― Вика, иди кушать. Остынет же.
Вика ничего не ответила. Только поправила капюшон, чтобы еще сильнее закрыть лицо. И продолжала смотреть в окно.
В группе ее не боялись ― тут были дети, которые били других просто потому, что те спали на их кроватях. Вика никого не трогала. Не кричала. Не жаловалась. Но к ней не подходили. Говорили шепотом: «Она не как все. Слишком взрослая». А воспитатели за спиной добавляли: «И слишком сломанная».
Она появилась в приюте поздней весной. Не кричала, не плакала, не просилась обратно. Просто села на кровать, вытащила из кармана сломанный мобильник и уставилась в черный экран. С тех пор мало что изменилось.
***
― Что ты ждала, а? Что я тебя на руках выносить буду? ― у мамы уже тряслись руки. Она была на «чем-то».
― Мам, давай… я просто посуду помою, и мы ляжем. Ну хочешь, мультик включу…
― Отстань! У меня башка лопается. Мне надо выйти. Только на полчаса.
Вика знала, что это вранье. Всегда было «на полчаса», но потом мама или возвращалась в лучшем случае на рассвете.
В тот день она не вернулась. Совсем.
Когда Вика нашла маму на квартире у одного из ее собутыльников ― та лежала в ванной. Голая, посиневшая, с затекшим лицом. На полу валялись шприцы и разбитый стакан. Вика сначала трясла ее за плечо. Потом обняла. Потом начала кричать.
Соседи вызвали скорую. Вика пряталась в шкафу, когда пришли люди в форме. Не потому что боялась ― просто не хотела, чтобы ее забрали оттуда.
Но забрали.
Сказали: «Ты теперь в системе».
***
С тех пор прошло полгода. За это время двоих малышей из ее группы забрали ― один отправился к бабушке, другой в приемную семью. Кто-то плакал от радости. Кто-то ревновал. Вика только отворачивалась.
― Я не про вас. Я не для вас, ― однажды сказала она воспитательнице, когда та попыталась спросить, не хочет ли она снова семью. ― Меня лучше выбросить, как старую куртку.
За окном шел мелкий снег. Дети бегали по коридору, визжали, кидались бумажными снежками.
Вика закрыла глаза.
Ей грезилось, что она не здесь. Что снова в своей комнате. Маленькой, пахнущей пеплом и духами. Что за стенкой орет телевизор. Что мама жива. Что…
― Вика, ― кто-то тронул ее за плечо.
― Чего? ― она не обернулась.
― К тебе пришли.
Вика вздрогнула. Потом медленно повернулась.
― Кто? Опека? Психиатр?
Воспитательница улыбнулась неуверенно:
― Женщина. Говорит, что ты ― ее племянница…
***
Анна приходила каждую неделю. Иногда ― дважды. Всегда с чем-то в руках: то новая книга, то домашнее печенье, то сшитая ею самой сумка из старых джинсов.
Вика все это игнорировала.
― Круто. Я теперь мусорка?
― Я просто подумала, может, тебе понравится…
― Не нравится. Уноси. Или отдай тем, кто будет делать «ой, спасибо, тетя Аня, это так мило».
Анна молча убирала.
Она не злилась. Не устраивала нравоучений. Просто говорила:
― Хорошо. Но я все равно приду в следующий раз.
Вика смотрела на нее исподтишка. Через окно. Из-за угла. Даже попросила у Аллы Ивановны: «А можно не на урок, а в библиотеку?» ― просто чтобы сесть у окна и наблюдать, как Анна разговаривает с директором, как держит в руках кружку, как берет за руку какого-то малыша, расспрашивая, как дела.
― Слишком гладкая, ― шептала себе Вика. ― Значит, врет. Где-то накосячит, покажет себя. Я только подожду.
В один из дней, когда все собирались на прогулку, Анна пришла с коробкой конфет и новой футболкой. На ней была нарисована черная кошка.
― Вот, думаю, может тебе подойдет?
― Что, завещание не подписала еще? ― громко бросила Вика, чтобы все слышали. ― Или просто решила, что я теперь наследство откину, как в сериалах?
Все замерли. Даже Алла Ивановна.
Анна смотрела на Вику долго. Потом сказала:
― Нет. У меня нечего тебе завещать. Только себя. Но и это, похоже, ты не хочешь.
Она положила футболку на стол и вышла.
Вика схватила вещь, подошла к окну и швырнула в мусорный бак внизу. А потом сидела в коридоре молча и никому не отвечала до самого вечера.
― Зачем ты так с ней? ― тихо спросила Алла Ивановна вечером, накрывая стол для ужина.
― Проверяю.
― Что именно?
― Настоящая ли. Или притворяется. Если уйдет ― значит, как все. Если вернется… тогда поговорим.
― А если она правда хорошая?
― Нет таких. Просто вы все плохо ищете дефекты. А я ― хорошо.
Ночью Вика выбралась из кровати, накинула куртку и босиком вышла в коридор. На вахте дремала баба Галя.
Девочка пошла на улицу, к мусорному баку. Покопалась. Нашла футболку. Грязная, пахнущая капустой из соседнего пакета. Но все еще с кошкой.
Принесла ее в спальню. Вытерла влажными салфетками. Потом положила под подушку.
«Я просто проверяю. Пока ничего больше».
* * *
Анна пришла снова.
Ничего не принесла. Ни книжек, ни печенья, ни подарков.
Просто села за стол в зале для встреч. Вика вошла позже обычного, медленно, как будто решала ― войти или сбежать. Села напротив, не поднимая глаз.
― Ну что на этот раз? ― спросила, ковыряя ногтем край стола. ― Может, расскажешь, что у тебя рак, и ты пришла умирать в обнимку с племянницей?
― Нет. Просто пришла.
― Опять?
― Да. Я ведь говорила: не уйду.
― Почему? Ты же видишь, что мне на тебя плевать.
Анна усмехнулась.
― А ты думаешь, я не пробовала говорить это своей маме?
― В смысле?
― Я тебе кое-что расскажу. Только ты не перебивай. И не надо делать вид, что тебе все равно. Это вранье. Я вижу, когда ты слушаешь.
Вика молча посмотрела на нее. Не кивнула. Но и не отвернулась ― этого уже было достаточно.
Анна заговорила:
― Когда мне было четырнадцать, как тебе, папа впервые ударил меня так, что я упала. А мама сказала: «Ты, наверное, спровоцировала. Надо было молчать». Я не провоцировала. Я просто спросила, почему он кричит на Валю, нашу младшую. Но кричал он на всех. Часто. А бил ― только когда пил.
― Он пил?
― Почти всегда. И потом плакал, просил прощения, говорил, что любит нас. А мама… она просто говорила: «Так бывает. Мужик ― он должен быть сильным».
Вика сидела, не шелохнувшись.
― Я убежала в девятнадцать. С рюкзаком, без паспорта. Устроилась работать в кафе посудомойкой, ночевала у подруг. Потом уехала в другой город. Много лет не звонила. А потом… похоронила обоих. Только после этого узнала, что у моего брата есть дочь. То есть… у тебя есть я.
Вика чуть прищурилась.
― Почему ты решила, что я тебе нужна?
― Не знаю. Наверное, потому что сама когда-то хотела, чтобы кто-нибудь сказал: «Ты мне нужна».
Вика не сказала ни слова. Встала и ушла. Анна даже не пыталась остановить.
Но через полчаса Алла Ивановна нашла Вику в коридоре ― та сидела под лестницей, с коленями к груди, лицом в куртку.
Плечи вздрагивали.
― Все в порядке? ― прошептала Алла, присаживаясь рядом.
― Она… она врет? ― всхлипнула Вика. ― Или это правда?
― А ты как думаешь?
― Не знаю… Я уже не верю, когда люди говорят, что им тоже больно. Они взрослые. Им можно. А нам ― нет.
― А ты хочешь, чтобы было можно?
Вика молчала. Потом выдохнула:
― Я не помню, как это ― когда тебя обнимают, просто так. Не потому, что что-то случилось. А потому что ты есть.
Алла положила руку ей на плечо.
― А если она попробует? Просто обнять?
― Я укушу.
― Знаешь, она, похоже, согласна на укус. Только бы быть рядом.
Ночью Вика достала из-под подушки футболку с черной кошкой. Она посмотрела на нее, подержала в руках, потом аккуратно сложила и спрятала обратно.
А на следующий день, когда пришла Анна, Вика сказала:
― У меня к тебе вопрос.
― Слушаю.
― Если я все равно тебе не поверю… ты все еще будешь приходить?
― Да.
Вика кивнула.
― Тогда… приходи. Только не с печеньем.
― Например?
― Не знаю. С собой. Просто ― с собой.
И на секунду ее губы дрогнули в чем-то, очень похожем на улыбку.
* * *
Анна сидела на скамейке у входа, как всегда ― чуть поодаль, без лишней суеты. Рядом лежала книга с закладкой, которую она читала, пока ждала. Вика подошла сама. Молча. Не с вызовом, как раньше. Без насмешки. Просто ― подошла.
― Можно я тебя послушаю еще раз?
Анна подняла глаза. Медленно отложила книгу.
― Конечно.
― Только… ― Вика села рядом. ― Только без слез. Я не люблю, когда взрослые плачут. Сразу кажется, что я виновата.
― Не буду, ― мягко сказала Анна.
Они молчали. Минуту. Другую. Потом Вика первой заговорила:
― А он… мой отец… он был каким со мной?
― Я не знаю. Но ты была у него на руках ― на той фотке, помнишь?
― Угу. Я ее иногда достаю. Только никому не говорю.
― Я тоже.
Анна раскрыла сумку, вытащила плотный конверт.
― Я нашла у мамы альбом. Там есть кое-что. Твоя мама. Твой папа. Ты. Я. Валя ― наша младшая. Можешь посмотреть.
Вика взяла конверт осторожно, как будто он мог рассыпаться. Вытянула фотографию. На ней ― пятеро. Молодые, улыбающиеся, в комнате с пестрыми коврами и новогодним дождиком на окне. На переднем плане ― ребенок в костюме снежинки. Маленькая девочка.
― Это я? ― удивленно.
― Да.
― А это?
― Я. Рядом с тобой. Смешная, да?
Вика кивнула. Потом спрятала фото обратно.
― Можно я оставлю?
― Конечно. Все, что у меня есть ― твое. По праву.
Они снова замолчали.
Во дворе кто-то запустил бумажного змея. Он взмыл в серое небо и тут же упал.
― Знаешь, ― тихо сказала Вика, ― я до сих пор не знаю, кто я. Как будто все, что было ― это не моя жизнь, а чей-то странный фильм. И я в нем случайно.
― А хочешь… мы можем начать снимать твой фильм заново? С первого кадра?
Вика фыркнула.
― Ты предлагаешь мне быть режиссером?
― Почему бы и нет?
― Тогда я выбираю себе… второстепенного персонажа. Тебя. Только не умирай в первой серии, ладно?
Анна засмеялась. Без слез. Просто ― легко.
― Обещаю. Я буду тем героем, который доживет до титров.
Когда подошло время возвращаться в группу, Вика сказала:
― Приходи завтра. Принеси еще фотки. И… чай в термосе.
― Записала.
Вика уже ушла на крыльцо, но вдруг обернулась:
― И… Спасибо. Не за подарки. За то, что не обиделась.
Анна улыбнулась.
― Это ты мне подарок, Вика.
Она ничего не ответила. Но в этот раз не отвернулась.
* * *
Анна пришла, как и обещала, с термосом и стопкой фотографий. Но в этот раз в руках у нее был еще один конверт ― плотный, серый, с надписью от руки: «Не спеши. Просто подумай».
― Это что? ― спросила Вика, когда они сели на свою скамейку у старой сосны.
― Не страшное. Просто… предложение. Только читать будешь, когда одна останешься. Хорошо?
― Не люблю сюрпризы.
― Тогда сделаем так. Я расскажу словами. А письмо ― это так, чтобы не забыла.
Вика придвинулась ближе. Подтянула колени к груди, оперлась подбородком.
Анна глубоко вдохнула:
― Я не прошу тебя сразу звать меня мамой. Или сразу любить. Я сама не все еще поняла. Но я хочу, чтобы ты попробовала пожить со мной. Просто пожить. Немного. Без всяких подписей, без решения суда. Я уже договорилась с директором ― это можно. Временно.
― Пробный период?
― Можно и так назвать. Ты всегда можешь вернуться. Если решишь, что не твое. Я не держу. Просто… предлагаю руку. А ты уже решишь ― взять или нет.
Вика молчала долго. Смотрела на мокрый асфальт под ногами, где дождь оставил маленькие круглые лужицы, как следы чьих-то шагов.
Потом подняла глаза:
― А если я все испорчу?
― Тогда мы все снова поправим. Вместе.
― А если я сбегу?
― Тогда я буду искать. Не для отчета. А потому что ты ― моя.
― Я ведь могу оказаться трудной.
― Уже оказалась. И что?
Вика стиснула зубы. Потом вдруг резко кивнула, как будто отрывая пластырь с раны:
― Ладно. Только если без «доченька» и обнимашек каждый день.
Анна засмеялась, чуть дрогнувшим голосом.
― Договорились.
* * *
День отъезда был хмурым. Легкий туман стелился по асфальту, цеплялся за деревья. Вика стояла у ворот с рюкзаком, в той самой футболке с черной кошкой под курткой. Анна держала в руках зонт, но он был сложен.
― Ну что, готова?
― Не знаю.
― Это честно.
Вика оглянулась. На крыльце собрались дети. Кто-то махал. Кто-то просто смотрел. Алла Ивановна стояла сбоку, чуть прикрывая ладонью лицо. Слезы были, конечно. Только никто об этом не говорил.
Вика прикусила губу.
― А можно я буду иногда писать Соне? Ну, просто… если она захочет.
Анна кивнула:
― Конечно. Я даже купила тебе открытки. С котами.
― Смешно, ― пробурчала Вика, но уголок ее рта дрогнул.
Улыбка. Первая. Настоящая. Робкая, как детство.
Алла Ивановна провожала их взглядом. Анна держала Вику за плечо ― не крепко, чтобы не спугнуть. Вика шла чуть впереди, с рюкзаком наперекос, но не убирала руку.
― Алла, ― позвал директор из-за спины. ― Вы видели?
― Видела, ― кивнула она и улыбнулась. Глаза блестели.
Когда Вика обернулась на пороге ворот, Алла Ивановна тихо прошептала, уже не вслух:
― Ты заслуживаешь этого. Ты всегда заслуживала.
Перед поворотом Вика остановилась.
― Слушай… А ты уверена, что ты моя тетя?
Анна посмотрела ей в глаза.
― Нет. Я теперь просто хочу быть тебе мамой. Если ты позволишь.
Вика кивнула.
И больше не оборачивалась.
