— Валя, ну сколько можно об одном и том же? — Николай Петрович поставил стакан на стол громче, чем нужно. — Дима через месяц демобилизуется, жить ему где-то надо. А на работе сейчас такая нестабильность…
Валентина Андреевна молча помешивала сахар в чае. Сорок два года, а чувствует себя школьницей, которую отчитывают за несделанные уроки. Два года они вместе, два года одни и те же разговоры. Весной — рано, летом — сын приедет, осенью — денег мало, зимой — не сезон для свадеб.
— А помнишь, ты говорил, что после Нового года всё решим? — тихо спросила она.
— Говорил. Но понимаешь…
— Понимаю, — быстро ответила Валентина, вставая. — Совершенно понимаю.
Николай посмотрел на неё удивлённо. Обычно она кивала, соглашалась, ждала. А теперь в её голосе звучало что-то новое — не обида, не злость. Что-то гораздо более опасное.
Валентина прошла на кухню, начала мыть посуду. Руки дрожали совсем чуть-чуть, но она это чувствовала. Неужели она всю жизнь будет ждать, пока кто-то решит, что настало её время?
Телефон зазвонил резко, нарушив утреннюю тишину.
— Валентина Андреевна? Галина Ивановна беспокоит. Можете сегодня пораньше подойти? У нас срочный разговор.
В трубке что-то тревожное, и Валентина почувствовала, как в животе всё сжалось. Увольняют? В такое время найти работу…
Офис пах новой мебелью и кофе из автомата. Галина Ивановна сидела за столом с папкой документов, выглядела сосредоточенно.
— Садитесь, Валентина Андреевна. У меня для вас предложение.
Сердце ёкнуло.
— Нашему филиалу в Воронеже срочно нужен главный бухгалтер. Временно, на восемь месяцев, пока основной сотрудник в декрете. Зарплата в полтора раза выше, командировочные, жильё оплачиваем.
Валентина почувствовала, как мир вокруг неё замедлился. Воронеж. Другой город. Другая жизнь.
— Когда… когда нужно ответить?
— До четверга. Понимаю, что нужно подумать, обсудить с семьёй. Но возможность отличная. И потом, когда вернётесь, у нас освободится заместитель главного бухгалтера.
Выйдя из офиса, Валентина села на скамейку во дворе. Руки тряслись. Воронеж… Она ни разу там не была. Но почему-то чётко представила себя идущей по незнакомой улице, покупающей продукты в чужом магазине, обустраивающей временную квартиру.
И почему-то эта картинка не пугала. Наоборот — в груди что-то тепло пульсировало, словно сердце вспомнило, как бывает, когда ждёшь чего-то хорошего.
— Мама? — Ольга открыла дверь, не скрывая удивления. — Что-то случилось?
— Можно к тебе на полчаса?
Ольга жила в комнате общежития, но обустроила её со вкусом — занавески в мелкий цветочек, фотографии на полках, даже цветок на подоконнике. Двадцать два года, а уже создала своё пространство.
— Мне предложили работу. В Воронеже. На восемь месяцев.
— Здорово! — Ольга почему-то обрадовалась. — А Николай как?
— Ещё не говорила.
— А почему?
Валентина помолчала, глядя на цветок на подоконнике. Как же назывался… Фикус? Нет, что-то другое.
— Понимаешь, Оля, я боюсь, что он опять скажет «не время». И я опять соглашусь. И через год будет сидеть и объяснять, почему надо подождать ещё немного.
— А ты хочешь ехать?
Простой вопрос. А ответить трудно.
— Да. Хочу. Первый раз за долгое время хочу что-то для себя. Но страшно.
— Мам, — Ольга села рядом, — а что если он не поймёт? Что если скажет выбирать между ним и работой?
Валентина вздрогнула. Именно этого она и боялась услышать.
— Не знаю. Честно — не знаю.
Они сидели молча, каждая думала о своём. За окном студенты возвращались с занятий, громко смеялись, строили планы на вечер. Молодые, уверенные в том, что у них впереди вся жизнь.
— Мам, а ведь если ты не поедешь сейчас, потом может не быть такого шанса?
Валентина кивнула. Знала это. Знала, что в сорок два года предложения о карьерном росте не сыплются как из рога изобилия.
Вечером она варила ужин, когда Николай пришёл с работы. Усталый, раздражённый. Плохой день, видимо.
— Коля, у меня есть новости, — начала она, когда они сели за стол.
— Хорошие, надеюсь?
— Мне предложили работу в Воронеже. Главным бухгалтером. На восемь месяцев.
Николай поперхнулся супом.
— В Воронеже? Валя, ты что, серьёзно? Какой Воронеж? Зачем тебе это нужно?
— Зарплата в полтора раза больше. И потом повышение.
— А как же мы? — Он отложил ложку, посмотрел на неё так, словно она предложила лететь на Луну. — Валя, ну подумай здраво. Восемь месяцев разлуки, чужой город, съёмная квартира. А здесь у нас всё налажено…
— Налажено? — Валентина почувствовала, как в груди что-то горячо вспыхнуло. — Коля, у нас ничего не налажено. Мы два года живём как… как соседи по коммуналке. Ты не можешь решить, нужна ли тебе семья, а я не могу решить, стоит ли ждать твоего решения.
— Валя, ну это же временные трудности. Дима скоро вернётся, устроится, и тогда…
— Тогда что? — Она встала, начала убирать со стола. — Тогда найдётся новая причина ждать? Коля, мне сорок два. Я хочу чувствовать, что живу, а не просто существую.
— Но ведь можно и здесь найти себя. Зачем ехать неизвестно куда?
Валентина остановилась, держа в руках грязные тарелки. Почему он не может понять? Не может почувствовать, что она задыхается в этой неопределённости?
— Потому что здесь я всегда буду ждать. А там… там у меня будет моя работа, моя ответственность, моя жизнь.
Николай молчал, крутил в руках салфетку. Лицо у него было растерянное, почти детское.
— А если я скажу, что не хочу тебя отпускать?
— А если я скажу, что не могу больше ждать?
Они смотрели друг на друга через стол, и Валентина поняла: это тот самый момент, когда решается всё. Не постепенно, не через долгие разговоры. Сейчас.
— До четверга мне нужно дать ответ, — сказала она тихо.
— Валя…
— Подумай. У нас есть три дня.
Среда прошла в странном напряжении. Они были вежливы друг с другом, но между ними будто выросла стеклянная стена. Николай несколько раз начинал разговор, но каждый раз сбивался, говорил о погоде или новостях.
Валентина собрала документы для поездки, купила дорожную сумку. Не чемодан — пока только сумку. Но уже это простое действие дало ей ощущение, что она не просто мечтает, а делает.
В четверг утром она проснулась с тошнотой. Решила, что волнение — сегодня нужно давать ответ Галине Ивановне.
— Ну что решили? — спросил Николай за завтраком.
— А ты что решил? — ответила она вопросом на вопрос.
Он помолчал, покрутил в руках чашку.
— Валя, я не готов к таким резким переменам. Нам хорошо и так. Зачем всё усложнять?
— Хорошо? — Валентина почувствовала, как внутри всё опускается. — Коля, нам не хорошо. Нам привычно. Это разные вещи.
— Если ты уедешь, я не могу гарантировать, что буду ждать.
Слова повисли в воздухе как ультиматум. Валентина посмотрела на него — растерянного, испуганного, цепляющегося за привычное. И поняла: он тоже боится. Но его страх парализует, а её — толкает вперёд.
— Я понимаю, — сказала она спокойно. — Спасибо за честность.
В офисе Галина Ивановна ждала её ответа, листая какие-то бумаги.
— Еду, — сказала Валентина, даже не садясь.
— Отлично. Документы оформим сегодня, в понедельник уже нужно быть там.
Валентина кивнула. В груди было странное ощущение — одновременно пустота и лёгкость. Словно сняли тяжёлую шубу, которую носила всю зиму.
— Галина Ивановна, а можно вопрос? Вы жалели когда-нибудь о важных решениях?
Начальница подняла глаза от бумаг, внимательно посмотрела на неё.
— Знаете, жалела я больше всего о нерешениях. О том, что не сделала, когда была возможность.
Валентина собирала вещи молча. Николай ушёл к другу — «обдумать ситуацию». Она не просила его остаться. Каждая вещь в сумке была как маленькое решение: эта кофточка пригодится, эти туфли точно нужны, эту книгу возьму обязательно.
Телефон звонил несколько раз. Не отвечала. Сейчас главное — не дать себе передумать.
Ольга приехала проводить. Принесла пакет с едой на дорогу и ещё один — с какими-то мелочами для новой квартиры.
— Мам, я горжусь тобой, — сказала она, обнимая на прощание.
— А вдруг я делаю глупость?
— А вдруг делаешь самое правильное в жизни?
В поезде Валентина сидела у окна, наблюдая, как мелькают за стеклом поля и перелески. Ранняя весна, снег ещё лежал пятнами, но воздух уже пах оттепелью.
Она думала о Николае. Наверное, сейчас он дома, смотрит телевизор и убеждает себя, что она вернётся через неделю, извинится, скажет, что поторопилась.
А может, и правда поторопилась? Может, нужно было ещё подождать, поговорить спокойно?
Но в глубине души Валентина знала: если бы она осталась, через год они бы сидели за тем же столом, и он бы объяснял, почему нужно подождать ещё немного. А она бы кивала и ждала.
Новая квартира оказалась светлой, с большими окнами. Валентина поставила сумку на пол, прошлась по комнатам. Пусто, но не грустно. Скорее… многообещающе.
Первая неделя пролетела в суете нового места. Работа оказалась интереснее, чем дома — другие люди, другие задачи. Коллеги отнеслись дружелюбно, пригласили в театр на выходных.
— Как дела? — спросила Ольга по телефону.
— Хорошо. Странно хорошо. Как будто я всю жизнь ждала именно этого.
— А Николай звонил?
— Нет.
Валентина не добавила, что сама тоже не звонила. Первые дни хотела, потом поняла: если их отношения висят на телефонном звонке, то, может, их и не было по-настоящему?
Но сегодня утром снова тошнота. И задержка. И вдруг страшная догадка, от которой закружилась голова.
Аптека. Тест. Две полоски.
Валентина сидела на краю кровати, глядя на пластиковую полоску. Сорок два года. Беременна. В чужом городе, одна, с временной работой.
Первая мысль — позвонить Николаю. Вторая — что он скажет? «Вот видишь, надо было не торопиться»?
Третья мысль была самой страшной: а что если она рассчитала неправильно? Что если этот рывок к независимости обернётся катастрофой?
Телефон лежал рядом, молчаливый и равнодушный. За окном Воронеж жил своей жизнью — чужой, незнакомой. А в животе росло что-то, что связывало её с домом крепче любых обещаний.
Ночью Валентина не спала. Лежала, считала сроки, строила планы. Можно вернуться, сказать Николаю… Он обрадуется, конечно. Ребёнок — это же серьёзно. Это же ответственность, которая заставит его наконец решиться.
А можно остаться. Родить здесь, поднимать одной. Страшно, но многие справляются.
Утром позвонила Ольге.
— Мам, что скажешь Николаю?
— Не знаю. А что ты думаешь?
— Я думаю, ты имеешь право выбирать. И право менять своё решение, если захочешь.
Умница девочка. Знает, что мама сама должна решить.
На работе Валентина пыталась сосредоточиться на цифрах, но мысли разбегались. К обеду стало плохо — подташнивало, кружилась голова. Галина Ивановна отпустила домой.
— Простыли, наверное. В новом климате часто так бывает.
Дома Валентина легла, закрыла глаза. Представила Николая — наверное, он сидит дома, смотрит новости, ждёт её звонка. А может, уже не ждёт?
Представила себя через год — с коляской в воронежском парке. Незнакомые лица, новые друзья, другая жизнь.
Представила себя дома — с Николаем, с ребёнком, в старой квартире, где всё знакомо и предсказуемо.
Обе картинки были и пугающими, и притягательными одновременно.
Боль началась ночью. Сначала тянущая, потом острая. Валентина лежала, сжав зубы, надеясь, что пройдёт. Но становилось только хуже.
Скорая приехала быстро. Врач — молодая женщина с усталыми глазами — осмотрела, покачала головой.
— Угроза выкидыша. Стресс, возможно. В последнее время были какие-то потрясения?
Валентина лежала на больничной койке, смотрела в потолок. Стресс. Получается, её попытка обрести свободу убивает ребёнка?
— Родственников уведомить? — спросила медсестра.
— Нет. Пока нет.
Два дня Валентина провела между сном и реальностью. Лекарства притупляли боль, но не мысли. Что если это знак? Что если нельзя было рвать привычную жизнь так резко?
На третий день врач сказала то, что она уже знала:
— К сожалению, сохранить не удалось. Но это не значит, что в будущем…
Валентина не дослушала. Смотрела в окно, где весеннее солнце освещало незнакомый двор чужого города.
Когда выписалась, в квартире было тихо и пусто. Валентина села у окна, обняла колени. Странно: она ожидала слёз, отчаяния. Но было только… опустошение.
И ещё — очень чёткое понимание. Она сделала выбор. Цена оказалась выше, чем думала. Но это был её выбор, её ошибка, её боль.
Телефон зазвонил. Николай.
— Алло?
— Валя, как дела? Я волнуюсь…
Голос родной, тёплый. Валентина закрыла глаза.
— Коля, я не вернусь.
— Но почему? Что случилось?
— Ничего не случилось. Просто… я поняла, что если вернусь сейчас, то уже никогда не уеду. А мне нужно знать, кто я такая, когда не жду, что кто-то решит мою судьбу.
— Валя, я хочу поговорить. Я готов… То есть, если ты вернёшься, мы обязательно…
— Не надо, Коля. Не надо обещать под давлением. Мы оба знаем, что это неправильно.
После разговора Валентина сидела в тишине. За окном жизнь шла своим чередом — люди спешили с работы, включали свет в окнах, готовили ужины.
Она потеряла ребёнка. Потеряла мужчину, которого любила. Но приобрела что-то другое — право не объяснять свои решения, не ждать разрешения на собственную жизнь.
Больно? Да. Правильно? Не знает. Но честно — впервые за два года совершенно честно.
Через месяц Валентина получила новости из дома: Николай женился на соседке — вдове с двумя детьми. Быстро, без раскачки. Видимо, ему действительно нужна была семья, только не с ней.
Она не плакала. Сидела на кухне, пила кофе из новой турки и думала о том, что иногда мы принимаем решения не потому, что знаем, к чему они приведут. А потому, что не можем больше не принимать.
За окном цвела весна, и Валентина впервые подумала: а может, она начинает жить именно сейчас?
