— Лариса, тебе нужно съехать. Сейчас же.
— Валентина Николаевна, вы серьёзно? Сергей ушёл всего неделю назад…
Чашка с недопитым кофе оставалась на кухонном столе. Три ложки сахара — именно так он любил. Лариса не могла заставить себя её убрать. Казалось, если вымыть её, это будет означать, что Сергея больше нет.
Она машинально протирала столешницу, когда раздался звонок в дверь. На пороге стояла Валентина Николаевна — собранная, с прямой спиной, в своём привычном сером костюме. Странно, обычно она предупреждала о визитах заранее.
— Проходите, — Лариса попыталась улыбнуться. — Я как раз чайник поставила.
— Не нужно, — резко ответила свекровь, проходя на кухню. Её каблуки отстукивали по полу чёткий ритм, словно отсчитывая последние минуты прежней жизни. — Я ненадолго. Нам нужно обсудить квартиру.
Лариса замерла с тряпкой в руках. В горле пересохло.
— О квартире?
— Да. Я понимаю, сейчас тяжёлое время, но… — Валентина Николаевна достала из сумки документы. — Квартира оформлена на меня. И я хочу, чтобы ты её освободила.
Лариса нервно рассмеялась — настолько абсурдным показалось это требование.
— Простите, что смеюсь, но… это же наша с Серёжей квартира. Мы здесь пять лет прожили. Вместе делали ремонт, помните? Вы тогда ругались, что обои в спальне слишком тёмные…
— Формально, — подчеркнула Валентина Николаевна, — квартира моя. Сергей настоял, чтобы она была записана на меня, чтобы избежать бюрократических проволочек.
Перед глазами Ларисы всплыла та сцена. Сергей, уставший после работы, махал рукой: «Какая разница, на кого записана? Главное, чтобы документы были в порядке. Мы же семья».
Семья. Лариса горько усмехнулась.
— А вы знаете, — она снова принялась протирать стол, — Серёжа вчера приходил. Во сне. Стоял вот тут, у холодильника, и ругался, что я опять забыла купить его любимый сыр. «Как же так, — говорит, — Лариска, без сыра завтракать?» А я ему: «Прости, милый, исправлюсь». Проснулась — ревела как дура. Побежала в магазин, купила этот чёртов сыр. Он теперь в холодильнике лежит. Может, хотите бутерброд?
Валентина Николаевна на мгновение замялась, но тут же взяла себя в руки:
— Лариса, давай без этих… драматических сцен. У тебя месяц на сборы.
— Месяц? — Лариса уронила тряпку. — А потом что? На улицу?
— У тебя есть подруги, родители…
— Родители живут в однушке с братом. А подруги… — Лариса вдруг разозлилась. — Знаете что? Вы правы. Без драматических сцен. Только ответьте: вам не кажется, что Серёжа был бы против?
Валентина Николаевна поджала губы:
— Сергея больше нет. И я… я не могу видеть тебя здесь. Ты слишком напоминаешь мне о нём.
Она развернулась и направилась к выходу. У двери остановилась:
— Квартиру я буду сдавать. Так что… постарайся уложиться в срок.
Дверь захлопнулась. Лариса медленно опустилась на табуретку и посмотрела на недопитую чашку кофе.
— Ну что, Серёженька, — прошептала она, — кажется, нам с тобой придётся разъехаться.
— Лар, ты что, серьёзно собралась вот эту жуткую вазу забирать? — Ольга подняла массивное стеклянное изделие, покрытое розочками всех оттенков розового. — Она же ужасная!
— Это свадебный подарок от Валентины Николаевны, — Лариса улыбнулась, вспоминая, как они с Серёжей пытались «случайно» разбить её в первый же месяц. — Знаешь, теперь даже жалко с ней расставаться. Столько воспоминаний…
Ольга фыркнула и принялась заворачивать вазу в газеты:
— А помнишь, как на Новый год ты в неё шампанское налила, потому что все бокалы перебили?
— Ага. А Серёжка потом всем гостям торжественно объявил, что это «фамильный графин ручной работы», — Лариса рассмеялась, но смех внезапно перешёл в сдавленное рыдание.
— Так, стоп! — Ольга решительно отставила вазу и обняла подругу. — Никаких слёз. Сейчас доупаковываем коробки и едем к юристу. Я записала нас на три часа.
— Оль, зачем? Я же говорила — квартира официально записана на свекровь…
— Вот пусть юрист и скажет, что можно сделать. Не зря же я второй месяц с ним кофе пью.
Лариса удивлённо подняла брови:
— Погоди-ка. Это тот самый «перспективный адвокат», про которого ты рассказывала?
— Ну да, Михаил Александрович, — Ольга слегка покраснела. — Между прочим, очень грамотный специалист!
— И симпатичный, как я понимаю?
— Не отвлекайся! Мы о твоей проблеме говорим!
Офис «грамотного специалиста» оказался маленькой комнаткой в бизнес-центре, забитой папками до потолка. Сам Михаил Александрович — молодой человек в очках с модной оправой — действительно оказался весьма симпатичным. Особенно когда улыбался Ольге.
— К сожалению, ситуация не в вашу пользу, — он внимательно изучил документы. — Квартира в единоличной собственности Валентины Николаевны. Вы не вкладывали средства в её покупку?
— Нет, — Лариса покачала головой. — Серёжа купил её до нашей свадьбы. На свои и материнские деньги.
— А договорённости какие-то были? Письменные обещания, расписки?
— Да какие расписки? — Лариса всплеснула руками. — Мы же семьёй были! Кто же знал…
— Понимаю. А брачный договор?
— Нет, конечно.
Михаил Александрович снял очки и устало потёр переносицу:
— Тогда, боюсь, с юридической точки зрения…
— Подождите! — перебила Ольга. — А если доказать, что Лариса вкладывалась в ремонт? У неё же есть чеки, квитанции!
— Это может помочь компенсировать затраты на ремонт, но право собственности…
— А если… — Ольга явно собиралась выдать ещё десяток идей, но Лариса мягко тронула её за руку:
— Спасибо, Оленька. Но, кажется, здесь нужно не юридическое решение.
Вечером того же дня раздался звонок в дверь. На пороге стоял незнакомый мужчина с папкой документов:
— Лариса Андреевна? Я риэлтор. Валентина Николаевна просила показать квартиру потенциальным арендаторам.
— Простите, что? — Лариса почувствовала, как земля уходит из-под ног. — Прямо сейчас?
— Да, если можно. Клиенты ждут внизу.
— Нет, нельзя, — она попыталась закрыть дверь, но риэлтор ловко подставил ногу:
— Валентина Николаевна предупредила, что вы можете сопротивляться. У меня есть доверенность…
— Предупредила? — Лариса почувствовала, как внутри закипает злость. — Хорошо. Показывайте.
Через пятнадцать минут в квартиру вошла молодая пара с ребёнком. Риэлтор бодро начал:
— Итак, просторная двушка в хорошем районе…
— Присаживайтесь! — Лариса гостеприимно махнула рукой в сторону дивана. — Чай, кофе? А я вам пока расскажу про квартиру. Вот здесь, например, — она постучала по стене, — соседи делают ремонт. Каждое утро в семь начинают. Уже третий год. А в этом углу — видите пятно? Это грибок. Ничем не выводится. А ещё тут…
Пара переглянулась. Риэлтор нервно кашлянул:
— Лариса Андреевна…
— Подождите, самое интересное! — она заговорщически понизила голос. — А вы в курсе, что в этой квартире призрак живёт?
Ребёнок испуганно прижался к матери. Та возмущённо посмотрела на риэлтора:
— Вы нам этого не говорили!
— Да-да! — воодушевилась Лариса. — Представляете, каждую ночь он ходит, вздыхает… Особенно любит на кухне погреметь посудой. И главное — только хорошим людям показывается. Вот прямо таким, как вы!
Через пять минут потенциальные арендаторы спешно ретировались. Риэлтор сердито захлопнул папку:
— Я сообщу Валентине Николаевне о вашем поведении!
— Передавайте привет! — крикнула Лариса ему вслед. — И скажите, что призрак очень расстроится, если его любимую хозяйку выгонят!
Закрыв дверь, она сползла по стенке на пол и истерически рассмеялась:
— Прости, Серёженька. Знаю, что призраками пугать нехорошо. Но, может, хоть так…
Следующее утро началось со звонка свекрови:
— Я всё знаю про твои вчерашние фокусы, — голос Валентины Николаевны звенел от гнева. — Думаешь, это что-то изменит?
— А вы думаете, это нормально — водить посторонних по квартире, где я ещё живу?
— Ты там больше не живёшь. Ты там временно находишься. И срок этого «временно» подходит к концу.
— Валентина Николаевна, давайте поговорим…
— Хватит разговоров. Завтра в шесть вечера собрание у нас дома. Приедут дядя Толя и тётя Вера. Обсудим сроки твоего выезда. Надеюсь, ты найдёшь в себе силы перестать позорить память моего сына своим поведением.
Гудки в трубке звучали как приговор. Лариса набрала Ольгу:
— Оль, у тебя есть знакомый экзорцист? Кажется, завтра мне предстоит изгнание… правда, не духа, а меня самой.
— Лар, может не надо на это собрание? Пошли их всех…
— Нет, — Лариса вздохнула. — Пойду. Знаешь, я вдруг поняла — надо посмотреть им всем в глаза. И пусть попробуют сказать мне в лицо, что я не была Серёже семьёй.
Квартира свекрови пахла ванилью — видимо, тётя Вера уже принесла свой фирменный пирог. Раньше Лариса любила эти семейные посиделки. Раньше. До того, как из семьи её решили вычеркнуть.
В гостиной собрались все: Валентина Николаевна восседала в любимом кресле, тётя Вера с дядей Толей устроились на диване, а их дочь Марина — та самая, что вечно пыталась сватать Серёжу своим подругам до встречи с Ларисой — примостилась на стуле у окна.
— Присаживайся, — Валентина Николаевна указала на одинокий стул посреди комнаты. Прямо как на допросе.
— Спасибо, постою, — Лариса прислонилась к стене. — Я ненадолго.
— Лариса, — начал дядя Толя. — Мы все понимаем твоё горе…
— Правда? — она не удержалась от сарказма. — И как, тяжело вам живётся в своей квартире после такого понимания?
— Не дерзи! — вскинулась тётя Вера. — Мы хотим решить всё по-хорошему.
— По-хорошему? — Лариса достала из сумки альбом. — Тогда давайте посмотрим фотографии. Вот, например. Помните этот день?
На снимке улыбающийся Сергей обнимал мать и жену на фоне той самой злополучной квартиры. День новоселья.
— Убери, — резко бросила Валентина Николаевна.
— Нет, давайте посмотрим! А вот мы обои клеим. Помните, Валентина Николаевна, как вы нам помогали? А это…
— Я сказала, убери! — свекровь вскочила. — Ты думаешь, мне легко на это смотреть? Думаешь, я не вижу его лицо каждый раз, когда закрываю глаза?
— Вижу, — тихо сказала Лариса. — Поэтому и пришла. Потому что не только вам больно.
Она достала конверт:
— Здесь письмо. Я написала всё, что хотела сказать. Про то, как Серёжа радовался, когда купил эту квартиру. Как мечтал, что когда-нибудь в детской будет стоять кроватка. Как любил всех нас — и вас, и меня. Пожалуйста, прочитайте.
Валентина Николаевна взяла конверт дрожащими руками.
— Знаете, — продолжила Лариса, — я ведь понимаю, почему вы так поступаете. Вам кажется, что если избавиться от меня, то станет легче. Что не будет этого постоянного напоминания. Но это не работает так, Валентина Николаевна. Серёжа останется с нами, что бы мы ни делали. В каждой вещи, в каждом воспоминании.
— Уходи, — глухо сказала свекровь.
— Валя, может… — начал было дядя Толя, но она перебила:
— Все уходите! Мне нужно побыть одной.
Три дня от Валентины Николаевны не было никаких вестей. Лариса почти закончила собирать вещи, когда в дверь позвонили. На пороге стояла свекровь — непривычно растрёпанная, с покрасневшими глазами.
— Можно войти?
Лариса молча пропустила её в квартиру. Валентина Николаевна остановилась посреди гостиной, обвела взглядом коробки:
— Значит, уезжаешь?
— А у меня есть выбор?
Свекровь тяжело опустилась в кресло:
— Я всю ночь читала твоё письмо. Перечитывала. Смотрела фотографии… Ты права. От себя не убежишь.
Она достала из сумки какие-то бумаги:
— Вот. Я оформлю на тебя дарственную на квартиру. Нужно— Нужно съездить к юристу, — сказала Валентина Николаевна, её голос дрожал, но она старалась держаться уверенно.
— Что? — Лариса не могла поверить своим ушам. — Но…
— Подожди. Дослушай. Я не могу здесь бывать — слишком больно. Но и выгонять тебя… это не то, чего хотел бы Серёжа.
Валентина Николаевна впервые за всё это время заплакала. Слёзы катились по её щекам, смывая маску строгости, которую она так долго носила.
— Знаешь, я ведь всё думала — почему он именно в тот день поехал по этой дороге? А вчера нашла в его старом телефоне сообщение. Он ехал покупать мне подарок на день рождения. Такой был… весь в меня. Всегда заботился…
Лариса опустилась рядом с ней на колени, взяла её руку в свои.
— Он любил вас. Очень.
— И тебя любил, — Валентина Николаевна сжала её ладонь. — Прости меня. Я… я просто не знала, как жить дальше. А оказалось, что не я одна.
Прошёл месяц. На кухне всё так же стояла Серёжина чашка, только теперь рядом с ней появились две другие — для воскресных чаепитий. Лариса с Валентиной Николаевной установили новый ритуал: каждое воскресенье они собирались вместе, пили чай, вспоминали Серёжу и учились жить дальше.
А та самая ужасная ваза с розочками заняла почётное место на полке. В конце концов, она была единственной свидетельницей их примирения — в тот вечер они случайно задели её, пытаясь обнять друг друга, но каким-то чудом не разбили.
— Знаешь, — сказала как-то Валентина Николаевна, разглядывая вазу, — а ведь она действительно страшная.
— Зато намертво приклеилась к нашей семье, — улыбнулась Лариса. — Прямо как мы с вами.
