— Аня, ты же понимаешь, что так дальше нельзя, — голос Вера Петровны дрожал, когда она открыла мне дверь. — Посмотри на эти стены, на эту сантехнику…
Я стояла в прихожей с сумкой подарков из Москвы и не понимала, что происходит. Три дня назад, когда звонила маме, она ничего не говорила о ремонте. А теперь в квартире стояли строительные леса, на полу валялись куски обоев, а из ванной доносился стук молотка.
— Мам, что это? — я прошла в гостиную, где Денис Сергеевич, мой старший брат, объяснял что-то двоим рабочим в грязных комбинезонах.
— А, Анечка приехала! — он повернулся ко мне с широкой улыбкой. — Как раз вовремя. Тут небольшие организационные вопросы нужно решить.
Небольшие организационные вопросы. У меня сразу что-то ёкнуло в груди. Когда Денис говорил о «небольших вопросах», обычно речь шла о больших деньгах. Моих деньгах.
— Какие вопросы? — я поставила сумку и оглядела разгром вокруг.
— Ну как какие! — Денис развел руками. — Мама же не может в таких условиях жить. Стыдно перед людьми. Вот я и решил все организовать. Мужики завтра начинают капитальный ремонт. Восемьдесят тысяч за всё — смешные деньги для такой работы.
Восемьдесят тысяч. Это больше половины моей зарплаты программиста в региональной IT-компании. Плюс у меня ипотека, плюс Полина заканчивает школу, нужно будет платить за репетиторов.
— Ты маму спрашивал? — я повернулась к Вере Петровне, но та стояла, теребя край фартука, и молчала.
— Да что тут спрашивать! — Денис хлопнул меня по плечу. — Ты же видишь состояние квартиры. И потом, у тебя зарплата хорошая, а у меня сейчас затишье в бизнесе. Жена на сносях, расходы большие.
Затишье в бизнесе. Так он называл свою хроническую безработицу. Денис всегда находил красивые слова для объяснения того, почему он не работает, а его младшая сестра должна содержать всех.
— А если у меня нет восьмидесяти тысяч? — тихо спросила я.
— Как нет? — брат нахмурился. — Ты же программист! У вас там зарплаты космические. Да и потом, речь о маме идет. Неужели родного человека жалко?
Вот она, главная мантра нашей семьи. Если ты не готов отдать последние деньги, значит, ты плохая дочь. Если сомневаешься, значит, жадная. А то, что у тебя самой есть расходы и планы, никого не волнует.
— Мужчины, — обратилась я к рабочим, — извините, но нужно все обсудить. Работы пока отменяются.
— Ты что делаешь? — Денис схватил меня за руку. — Они же уже материалы заказали! Нельзя так людей подводить!
— Какие материалы? Когда? — в голове у меня все перепуталось.
Один из рабочих, пожилой мужчина в кепке, виновато кашлянул:
— Мы вчера договор подписали. Аванс получили. Материалы сегодня привезут.
— Какой договор? — я почувствовала, как земля уходит из-под ног. — С кем?
— Да с мамой же, — Денис достал из кармана бумаги. — Всё по-честному, всё официально. Правда, мам?
Вера Петровна заплакала. Тихо, жалобно, как всегда, когда хотела избежать неприятного разговора.
— Оленька, я думала, ты согласишься… Денис сказал, что ты не против…
— Я ничего не говорила! — голос у меня сорвался. — Я даже не знала о ремонте!
— Ну ладно, ладно, — Денис замахал руками. — Подумаешь, не предупредил. Решил сделать сюрприз. Какая разница? Главное, что маме будет хорошо.
А главное, подумала я, что теперь я просто обязана платить. Договор подписан, материалы заказаны, рабочие готовы приступать. И если я откажусь, стану виноватой во всех грехах.
Но кто дал Денису право подписывать договоры от маминого имени? И кто дал ему право решать, что я буду это оплачивать?
— Покажи договор, — протянула я руку.
Денис нехотя отдал бумаги. Я пробежала глазами по тексту и похолодела. Восемьдесят тысяч рублей. Работы на три недели. И в качестве заказчика указана Вера Петровна Коновалова, моя мать.
— Мам, ты понимаешь, что подписала?
— Денис сказал, что это просто бумажки для рабочих, — всхлипнула Вера Петровна. — Что им нужно знать, кто будет платить…
— Но платить буду я?
— Ну да… А кто же еще?
Вот так. Просто и логично. Анна зарабатывает больше всех — значит, Анна платит за всех. На то, что у Анны есть свои планы и мечты, всем наплевать.
— Слушай, — я повернулась к брату, — а если бы ты хотел купить машину, ты бы сначала у меня спросил, готова ли я её оплатить?
— Это разное, — отмахнулся Денис. — Машина — это прихоть. А тут мама, семья.
— А если бы ты решил жениться и сразу объявил, что я плачу за свадьбу?
— Да что ты сравниваешь несравнимое! — начал злиться брат. — Речь о маме идет! О том, чтобы она жила по-человечески!
— Речь идет о том, что вы принимаете решения за меня, — спокойно сказала я. — И ставите перед фактом.
Денис посмотрел на меня как на сумасшедшую:
— Ты что, серьезно думаешь отказаться? Представляешь, что люди скажут?
А вот и второй козырь. После «родного человека жалко» идет «что люди скажут». Удивительно, как эти «люди» всегда требуют от меня жертв, но никогда — от Дениса.
— Какие люди? — спросила я.
— Да соседи! Родственники! Все знают, что у тебя зарплата хорошая. А мама в ободранной квартире живет.
— И что, по-твоему, я должна всю зарплату семье отдавать?
— Не всю, — Денис смягчился, — но помогать надо. Ты же видишь, мне сейчас трудно. Жена скоро рожать будет, денег нет…
Всегда так. У Дениса всегда были проблемы. То жена болеет, то работы нет, то еще что-то. А решать эти проблемы должна я. За свой счет.
— Хорошо, — сказала я наконец. — Но я хочу подумать. Это очень большие деньги.
— Думать? — Денис нахмурился. — О чем думать-то? Либо помогаешь семье, либо нет.
— Дайте мне три дня.
— Какие три дня? Материалы завтра привозят!
— Тогда отмени материалы.
— Как отменить? Деньги же заплачены!
— Какие деньги? — у меня закружилась голова.
— Да мы же аванс дали! — вступил рабочий в кепке. — Десять тысяч. За материалы.
— Откуда десять тысяч? — я посмотрела на Дениса.
— Мама из заначки взяла, — неохотно ответил он. — Но это же все равно твои деньги получаются. Ты маме каждый месяц помогаешь.
То есть они уже потратили мамину заначку, а теперь я должна возместить ущерб. Плюс доплатить за весь ремонт. Логика железная.
— Знаешь что, — я взяла сумку, — я поеду домой. Полине с уроками помочь нужно. А завтра поговорим.
— Но материалы же завтра привозят! — закричал Денис мне в спину.
— Тогда подумай, как объяснить рабочим, что ты не имел права подписывать договор от маминого имени, — бросила я и вышла.
На улице я села в машину и заплакала. От обиды, от бессилия, от того, что в тридцать четыре года мне приходится доказывать родному брату, что мои деньги — это мои деньги.
Дома меня встретила Полина — высокая, серьезная, совсем взрослая в свои восемнадцать.
— Мам, что случилось? — она обняла меня за плечи.
Я рассказала все. Полина слушала, хмурилась, а потом взорвалась:
— Да он совсем охренел! Прости, мам, но по-другому не скажешь. Как можно брать и тратить чужие деньги?
— Но это же для бабушки…
— Стоп! — дочь села напротив меня. — Ты не обязана оплачивать дядины решения. Если он хочет сделать бабушке ремонт — пусть сам зарабатывает.
— Но у него сейчас проблемы…
— Мам, у дяди всегда проблемы. Всю мою жизнь у него проблемы. А решаешь их почему-то ты.
Из уст восемнадцатилетней девочки это звучало как приговор. И самое страшное — она была права.
Вечером позвонил Денис.
— Слушай, ты что, серьезно думаешь бросить маму в такой ситуации?
— Я думаю защитить себя от финансового принуждения.
— От чего? — он засмеялся. — Ты что, юридические термины изучила?
— Изучила. И знаешь что еще изучила? То, что подписывать договоры без согласия заказчика — это мошенничество.
Молчание.
— Что ты хочешь этим сказать? — голос стал осторожным.
— То, что завтра иду к юристу. Пусть разбирается, законно ли все это.
— Ты что, с ума сошла? На семью в суд подавать собираешься?
— Если понадобится — да.
Положив трубку, я первый раз за много лет почувствовала облегчение. Наконец-то я перестала оправдываться и объяснять, почему не хочу платить за чужие решения.
Утром я действительно пошла к юристу. Елена Владимировна, женщина лет сорока, внимательно изучила договор.
— Понимаете, — сказала она, — формально ваша мать подписала договор. Но если она не понимала его сути, если ее ввели в заблуждение — это основания для оспаривания.
— А что делать с материалами? Их уже, наверное, привезли.
— Нужно срочно остановить работы. Иначе будет считаться, что услуга оказана, и платить все равно придется.
Мы поехали к маме вместе. У подъезда и правда стояла машина с мешками цемента и рулонами обоев. Денис суетился рядом, что-то объяснял водителю.
Увидев нас, брат потемнел лицом:
— Это что еще за цирк?
— Елена Владимировна, адвокат, — представилась юрист. — Мне нужно поговорить с вашей матерью о договоре.
— Какой еще адвокат? — Денис посмотрел на меня с ненавистью. — Ты что, совсем ку-ку?
— Я защищаю свои интересы.
Вера Петровна встретила нас в слезах:
— Оля, ну зачем же так? Зачем юристов привлекать? Мы же семья…
— Именно поэтому, мам. Потому что семья не должна друг друга обманывать.
Елена Владимировна терпеливо объяснила маме её права. Оказалось, что договор можно расторгнуть в течение суток после подписания, если заказчик передумал. А поскольку работы еще не начались, никаких штрафов не будет.
— Но аванс! — закричал Денис. — Десять тысяч уже заплачены!
— Аванс вернется, если работы не выполняются по вине заказчика, — спокойно сказала юрист.
— А если заказчик передумает?
— То же самое. В течение суток возврат полный.
Лицо у Дениса стало красным:
— Да вы что, издеваетесь? Люди же время потратили!
— Час времени, — заметила я. — И потратили его на то, что заранее не уточнили, кто будет платить.
В итоге договор расторгли. Материалы увезли, рабочие получили компенсацию за время — тысячу рублей. Денис хлопнул дверью и ушел, пообещав больше не вмешиваться в мамины дела.
— А теперь что? — спросила Вера Петровна, когда мы остались одни.
— А теперь, мам, если ты хочешь ремонт, ты сама будешь его планировать. Сама выбирать подрядчиков, сама подписывать договоры. А уж потом, если захочешь, попросишь меня помочь деньгами.
— Попрошу?
— Да. Попросишь. А я подумаю, смогу ли помочь или нет. И если не смогу — это не будет означать, что я тебя не люблю.
Мама кивнула, вытерла слезы:
— Знаешь, а ведь мне и не очень-то хотелось этого ремонта. Просто Денис сказал, что соседи осуждают…
— Какие соседи?
— Ну, Раиса Петровна намекала, что обои у меня старые…
— Мам, если Раиса Петровна хочет тебе новые обои — пусть покупает. А если не хочет, пусть не критикует.
Мы долго разговаривали. Впервые за много лет — честно, открыто, без манипуляций и чувства вины. Мама призналась, что всегда боялась Дениса, боялась его скандалов и претензий. А я рассказала, как устала постоянно быть в долгу перед семьей.
— Прости меня, — сказала Вера Петровна. — Я должна была защитить тебя, а не позволять этому продолжаться.
— Лучше поздно, чем никогда.
Через неделю Денис позвонил. Голос был другой — не требовательный, а просящий:
— Аня, можно поговорить?
— Можно.
— Я хотел извиниться. Понял, что был неправ.
— Хорошо.
— Ты меня прощаешь?
— Прощаю. Но это не означает, что забываю. И не означает, что готова снова финансировать твои решения.
— Понятно. А если я попрошу помочь? Нормально попрошу, объясню зачем?
— Тогда я подумаю. И отвечу честно — могу помочь или не могу.
— Справедливо, — вздохнул Денис. — Наверное, мне пора самому взрослеть.
— Наверное.
После этого разговора я поняла: самое трудное было не отстоять свои деньги, а изменить семейную систему. Перестать быть удобной дочерью, которая всегда говорит «да». Научиться говорить «нет» без чувства вины.
Полина, услышав итоги, обняла меня:
— Мам, я тобой горжусь.
— Почему?
— Потому что ты показала мне, как нужно защищать себя. Как не позволять собой пользоваться даже родным людям.
— Это важный урок?
— Самый важный. Теперь я знаю: можно любить семью и при этом не жертвовать собой ради чужих прихотей.
Я смотрела на свою дочь — умную, самостоятельную, и понимала: главная победа не в том, что я сэкономила восемьдесят тысяч. Главная победа в том, что я показала Полине пример здоровых границ.
А еще поняла простую вещь: быть хорошей дочерью не означает быть удобной. Настоящая любовь не требует жертв. Она требует уважения. И если кто-то любит тебя только тогда, когда ты делаешь то, что он хочет — это не любовь, а эгоизм.
Теперь я сплю спокойно. Потому что знаю: мои деньги — это мои деньги. Моя жизнь — это моя жизнь. И решения о том, как их тратить, принимаю только я.
