После похорон своей невесты он не мог найти себе места, любил он свою милую и уже через две недели должна быть свадьба, но неадекватный воднеитель грузовика в один миг лишил её жизни.
Он сидел на краю старого дивана, уставившись в пустоту. В комнате пахло сыростью и увядшими цветами — остатками тех букетов, что принесли на похороны. Две недели назад они выбирали кольца, смеялись над тем, как трудно найти идеальный торт для свадьбы. Она хотела, чтобы на нем были живые розы, а он дразнил её, что розы съедят гости. Теперь её нет. Грузовик, несущийся на красный свет, оборвал всё — её смех, её мечты, их будущее.
Егор не плакал на похоронах. Не потому, что не хотел — просто слёзы будто высохли внутри. Он смотрел на гроб, на её лицо, такое спокойное, почти живое, и не мог поверить, что это конец. Люди вокруг шептались, обнимали его, говорили что-то о времени, которое лечит. Но время для него остановилось в тот момент, когда ему позвонили из больницы.
Дни после похорон слились в серую пелену. Он не выходил из квартиры, не отвечал на звонки. Её вещи всё ещё лежали повсюду: её любимый шарф на спинке стула, книга с закладкой на тумбочке, её духи на полке в ванной. Каждый предмет резал его, как нож, но он не мог заставить себя их убрать. Это было всё, что от неё осталось.
Однажды ночью, не в силах уснуть, он включил её ноутбук. Там были сотни их фотографий: она на пляже, смеётся, ветер треплет её волосы; они вдвоём на пикнике, она кормит его клубникой; их первый Новый год, когда она нарядила его в дурацкую шапку Санта-Клауса. Егор смотрел на эти снимки, пока экран не начал расплываться перед глазами. Тогда он впервые заплакал — громко, надрывно, будто кто-то вырвал из него кусок души.
Он узнал о водителе грузовика из новостей. Мужчина, сорок лет, пьяный за рулём. Его задержали, но это не вернуло её. Егор представлял, как сталкивается с ним, кричит, бьёт, но потом понял — это ничего не изменит. Ненависть только глубже затягивала его в пустоту.
Через месяц он решился выйти на улицу. Пошёл в тот самый парк, где они часто гуляли. Там, у озера, она однажды сказала, что хочет назвать их будущего сына Артёмом. Егор сел на скамейку, глядя на воду, и впервые за долгое время почувствовал что-то кроме боли. Не покой, не облегчение — просто слабый намёк на жизнь, которая всё ещё была в нём.
Он не знал, как жить дальше. Но в тот момент, под шелест листвы и плеск воды, он решил, что попробует. Ради неё. Ради того, чтобы её свет, её улыбка жили в нём, даже если её самой больше нет.
Егор возвращался в парк почти каждый день. Это место стало для него чем-то вроде убежища, где он мог чувствовать её присутствие. Он садился на ту же скамейку, смотрел на уток, скользящих по озеру, и вспоминал её голос. Иногда он даже говорил с ней вслух, тихо, чтобы никто не услышал. Рассказывал, как прошёл день, как он пытается справиться. Это было странно, но помогало держать её образ живым.
Её подруга, Маша, однажды нашла его там. Она присела рядом, не говоря ни слова, и просто сидела, глядя на воду. Егору не хотелось говорить, но Маша всё равно начала: «Она бы не хотела, чтобы ты так себя загонял». Он только кивнул, хотя внутри всё сжалось. Маша достала из сумки маленький блокнот. «Это её, — сказала она. — Нашла у себя дома. Она оставила его, когда мы планировали девичник».
Егор взял блокнот дрожащими руками. Это был её почерк — аккуратный, с маленькими завитушками на буквах «я» и «г». Она записывала идеи для свадьбы: список гостей, заметки о платье, даже набросок меню. Но на последней странице было что-то другое — письмо. «Егор, если ты это читаешь, значит, я опять что-то забыла, ха-ха. Просто хочу, чтобы ты знал: ты — моё всё. Даже если жизнь пойдёт не по плану, обещай мне, что будешь счастлив. Люблю тебя. Всегда. Лена».
Он читал эти строки снова и снова, пока буквы не начали расплываться. Маша положила руку ему на плечо: «Она знала, как сильно ты её любишь. Но она бы не простила, если бы ты перестал жить».
После этого дня что-то в нём начало медленно меняться. Егор не сразу заметил, но он стал чаще выходить из дома. Починил сломанный стул, который Лена давно просила починить. Начал готовить, хотя получалось отвратительно — она всегда смеялась над его кулинарными «талантами». Он даже сходил на работу, впервые за два месяца, и коллеги, ожидавшие увидеть тень человека, удивились его спокойствию.
Но ночи оставались тяжёлыми. Он часто просыпался от кошмаров, где видел тот самый грузовик, её крик, которого на самом деле не было. В такие моменты он включал свет и листал её блокнот, перечитывая письмо. Это стало его якорем.
Однажды, роясь в шкафу, он нашёл коробку с её рисунками. Лена любила рисовать — ничего серьёзного, просто скетчи цветов, пейзажей, иногда его лица. Один рисунок особенно его поразил: их скамейка у озера, а на ней — они вдвоём, держатся за руки. Внизу она подписала: «Наше место». Егор решил, что этот рисунок должен жить не в коробке. Он отнёс его в мастерскую, чтобы сделать рамку, и повесил над кроватью.
Прошёл год. Егор не стал прежним — и, наверное, никогда не станет. Но он научился улыбаться, хотя бы иногда. Он начал волонтёрить в местной организации, помогая семьям, потерявшим близких в авариях. Это не заглушало боль, но давало ей смысл. Он рассказывал их истории, делился своей, и видел, как его слова помогают другим дышать чуть легче.
В одну из весенних прогулок по парку он заметил, что кто-то посадил у озера розы — её любимые. Егор остановился, глядя на них, и впервые за долгое время почувствовал тепло в груди. Он не знал, кто это сделал, но в глубине души был уверен: это её подарок ему. Напоминание, что она всё ещё рядом, в каждом лепестке, в каждом лёгком ветре, в каждом его шаге вперёд.
