мама копейки чужой за всю жизнь не взяла. А тебе пора перестать бросать кошелек где попало.
Я тогда даже не нашла что сказать. А потом поняла, что без доказательств муж мне все равно не поверит. Да и с ними — не факт. Это же его мама.
— Лизонька, дай мне, пожалуйста, на хлебушек, — Галина Петровна стояла в дверях кухни, и в ее голосе звучала такая неподдельная нежность, что я на секунду засомневалась в своих подозрениях. — У меня с собой только карточка, а в булочной у Армена терминал опять сломался. Ты же знаешь, какой он бестолковый, третий месяц чинит.
Я молча достала кошелек, отсчитала двести рублей. Галина Петровна взяла деньги, аккуратно сложила пополам и спрятала в карман плаща.
— Спасибо, солнышко. Я тебе завтра верну, как только в банкомат схожу. Не бойся, не забуду.
— Конечно, мама, — кивнула я. — Не проблема.
Завтра она не вернет. Я знала это так же точно, как знала, что терминал у Армена давно исправен, сама там расплачивалась картой на прошлой неделе. Но сказать об этом вслух означало начать битву, к которой я еще не была готова.
Все началось полгода назад, вскоре после того, как мы перевезли свекровь к себе из Подольска. Она там тосковала. А у нас в ипотечной двушке, по всей видимости, был филиал парка развлечений.
Поначалу свекровь обещала продать квартиру и помочь с ипотекой. Потом эти разговоры заглохли. А позже я узнала, что в квартире в Подольске преспокойно живет ее старший сын с семьей, на которого добрая мама переписала жилье.
Первый раз я заметила пропажу случайно. Собиралась оплатить доставку продуктов, была уверена, что в кошельке лежат три тысячи, специально сняла накануне. Оказалось — две. Подумала, что ошиблась. Потом ситуация повторилась. И еще раз. И еще.
Я начала записывать. Завела специальную тетрадку, где фиксировала каждую купюру. Убывало примерно по пять сотен в день, свекровь не наглела.
— Ты что, параноик? — смеялся Андрей, когда я попыталась с ним поговорить. — Мама? Да она скорее руку себе отрубит, чем чужое возьмет. Ты просто забываешь, сколько тратишь. Вон, цены каждый день растут.
— Нет, я не параноик. А вот твоя мать, похоже, клептоманка! — взвилась я. — Как вообще можно быть таким слепым?
— Не стыдно наговаривать на пожилого человека?! — рявкнул мой муж и вытащил кошелек. — Сколько там у тебя пропало? На, не смей только моей матери это ляпнуть!
Его слепота меня не удивляла. Галина Петровна умела быть идеальной матерью, когда сын был рядом. Стоило Андрею уйти на работу, как тон ее голоса менялся на командирский, а просьбы превращались в приказы.
К декабрю я насчитала солидную сумму. На эти деньги можно было съездить на неделю в пансионат. Купить новую стиральную машину. Или хотя бы нормально отметить праздник.
В тот вечер, когда я приняла решение действовать, Галина Петровна сидела в гостиной и смотрела очередное ток-шоу. На экране женщина рыдала, рассказывая, как невестка выживает ее из собственного дома.
— Вот змеи, — качала головой свекровь, поглядывая на меня. — Приласкают, войдут в доверие, а потом и квартиру отнимут, и на улицу выставят. Бедная женщина, сердце кровью обливается.
Я промолчала, продолжая резать салат.
На следующий день к вечеру подготовка была завершена. Вся свои деньги я накануне положила на карту, а в кошельке осталось ровно одна бумажная купюра любимого номинала свекрови, специально помятая и надорванная с краю. И она ждала своего часа.
Утро началось как обычно. Андрей ушел на работу к восьми, я занялась уборкой. Галина Петровна долго крутилась на кухне, заваривала чай, гремела посудой. Потом объявила, что идет к подруге и вернется к обеду.
Я специально оставила сумку в прихожей на тумбочке. Кошелек торчал из бокового кармана так, чтобы было видно краешек. Сама устроилась в спальне с ноутбуком, у меня удаленка, но дверь оставила приоткрытой. Через десять минут послышались шаги, тихие, крадущиеся. Скрипнула дверца тумбочки, это Галина Петровна проверяла, не появилось ли там что-то ценное. Потом зашуршала молния на сумке.
Я сидела, затаив дыхание. Сердце выскакивало из груди, но не от страха, от предвкушения. Как в детстве, когда ждешь момента, чтобы крикнуть «Сюрприз!» на дне рождения.
Молния застегнулась, шаги удалились к двери. Хлопок — свекровь ушла.
Вечером мы собрались за ужином втроем. Галина Петровна была особенно мила, нахваливала мою готовку, интересовалась Андрюшиной работой, даже предложила в выходные съездить все вместе в торговый центр. Как мило, не на мои ли деньги?
— Кстати, мам, — начала я, наливая чай, — помните, вы у меня занимали? Не пора ли вернуть?
Галина Петровна дернулась.
— Занимала? Когда это?
— Ну как же, — я улыбнулась самой милой своей улыбкой. — Вы же регулярно берете из моего кошелька. Я думала, это такой наш необычный способ кредитования. Без расписок и процентов.
Андрей поперхнулся чаем.
— Лиза, ты что несешь?
— Я посчитала, — продолжила я спокойно, доставая из кармана сложенный листок. — За полгода набежало вот столько, смотрите, все по датам расписано.
— Это… Это клевета! — Галина Петровна побагровела. — Андрюша, твоя жена совсем с ума сошла!
— А сегодня? — невозмутимо спросила я. — Сегодня утром в кошельке была одна купюра, надорванная. Хотите, покажу? Она сейчас у вас в кошельке, спорим? Вряд ли вы ее потратили. Но если там нет, мама, я извинюсь, признаю, что была не права.
Она молчала, разглядывая дно чашки. Андрей смотрел то на меня, то на мать.
— Мам? — тихо спросил он. — Это правда?
— Я… Я хотела вернуть… — ее голос звучал обвиняюще, а не виновато. — Пенсии не хватает, а просить стыдно… Тут же Москва, кофейни, булочные. Столько всего, глаза разбегаются. И Алеше надо посылать…
— Просить не стыдно, — жестко сказала я. — Стыдно воровать. И врать в глаза. А еще содержать взрослого сына, который вас из собственного жилья выгнал. И думать, что это нормально.
Галина Петровна выскочила из-за стола и убежала в свою комнату, хлопнув дверью. Андрей сидел, уткнувшись в тарелку.
— Ты довольна? Унизила мою мать и сидишь улыбаешься.
— Полгода я пыталась с тобой поговорить. А ты смеялся.
Он поднял на меня глаза, растерянные, несчастные.
— Что теперь?
— Честно говоря, мне все равно, отдаст она или нет, — я пожала плечами. — Теперь твоя мама знает, что я не дурочка. И мой кошелек — не ее личный банкомат. Думаю, этого достаточно.
С того вечера прошло три месяца. Галина Петровна больше ни разу не подходила к моей сумке. Иногда просила денег прямо, глядя в глаза. Я давала, но при этом не считала и не записывала. Свекровь усвоила урок, только надолго ли
