Виктор стоял у окна с чашкой кофе и смотрел, как школьники перебегают дорогу. Кто-то с рюкзаком, кто-то в капюшоне, кто-то с голыми лодыжками в двадцатиградусный мороз — как они не мёрзнут, чёрт бы их побрал? Он отхлебнул глоток. Горько. Пожалел, что не добавил сахара, но возвращаться на кухню не стал. Пальцы слегка подрагивали от утренней дрожи — то ли от холода, то ли от возраста. Когда-то он сам бежал по таким дорогам, опаздывая в техникум, с книгами под мышкой и бутербродом в кармане. А теперь стоял — с тишиной за спиной и с ощущением, что в этом утре нет ничего, что принадлежало бы ему.
На телефоне мигал пропущенный вызов от сына. Виктор знал: перезвонить надо. Иначе тот опять позвонит вечером и скажет с обидой в голосе: «Ты вечно занят». А Виктор не был занят. Он просто не знал, о чём говорить. Сыну тридцать два, а разговоры между ними всё ещё напоминали переговоры двух государств в холодной войне: сдержанность, тон, акценты. Всё важное между ними было не произнесено, как будто они оба ждали какого-то нейтрального посредника, который расставит точки, переведёт эмоции на дипломатический язык. Иногда Виктор ловил себя на том, что репетирует фразы перед звонком, а потом в последний момент всё равно говорил дежурное: «Как работа?»
Он надел пальто, взял варежки (да, варежки, не перчатки — от них хотя бы тепло) и вышел на улицу. Воздух обжигал ноздри, пах зимним дымом и чем-то съедобным. Асфальт был мокрым, но уже схватывался коркой льда. Скользкий, как всё последнее время. На углу кто-то ставил палатку с пирожками — фургон с откинутой створкой, из которой вырывался пар. Запах — сильный, жирный — ударил в нос, как детство: рынок, автобус, мятая купюра в ладони. Виктор вспомнил, как когда-то, много лет назад, он покупал такие же, горячие, почти обжигающие — для жены. Тогда она ещё смеялась, всё время мерзла, просила с повидлом. Потом перестала. Не только просить, но и смеяться. Он до сих пор не знал, в какой момент это началось.
Сейчас она жила в другом городе. С другим мужем. Звонила по праздникам. Голос её стал суше, как будто из него убрали интонации. Он всегда слышал в её голосе лёгкую тревогу — как будто проверяла, не остался ли он по-прежнему в прошлом, откуда она ушла. Или, может быть, не хотела, чтобы он звал назад. Её было одновременно много — и уже нет.
Он пошёл к парку. В этом районе он жил уже двадцать пять лет. Дома за это время стали выше, подъезды — чужими. Лица соседей менялись быстрее, чем сезоны. Иногда ему казалось, что он идёт не по улице, а по коридору памяти. Там — скамейка, на которой он держал за руку жену. Тут — бордюр, на который сел, когда узнал о смерти матери. Каждый шаг напоминал: он сам здесь остался, а остальное ушло. Всё оставалось на месте, кроме людей.
На скамейке у фонтана сидела девушка. Молодая. Курила. Дым стелился вдоль рукава её пальто, исчезая в воздухе, как мысль, не сказанная вслух. Рядом стояла сумка и клетчатый плед, небрежно свёрнутый, будто она собиралась остаться надолго, но в последний момент передумала. Она выглядела как человек, уехавший слишком далеко и вдруг вернувшийся — не туда. Волосы растрёпаны, взгляд беспокойный, словно она искала кого-то в лицах прохожих, не зная, узнает ли. Он хотел пройти мимо. Уже почти миновал скамейку, когда она вдруг подняла глаза — и в этом взгляде было столько одиночества, что он остановился, даже не осознав зачем.
— Простите… Вы местный?
— Наверное, — ответил Виктор. — А что?
— Я жду здесь человека. Но кажется, он не придёт.
Он молчал. Что тут скажешь? Каждый хоть раз кого-то ждал, кто так и не пришёл.
— Я могу просто посидеть с вами? Пять минут. Мне не по себе. Знаю, это странно.
— Это не странно, — сказал Виктор. — Иногда рядом должен просто быть кто-то. Не важно кто.
Он сел рядом. Молча. Она затушила сигарету о край урны и сжала ладони между коленями.
— Я думала, он всё-таки появится. Мы расстались год назад, но он писал, что хотел бы поговорить. Назначил встречу здесь. В десять. Сейчас уже одиннадцать.
— Люди редко приходят, когда обещают. Особенно, если думают, что уже всё сказали. Иногда обещания — это просто форма прощания, не признанная вслух.
— А вы кого-то ждали когда-нибудь? — спросила она.
Виктор посмотрел перед собой. Ветки были тонкие, в иней, как стеклянные. Морозный воздух пах чужими сигаретами и старым льдом.
— Да. Всю жизнь. — Он немного помолчал. — Иногда кажется, что вот-вот… кто-то обязательно придёт. Только ты не знаешь, кто. И когда перестаёшь ждать — они и появляются. Но уже другие.
Девушка повернулась к нему, но он не стал пояснять. Она тоже не стала спрашивать. Просто сидела рядом. Пять минут. Десять. Потом сказала: «Спасибо», встала и пошла прочь.
Он посмотрел ей вслед и подумал, что иногда вся жизнь может поместиться в одну минуту. Последнюю. Или первую.
Он достал телефон и нажал на имя сына. Тот ответил почти сразу:
— Папа? Ты в порядке?
— Всё нормально, — сказал Виктор. — Слушай… а ты не хочешь сходить со мной в парк в выходные? Просто так. Посидим, поговорим. Как люди.
На том конце повисла пауза.
— Конечно, — сказал сын. — Я только этого и ждал.
Виктор отключился, снова посмотрел на пустую скамейку. А потом встал и пошёл. Осторожно, не спеша. Чтобы не про скользить мимо важного.
