— Вера Петровна, к вам посетительница.
Вера подняла голову от журнала посещений. В дверях школьного гардероба стояла Светлана Михайловна в дорогом плаще, с идеальной укладкой и холодной улыбкой.
— Светочка? Ты же не предупреждала…
— А зачем предупреждать родственников? — Светлана оглядела школьные стены с плохо скрываемым презрением. — Или ты настолько занята развешиванием курточек, что на разговор времени нет?
Вера почувствовала, как что-то внутри сжалось. Эта интонация, этот взгляд — она помнила их еще с тех времен, когда Светлана впервые появилась в их доме как невеста Игоря. Всегда считала себя лучше всех остальных.
— Конечно, есть время. Проходи в учительскую.
Они прошли по коридору мимо детских рисунков и стендов с объявлениями. Светлана морщилась, будто находилась в каком-то особенно неприятном месте.
— Как дела у детей? — спросила она, устраиваясь на стуле.
— Нормально. Костя в третий класс пошел, Аня в шестой.
— А ты все здесь… курточки развешиваешь?
В голосе было столько яда, что Вера невольно выпрямилась.
— Работаю. Зарплата небольшая, но стабильная.
— Да уж, небольшая, — Светлана усмехнулась. — Десять тысяч в месяц? Двенадцать?
— При чем тут моя зарплата?
— При том, что содержать троих человек на такие деньги невозможно. А квартира, между прочим, наполовину моя.
Вот оно. Вера давно ждала этого разговора.
— Какая наполовину? Игорь завещание не оставлял.
— Именно поэтому наполовину. Наследство по закону делится между детьми поровну. Я — дочь матери Игоря, следовательно, имею право на долю.
Светлана достала из сумочки какие-то бумаги.
— Я уже консультировалась с юристом. Все чисто. Либо выкупаешь мою половину за полтора миллиона, либо продаем и делим.
Полтора миллиона. Вера попыталась представить себе такую сумму и не смогла.
— Света, ну подумай сама. Где я возьму полтора миллиона? Да я за всю жизнь столько не заработаю.
— Это твои проблемы. Я тоже не благотворительный фонд.
— А дети? Костя и Аня где жить будут?
— А при чем тут я? — Светлана пожала плечами. — Не я их рожала. Твоя дочка родила — пусть бы и воспитывала, а не по дорогам носилась пьяная.
Удар был такой силы, что Вера не сразу смогла ответить. Говорить так о погибшей… О дочери, которая никогда не пила, просто не справилась с управлением в гололед…
— Не смей так говорить о Ксении.
— А что, не правда? Машину разбила вдребезги, себя угробила, детей сиротами оставила. А теперь ты хочешь, чтобы я за это расплачивалась?
— Никто не просит тебя расплачиваться. Просто не отнимай у детей дом.
— Дом? — Светлана рассмеялась. — Это трехкомнатная хрущевка в провинциальном городишке. У меня в Москве квартира в три раза дороже стоит.
— Тогда зачем тебе наша хрущевка?
— Деньги нужны. Развожусь с мужем, квартиру делить придется. А я не собираюсь ни с кем делиться тем, что мне по праву принадлежит.
Вера смотрела на золовку и не узнавала ее. Когда-то они вместе пекли торты на дни рождения, вместе качали детей, смеялись над семейными фотографиями. Неужели вся эта теплота была притворством?
— Светлана, ну неужели тебе не жалко детей? Они уже столько пережили…
— Жалко. Но не настолько, чтобы отказаться от полутора миллионов.
— А если я буду тебе платить частями? По десять тысяч в месяц?
— Сто пятьдесят лет платить будешь? — Светлана встала. — Не смеши меня, Вера. У тебя две недели на решение. Либо находишь деньги, либо продаем. Других вариантов нет.
Когда Светлана ушла, Вера еще долго сидела в пустой учительской. В голове не укладывалось: как можно быть настолько жестокой? Ведь Костя и Аня — племянники Светланы. Их же мать погибла, отец умер от инфаркта в сорок восемь лет. Неужели деньги действительно важнее всего?
Домой она шла как в тумане. Дети уже вернулись из школы, делали уроки на кухне. Костя подбежал к ней, как всегда, обнял за ноги.
— Бабуля, ты такая грустная. Что случилось?
Как объяснить восьмилетнему ребенку, что их могут выгнать из дома? Что тетя Света, которая дарила им подарки на Новый год, теперь хочет лишить их крыши над головой?
— Ничего не случилось, солнышко. Просто устала на работе.
Аня подняла голову от тетради. Эта девочка всегда была слишком взрослой для своего возраста.
— Бабушка, а правда, что тетя Света квартиру продавать хочет?
— Откуда ты знаешь?
— Нина Петровна соседке рассказывала. Я случайно услышала.
Новости в их доме разлетались быстро. Наверное, весь подъезд уже знает.
— Не знаю пока, Анечка. Может быть, и не будет ничего продавать.
— А если будет?
— Тогда… тогда найдем другую квартиру.
— А если не найдем? — Костя прижался к ней крепче. — Нас опять в детский дом отдадут?
Сердце сжалось так сильно, что стало трудно дышать. Два года назад, когда она забирала внуков из детского дома после смерти дочери, Костя весил на пять килограммов меньше нормы. Аня не говорила неделями, только плакала по ночам. Месяцы ушли на то, чтобы они поверили: теперь у них есть дом, есть кто-то, кто их любит и никогда не бросит.
— Никого никуда не отдам, — сказала она твердо. — Что бы ни случилось.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Но ночью, лежа в постели, Вера думала: а что, если действительно придется продавать? Снимать квартиру на ее зарплату нереально, а детей без жилья могут забрать органы опеки. Неужели все так просто может рухнуть?
На следующий день она пошла к юристу. Молодой парень в мятом костюме выслушал ее и развел руками:
— К сожалению, закон на стороне вашей золовки. Наследство действительно делится поровну между наследниками. Если ваш муж при жизни не переоформил квартиру на вас…
— Он собирался. Все откладывал, а потом инфаркт случился.
— Да, такое часто бывает. Но что имеем, то имеем.
— А дети? Они же там живут, это их дом…
— С юридической точки зрения вы там квартиранты без договора. Никаких прав на жилье не имеете.
— Но я коммунальные платежи плачу, ремонт делала за свой счет…
— Это ничего не меняет. Собственность — она или есть, или ее нет.
Юрист помолчал, потом добавил мягче:
— Единственный выход — если бы ваша золовка добровольно отказалась от наследства. Но это маловероятно.
— А если заставить ее?
— Никак не заставишь. Это должно быть добровольное решение.
Вера вышла из юридической консультации с ощущением полной безнадежности. Полтора миллиона взять неоткуда. Светлана отказываться от денег не собирается. А закон — на ее стороне.
Неделя пролетела в хлопотах и попытках найти выход. Вера обзванивала всех знакомых, выясняла, можно ли взять кредит, искала варианты съемного жилья. Все бесполезно. Таких денег ни у кого не было, кредит на ее зарплату никто не давал, а снять квартиру на троих стоило почти столько же, сколько она зарабатывала.
Светлана появилась снова в субботу утром, с риелтором — женщиной лет сорока в деловом костюме.
— Показывайте квартиру, — сказала Светлана, даже не поздоровавшись.
Риелтор прошлась по комнатам, что-то записывая в блокнот.
— Хорошая планировка, состояние неплохое. Продается быстро. Когда жильцы съедут?
— В течение месяца, — ответила Светлана.
Вера стояла в коридоре и молчала. Что тут скажешь?
— А куда дети денутся? — вдруг спросила риелтор.
— Это не мое дело, — холодно ответила Светлана.
— Понятно. — Женщина убрала блокнот в сумку. — Знаете что, я, пожалуй, не буду брать эту сделку.
— Почему?
— Не работаю с квартирами, где несовершеннолетние дети остаются без жилья. Принципиально.
— Какие принципы? Это бизнес!
— Для меня не только бизнес. Извините.
Риелтор ушла. Светлана стояла красная от злости.
— Дура нашлась. Найду другую.
Но в голосе уже не было прежней уверенности. Видимо, встреча с «принципиальной» риелторшей ее задела.
— Светлана, — осторожно сказала Вера, — может быть, правда не будем торопиться? Подумай еще раз…
— О чем думать? Мне деньги нужны позарез. Развод на носу, алименты бывшему мужу платить придется.
— Алименты? Но ведь обычно жены получают алименты…
— Обычно. А у меня муж инвалид второй группы стал, работать не может. Теперь я ему должна содержание выплачивать.
Впервые в голосе Светланы проскользнула не злость, а усталость.
— Пятнадцать лет замужем была, думала — навсегда. А он раз — и решил, что хочет «найти себя». В сорок пять лет. Нашел — молодую студентку. Теперь с ней «себя ищет», а я плачу.
— Тяжело, наверное…
— Еще как тяжело. Поэтому и нужны мне эти деньги. Хочу начать новую жизнь, купить квартиру в другом городе, сменить работу. А для этого нужен стартовый капитал.
Вера поняла: за всей этой жестокостью стоит боль. Светлана тоже пострадала, тоже потеряла семью. Только справляться с потерей решила за счет других.
— Света, а ты понимаешь, что мы тоже потеряли семью? Игоря, Ксению… У нас тоже жизнь рухнула.
— Понимаю. Но каждый должен справляться сам. Я не просила тебя брать на себя детей.
— Но они же племянники твои!
— Да, племянники. И что? Я им тетя, а не мать. Пусть государство ими занимается.
— В детском доме?
— А что такого? Не умрут.
Разговор зашел в тупик. Светлана была непреклонна.
На следующий неделе появился новый покупатель — молодая пара с ребенком. Они долго ходили по квартире, что-то обсуждали между собой.
— А почему продаете? — спросила женщина.
— Наследство делим, — коротко ответила Светлана.
— А где будут жить эти дети?
— Переедут к родственникам.
Вера стояла рядом и молчала. Какие родственники? Кроме Светланы, у них никого не было.
— Понятно, — сказал мужчина. — А цену можно сбить?
— Можно немного, — согласилась Светлана.
— Тогда берем.
И все. Две фразы — и судьба решена. Через месяц им нужно было освободить квартиру.
В тот вечер, когда покупатели ушли, Вера долго сидела на кухне и пыталась понять, что теперь делать. Съемного жилья на ее зарплату не найти. Родственников, кроме Светланы, не было. Оставался только один вариант — отдать детей в интернат и надеяться, что когда-нибудь сможет их забрать.
Костя подошел к ней, сонный, в пижаме.
— Бабуля, а почему ты плачешь?
— Не плачу я.
— Плачешь. И у тебя глаза красные.
Аня появилась в дверях кухни.
— Что случилось?
Вера посмотрела на внуков и поняла: пора говорить правду.
— Садитесь, детки. Нужно поговорить.
Она рассказала все как есть. Что квартиру продают. Что денег на новое жилье нет. Что, возможно, им придется пожить раздельно какое-то время.
— Раздельно? — Костя широко открыл глаза. — Это как?
— Ну… вы поживете в хорошем месте, где за вами будут ухаживать, а я пока найду работу получше, накоплю денег…
— В детском доме, — тихо сказала Аня.
— Не в детском доме. В интернате. Там лучше условия, хорошие учителя…
— Не хочу в интернат! — Костя бросился к бабушке, обнял ее. — Хочу с тобой жить!
— И я не хочу, — Аня села рядом. — Мы же семья.
— Конечно, семья. И будем семьей всегда. Просто немножко пожить отдельно…
— Сколько это «немножко»? — спросила Аня.
Вера не знала, что ответить. Год? Два? Пять лет? На ее зарплату накопить на квартиру было нереально.
— Не знаю, солнышко. Как получится.
Дети заплакали. Костя всхлипывал ей в плечо, Аня сидела тихо, но слезы катились по щекам. А Вера обнимала их и думала: неужели действительно не существует справедливости в этом мире?
Последние дни в квартире прошли как в кошмаре. Вещи складывали в коробки, мебель продавали за копейки. Дети ходили мрачные, почти не разговаривали.
В последний вечер, когда все было уже упаковано, Светлана пришла за ключами.
— Ну что, собрались? — спросила она.
— Собрались.
— Дети где будут жить?
— В интернате. Временно.
— А ты?
— Пока у подруги поживу. Потом что-нибудь найдется.
Светлана помолчала.
— Может, я все-таки поторопилась? — сказала она вдруг.
— Поздно об этом думать.
— Да нет, не поздно. Могу покупателям отказать, неустойку заплачу…
Вера подняла на нее глаза. Неужели?..
— Серьезно?
— Думаю. Детей жалко, если честно. Не железная я.
— Светлана…
— Только давай договоримся. Будешь мне каждый месяц по пятнадцать тысяч платить. За аренду моей доли.
— Пятнадцать тысяч? Но у меня зарплата двенадцать!
— Найдешь подработку. Или другую работу ищи.
— А если не смогу платить?
— Тогда все равно продадим.
Вера посчитала быстро. Даже если найдет подработку, вряд ли получится зарабатывать больше двадцати тысяч в месяц. А на жизнь нужно минимум десять тысяч. Пятнадцать тысяч Светлане платить нереально.
— Не смогу я столько платить.
— Значит, продаем. — Светлана пожала плечами. — Я предложила компромисс, ты отказываешься.
— Это не компромисс. Это медленная смерть.
— Каждый решает сам, как ему жить.
И Вера поняла: Светлана нарочно предложила невыполнимые условия. Чтобы потом сказать — я же хотела помочь, но вы сами отказались.
— Хорошо, — сказала Вера. — Продавай.
Через месяц квартира была продана. Дети поехали в интернат в областном центре. Вера устроилась уборщицей в больницу, снимала угол у одинокой старушки.
По выходным она ездила к внукам. Костя похудел, стал замкнутым. Аня держалась молодцом, но глаза у нее стали взрослые, печальные.
— Бабушка, когда мы опять будем жить вместе? — спрашивал Костя.
— Скоро, солнышко.
— А когда это «скоро»?
— Не знаю. Но обязательно будем.
Только сама Вера уже не верила в это «скоро». На ее зарплату уборщицы накопить на жилье было невозможно. А дети росли, привыкали к интернату, отвыкали от семейной жизни.
Светлана с деньгами от продажи квартиры действительно переехала в другой город. Изредка присылала открытки с видами новых мест. Писала, что начала новую жизнь, что все у нее хорошо.
А Вера каждые выходные ездила в интернат и думала: может быть, Светлана права? Может быть, каждый действительно должен заботиться только о себе? Может быть, семья — это просто иллюзия, а настоящее только то, что можно пощупать руками?
Но потом Костя обнимал ее на прощание и шептал: «Я тебя жду, бабуля», — и она понимала: нет, не права Светлана. Есть вещи дороже денег. Есть любовь, которую не продашь и не купишь.
И пусть дом теперь только в сердце, а не в документах о собственности — это все равно дом. Настоящий. Тот, который никому не отнять.
