Лешка долго сидел в машине, потягивал кофе из стаканчика, смотрел, как за окном всё сыпет и сыпет снег, ложится на капот, укрывает лобовое стекло, лепится на зеркала. Хорошо. По–новогоднему. Только вот на душе гадко…Сделав еще один глоток, Алексей всё же мысленно согласился с Ниной, твердившей, что кофе из автомата — это отрава.
«Кофе, Лёшенька, следует покупать только в кофейнях, и не абы каких, а проверенных. Кофе должен бодрить, иметь приятный вкус, сбалансированный и не пережжённый! Учу тебя, учу…» — на этот моменте она обычно махала рукой и отворачивалась. Она от него вообще всегда отворачивалась. Чуть что не так, губы надует, затылок свой развернет, дышит так тяжело, будто стометровку пробежала без подготовки, сопит. Ну как ребенок, ей богу! Нельзя что ли сказать, что не так, что опять не срослось, не сложилось, чем прогневал он, Алешка, свою королевишну. Но надо же держать паузу, мхатовскую. А еще лучше такую, что и сама она, Нина, забывает, на что обиделась…
Вот и сейчас, стоило Алексею прийти домой, Нина встретила его на пороге, тяжело вздохнула, не здоровается. Что такое? Что опять неблагополучно?!
— Ниночка, милая, а я нам тортик купил! — попытался обрадовать девушку Алеша. Ну уж куда там… Торт отправился на балкон. Хорошо хоть не в окно. Она даже не оценила, что он с вишней, ее любимый. И Алеша любимый дома, уставший, замотанный, вон, пальчик на работе порезал, кое–как изолентой замотал… Синей… — Нина, что опять?
Молчит. Только выключателем на кухне пощелкала. Лешка нахмурился, потом хлопнул себя по лбу. Лампочки! Он обещал купить лампочки! А они какие–то особенные, их в ближайших магазинах не продают, надо ехать в строительный.
— Нин, — вкрадчиво сказал мужчина, подошел к девчонке, провел руками по ее плечикам. — Нин, а давай ужин при свечах организуем? Ты, я, пламя… А потом… — Он поцеловал её в шею, она поежилась. — Потом и мы будем пламя. Жаркое, нежное, а?
— Да? — взметнулись вверх ее бровки. Похоже, Нина уже стала пламенем, только не совсем нежным. — А мне этот самый ужин впотьмах делать? Ты изоленту на всех привез? У меня десять пальцев, все придется заматывать! Да и ужин я готовить не буду. Тебе бы только брюхо набить. А где ты был? Всё это время где был?
Она с силой толкнула кухонный ящик, тот захлопнулся, зазвенели вилки. Алексей вздохнул. А вот достало. Всё это достало! Жизнь эта уже в печенках сидит! Вот хорошо было одному, ой, как хорошо! Ниночка иногда только приходила в его берлогу, хлопотала, ухаживала, стряпала разные вкусности, а потом уходила. И никто не ссорился. А теперь… Переехала, сказала, что замуж за него не пойдет, так поживут. Алексей, было, возмутился, хотел стать, так сказать, полноправным собственником своего семейного счастья, но Нина только рассмеялась: «Ты чего?! Я свободный во всех отношениях человек! Так что или живу, или разбежимся!»
И вот теперь этот свободный во всех отношениях человек что–то кричала, топала ногами, потом стала говорить какие–то гадости про Алексея как мужчину. Да ничего он не может, да по хозяйству полный ноль, да плинтус в гостиной починить не в силах, да…
У них с Ниной давно не ладилось. Но разойтись было как–то жалко, признать, что любовь ушла, значило поставить точку, а это всегда нелегко… Хватилась оба за соломинку, вели себя, как обычно, как должно в ситуации почти жены и почти мужа, а искры не было и в помине. Алексей ощущал это меньше, Нина чувствовала остро, явно, от этого она и нервничала…
— Да пошел вон! — припечатала она в конце, отвернулась. — Надоело! Всё. Уходи. Я не могу дышать рядом с тобой!
Повисла пауза. Казалось, даже воздух в легких застыл, сжался.
А потом Лешка схватил с тумбочки барсетку, снял с вешалки свою куртку, добротную, кожаную, с мехом внутри, и ушел, хлопнув дверью.
— Лёша! Ты куда на ночь глядя?! — выскочила за ним в одном тонком халатике Нина, сбежала по лестнице, топая каблучками своих модных, с пушистыми помпонами тапочек. — Алексей, вернись! Я сказала, вернись!!
— Я пошёл вон! — гаркнул тот и нырнул в снегопад…
Долго пробирался по пробкам к окраине города, где раскинулся огромным, горящим тысячами огней космическим кораблем строительный магазин «До лампочки». Здесь было всё от шурупчика до досок и ванных. И лампочки были.
Алеша походил по залу, поглазел на газонокосилки, примерился к одной, решил, что купит себе такую на дачу, потом свернул в электротовары. О Нине старался не думать. Она свободный человек, он тоже. Так и пусть.
— У вас только лампочки? Сколько? — устало спросила кассир.
— Пятьдесят, — с каменным лицом ответил мужчина. — Про запас.
Кассир кивнула, сложила всё в пакет, улыбнулась дежурной улыбкой, пожелала хорошего вечера.
— Ага! Очень хорошего! — кивнул ей Алеша. — И вам.
— Ой, спасибо, — вдруг совсем не по–дежурному засмущалась кассир. Сегодня она поедет к подруге, они будут пить вино, есть виноград и сыр, смотреть любимые комедии и хохотать…
… Допив отвратительный кофе, Алеша заметил справа какое–то суетливое движение.
У внедорожника копошились двое, кажется, мужчина и женщина. Мужчина кричал, размахивал руками и хлопал дверцей машины, а женщина судорожно вынимала из багажника какие–то коробки, потом бросала это занятие, вешалась на шею к мужчине, что–то говорила. Тот ее отталкивал, опять хлопал дверцей и бил ногой по колесу.
Лёша наблюдал, как растет гора вещей рядом с женщиной. Коробки и свертки лежали прямо на снегу, сверху их тоже уже накрывал снег, а мужчина прыгнул на водительское место, ударил по газам и, обдав растерянную спутницу грязным талым снегом, укатил в неизвестном направлении.
Женщина сначала всё смотрела ему вслед, потом наклонилась и подняла что–то с земли. Цветок в горшке. Какой–то экзотический цветок. Она спрятала его под курточку, как птенца, приподняла воротник.
Минуты через две она стала куда–то звонить, видимо, вызывала такси. Но безуспешно. Покупки уже превратились в одну монолитную горку снега, женщина, замерзая, начала притоптывать.
Алеша хотел уже поехать домой, но тут Нина прислала сообщение, грубое, нехорошее, в конце желала всех благ.
Мужчина бросил телефон в бардачок, включил навигатор и подъехал к озябшей незнакомке.
Опустив стекло, он поинтересовался:
— Вас подвезти? Что же вы такси не вызовите?!
— А? Что? — женщина сняла с головы капюшон, отогнула «ухо» своей шапки. — Извините, вы мне?
— Вам. Я могу вас подвезти, — сам себе удивляясь, сказал Алеша.
— Нет–нет, не нужно… — замялась она. — Это далеко. Даже таксисты не хотят меня туда везти. Я как–нибудь на автобусе…
Оба посмотрели на груду вещей. Женщина обреченно вздохнула.
— Я вам заплачу. Вы скажите, сколько, у меня есть деньги! — чуть не плача пробормотала она. — Но это далеко. Очень. Вам, наверное, будет неудобно!
Алексей вышел из машины, открыл багажник. Поискав кармане перчатки и поняв, что потерял их где–то в магазине, плюнул, полез в сугроб голыми руками.
— Да, да… Там коробки. Очень хрупкое… — всё мешалась ему женщина. — А тут люстра. А здесь посуда. А вон там…
— Сядьте в машину! — велел ей Алексей. — Просто сядьте. Там работает печка, вам будет тепло и уютно.
Женщина пожала плечами, кивнула, полезла в салон, потом сдала назад.
— А можно я на переднее сидение сяду? Дорогу буду показывать…
— Можно! — подняв что–то тяжелое, опять рявкнул Алеша. — Суета сует! — добавил он. Так любила говорить его бабушка.
Когда всё было спрятано в багажник и навалено на задние сидения, Алеша отряхнулся от снега, сел на водительское кресло, похлопал ботинками друг о друга, как в цирке морж ластами, захлопнул дверцу. Стянув шапку и взъерошив волосы, он повернулся к пассажирке.
— Куда вам?
— В Чаны… — тихо ответила она. — А вас, наверное, ждут дома…
— Чаны? Не ждут меня. Так… Так… — Он искал эти проклятые Чаны в навигаторе, тот зависал, но наконец проложил хитрый, витой маршрут. Алексей присвистнул.
— Я же говорю, это далеко. Такси отказывались ехать, потому что далеко. И вам неудобно, да? — опять залепетала женщина, потом вытащила из–за пазухи свой цветок, замолчала. Она так на него смотрела, как на ребенка, как на первенца, которого родила в муках, а теперь любуется. Алеша прищурился, рассмотрел. Каланхоэ. Мало кто из мужчин разбирается в цветах, но Лешина мама держала когда–то магазин, сын ей помогал, вот и выучил, что да как.
— Любите их? — кивнул он на цветок. — Капризные. Надо держать в темноте определенное время, а то не зацветут.
— Да, спасибо, что предупредили. Но это не мне. Маме. Она давно хотела… — пожала плечами женщина. — Меня Светланой зовут.
— Алексей…
Из Москвы выбирались долго. Алеша молчал, сосредоточенно глядя на дорогу, Света смотрел в окошко, вздыхала. Потом ей кто–то позвонил. Она аккуратно поставила горшок с цветком на колени, ответила.
— Мамочка! Привет. Я еду. Я буду нескоро, дороги замело совсем. Ты не скучаешь?
Алеша услышал, как в трубке что–то пропищало, покосился на Свету, но та совершенно спокойно кивнула, улыбнулась.
— Ну и отлично. Ты включи пока себе что–нибудь. Только не работай, я тебя прошу. Надо отдыхать. Ты просто испортишь глаза! А я везу тебе сюрприз! Ты жди, пожалуйста, хорошо?
Трубка опять ответила писком.
— Целую, мамуля! И… И ты не жди нашу машину, пожалуйста. Петя забрал ее. Я потом расскажу. Пока, мамуля!
Светлана убрала телефон в карман. Алексей кашлянул, потом спросил:
— Значит, в Чанах живете? Это город?
— Нет. Поселок городского типа. Смешное, нелепое название, согласна. Но что же делать… Чаны так Чаны.
Алексей покачал головой. Он не очень любил быть за городом. Не любил дачи, деревни, поселки, мелкие городишки. «Это снобизм, Алеша! — всегда твердила ему Нина. — Там тоже живут люди, там много хороших, красивых зданий, это тоже исторические места!»
Алексей кивал, но ничего не мог с собой поделать. Нина не понимала, что он так не любит в этих покосившихся, с облезлыми стенами домах, в этих улицах, которые не знали, что такое новый асфальт и толстенные, широкие поребрики; что же такого плохого в притулившихся в самом тупичке церквушках и старых кладбищах. Нина думала, что Лёшка презирает их, смотрит свысока, кичась своим московским происхождением.
А тут совсем другое…
— Чаны… Как же вас в них занесло–то, а? — задал мужчина свой следующий вопрос. Ну никогда бы он не поверил, что Светлана в этих Чанах родилась и выросла.
— О! Это долгая история. Я заметила, вам неприятно ехать туда? Я могу выйти, поймать попутку, — вдруг засуетилась Света, принялась застегивать курточку, поправила шапку. Её меховые «уши», как у спаниеля, упали вниз, когда она развязала узелок.
— Да нет. Вот моя девушка, уже бывшая, надо аолвгать, тоже меня всегда упрекает, что не люблю за город выезжать. Да мне просто так жалко всех там, в этих городах, поселках, деревнях. Иной раз вообще непонятно, как там люди выживают, особенно в деревнях. Никаких коммуникаций, удобств, как в каменном веке. Ни больницы, ни магазина большого, чтобы там было всё, ни развлечений… Грустно. А еще грустно, когда дома красивые гниют, потому что никому не нужны. А поскольку я не могу это исправить, то и мучаюсь, стараюсь не ездить, не смотреть, не рвать душу. Мой отец был архитектором. Ну, конечно, занимался мелкими проектами, дачки строил, коттеджи, только иногда его привлекали его к коммерческим застройкам. У нас дома всегда было много книг по архитектуре, с фотографиями, чертежами. Усадьбы, купеческие дома, дома известных меценатов, просто затейливые постройки — я пересмотрел, кажется, всю нашу матушку–Россию, не выходя из дома. И всё это величие превращается в тлен. Папа очень переживал, организовывал какие–то сборы на восстановление, потом бросил, когда какая–то компания забрала все деньги и исчезла. И стал просто вздыхать, рассматривая здания на старых фотографиях. Вот и я заразился этой болезнью…
Алексей замолчал, Света кивнула.
— Ну, Чаны — это достаточно современный поселок при заводе. Завод, правда, уже не функционирует, а люди остались. У нас чистенько, одинаковые дома, одинаковые у всех шторки на окнах. Старинных построек нет. Хотя вру! У нас же есть церковь! От нее осталась, правда, только колокольня и пара–тройка стен, но… Моя мама любит ходить на это место, говорит, что там ее посещают самые светлые мысли и….и проходят обиды. Мне не помогает, а ей даже очень.
— А есть на кого обижаться? — Алеша включил «дворники», потому что опять повалил снег. Впереди мелькали огоньки чужих машин, сзади рвалась куда–то машина Скорой. Алеша прижался к обочине, пропустил ее, потом опять вклинился в поток. — Извините, я видел, как тот мужик вас… Ну, из машины выволок, на снег ваши вещи бросал. Муж?
Светлана сначала вспыхнула, отвернулась, ей было неприятно, что этот приятный молодой человек видел, как ее унизили, обидели, а она ничего не могла поделать. Но потом кашлянув, ответила:
— Не муж. Брат. Младший. Да вы не поняли, ему просто нужна была машина. Его машину забрали, вот он и… Ерунда, одним словом.
— Ерунда? — усмехнулся Алеша. — Вы меня, конечно, извините, но по–моему, с сестрами так не поступают. Да вообще ни с кем так не поступают. Неужели за счет вас…
Светлана его перебила, отрицательно покачала головой.
— Нет! Он просто так привык… Ну, что если ему что–то нужно, то он это получает. Так мы его воспитали. Сами виноваты. Он очень умный, образованный человек, он много умеет и знает… Он…
— Свинья, — договорил за нее Алексей. — Самая настоящая. Я–то думал — супружеская склока, не влезал, а тут вон оно как… И зачем же вам люстры, сервизы и прочие ваши грузы? Ремонт?
— В каком–то смысле. Моя мама писатель, не бог весть какой известный, но на кусок хлеба зарабатывает. У нас была в Москве квартира, на Зубовском бульваре, очень просторная, светлая. Напротив «РИА–новостей». Дом старинный, красивый. Мы часто с Петей, моим братом, гуляли по переулочкам, доходили до Нового Арбата, рассматривали там картины, людей. Петя очень любил глазеть на иностранцев. Они казались ему как будто инопланетянами. Очень его притягивали. Он хотел тоже, когда вырастет, ездить по другим странам, знакомиться с их культурой, бытом, стать вот таким же инопланетянином. Петя на десять лет младше меня, я его, считайте, вырастила. Я и родители, конечно. У Петьки было всё, все самые чудные игрушки, самые модные одежки, какие только можно. Он был нашим кумиром.
— Собственный нагловатый божок, — не удержался Алеша, посигналил кому–то, свернул в крайний правый ряд, готовясь съехал с шоссе. — Нет–нет! Он просто нам всем очень дорого достался! Мама его родила, а он не дышал, понимаете? Совсем не дышал. Мама плакала постоянно, а мы с папой ничего не могли сделать. Врачи никаких прогнозов не давали, маму выписали, а его, Петю, — нет. Он два месяца лежал в больнице, боролся. Он болел какой–то вирусной инфекцией, кажется, стрептококком… Когда его выписали, мама опять стала такой, как раньше, она стала смеяться, писать. А до этого как будто таяла. Она ожила вместе с ним. И тогда я поняла, что если…
— Если Петеньке будет хорошо, то и маме тоже. И тогда вы стали угождать ему, — перебил ее мужчина.
— Что, это так очевидно? — грустно спросила Света. — Но это произошло как–то само собой. И я хотела, чтобы всем нам было хорошо… Я помогала ему с уроками, ходила на родительские собрания, потому что мама с отцом не могли, были заняты, возила в музеи, читала ему на ночь. И мама радовалась, какой у нас хороший Петя. Когда я…
— А вы? Вам она не радовалась? — опять перебил ее Алеша.
— Ну снова вы перебиваете… Радовалась. Но я же не умирала у нее на руках. Меня она не теряла. Я была надежным человеком, взрослым, самостоятельным. Вы думаете, что я должна ревновать?
— Ага. Это было бы правильно, — кивнул водитель. В животе у него заурчало, он смущенно запахнул куртку.
— Давайте включим радио? — предложила Светлана, улыбаясь одними уголками губ. — Дальняя дорога всегда хороша под звуки радио.
Алешка мысленно поблагодарил ее за то, что помогает ему не смущаться. А в животе опять настойчиво заурчало.
Он нажал кнопку на магнитоле, нашел, где передают джаз.
— Вы любите такую музыку? — запоздало поинтересовался он.
Светлана даже как–то растерялась.
— Ну… Ну мы же в вашей машине, значит, главное, что любите вы, — простодушно ответила она.
Она вообще всегда уступала, всем и всегда. Очередь ли это в кассу, борьба ли за должность на работе, конкуренция за последний оставшийся на полке товар, — Света лучше отдаст всё, лишь бы не устраивать сцен, не злить человека. Она считала, что все то, что ей причитается, все равно придет. Только нужно ждать. Она до сих пор занимала невысокий пост в компании, где работала с окончания института, потому что уступала. А вот сегодня уступила брату машину, хотя она ей была нужнее…
— И вы всегда такая? — покосился на нее Алексей. — Извините, бесхребетная?
Она могла бы обругать его, запустить в него цветком, приказать высадить ее в этом белом, без единого деревца поле, мимо которого они проезжали, обозвать, высказаться обо всех мужчинах и о нем, в частности, но она просто кивнула. Он даже опешил.
— Вот прямо так? — его брови поползли вверх.
— Так.
Нинка бы его убила тут же, на месте, прямо за рулем, скажи он ей такие вещи. А эта Света просто признала, что готова терпеть поражение везде и всегда.
— Треш! — пробормотал он.
— Я всегда уступала маме, папе, Пете. Это же хорошо, когда в семье мир и благодать, когда не ругаешься, а дружишь! — смущенно добавила она, отвернулась.
Она уступила братику свою комнату, съехала к бабушке, потом в общежитие. Она уступила матери, пошла в Политех, но всегда хотела быть химиком. Она уступила. Так было правильно. Так никто не ругался. И мама могла творить.
— Понимаете, — решила она оправдаться. — Моя мама не может работать в злой, как она это называет, обстановке. Давайте, я включу радио погромче! — Лешкин живот урчал всё настойчивей. — Так вот, мама пишет, ей нужна благодать. Ну сложно разве это устроить?
Мужчина покачал головой, пожал плечами.
— Да что ж она такое пишет, что ей нужна благодать? Вы понимаете, что просто… просто стелетесь под их желания, под желания других людей! — Алексей развел руками. — А вы сами?! Вы же тоже живая, вы красивая в конце концов! Это ваши желания надо исполнять, в ногах у вас валяться! А этот брат Петр ещё тот змеёныш! И не просите, не остановлю я машину!
— Мама пишет сказки, — тихо сказала Светлана.
— Оно и видно! — не сдержался Алеша. — А вы ей жизнь, как в сказке, создали. Верно? Ну, признавайтесь, как так вышло, что с Зубовского бульвара вы перекочевали в эти ваши Чаны?! Там энергетический столб из космоса? Вдохновение межгалактическое что ли нисходит?
— Не кричите. Я расскажу. Вы просите, я расскажу.
— Вот опять вы уступаете? Ну поистине странная вы женщина! Другая давно бы обругала и надулась! А вы…
— Так рассказывать или нет? — с вызовом уточнила Светлана. Ей как будто нужно было, обязательно нужно было выговориться, непременно!
— Валяйте. Там, на заднем сидении, рядом с вашими кухонным скарбом и коробками шурупов лежит пакет с булочками. Будете? Хотя что я спрашиваю?! Ешьте, Света, булки, и рассказываете!
И опять послушалась, про себя хихикнул Алеша. Ест… Ну и хорошо. Она красиво ест, приятно шуршит бумажным пакетом, старается не крошить. Уютно как–то.
— Так вот, недавно умер наш отец, предварительно записав квартиру на Петеньку. Я не претендовала, пусть ему будет хорошо. И мы там все жили. А через полгода Петя вдруг поднял вопрос о том, что надо разменять нашу квартиру на две. Он у нас, знаете ли, любвеобильный, каждый месяц новая барышня. А их, этих барышень, надо куда–то приводить. Купить ему отдельную квартиру мы не могли, он сам тоже. Решили разменять. Он у нас юрист, сказал, что сам всем займется, а мы пока должны отдыхать. У мамы как раз вышла новая книга, я сопровождала ее в поезде с презентацией по Подмосковью, а когда вернулись, Петя радостно сообщил, что разменял квартиру. Нам с матерью он нашел прекрасную двушку в Чанах. И вот тут я оказалась полной дурочкой. Я думала, что это Чонгарский бульвар в Москве. Ну мало ли, как его называют! Не центр, далеко не центр, но зато район зеленее. У меня там жила одно время знакомая, я ездила к ней на метро, а потом на трамвае. Очень удобно.
— Безумно! — поддакнул Алеша.
— Не перебивайте, пожалуйста. Так вот, я подписала все документы. Петя юрист, он всё хорошо обставил и…
— И вы поехали с матерью в Чаны, к черту на куличики, а Петя где теперь? Даже не могу представить!
— Он… Он взял себе квартиру рядом с МИДом. Но разве это стоит моих слез?! Разве… — Светлана всплеснула руками, чуть не опрокинула на пол цветок.
— Стоит. Вас выкинули, вами пренебрег ваш же близкий человек. А вы проглотили и запили благодарностями. Ужас, Светлана! Это ужас! И… дайте угадаю снова! Вам досталась «убитая» квартира, и вы там сделали ремонт? А вот теперь обставляете?
Женщина кивнула, а потом вдруг улыбнулась.
— А знаете, как это здорово, начинать что–то с нуля? Вот прям с нуля–нуля?! Мы приехали туда, а там голые стены, электрика старая, с потолка провод свисает, и лампочка качается, по стенам тени танцуют… А за окном — река. Не очень близко, но видно хорошо. Не в каменных набережных, не с магистралями и машинами, а просто река. У мамы сразу пришла на ум новая идея, она теперь работает над трилогией сказок. Она так счастлива, так счастлива… А я работаю удаленно, мне хоть откуда можно работать. Очень удобно. Ну что вы качаете головой?! Что вы ею качаете?! Да! — она вдруг выпрямилась, ее голос стал звонким, взбирался на высокие ноты. — Да, я прошляпила всю свою жизнь, квартиру, любимую профессию. Я всем вечно уступаю, стараюсь сделать людей вокруг счастливыми! Да, половина моих покупок — это для соседей. Кухонная мелочь, скороварка, отвертки, этот, как его… шуруповерт, лобзик, обои, вон, пять рулонов, лекарства, полка для книг, фломастеры, альбом — это для наших соседей и местной школы. Рядом с нами живут старенькие люди, им всё тяжело, они не успевают за изменениями в жизни, у них нет смартфонов, они пугаются всего этого. Сходить в банк, расплатиться картой — всё это вызывает у них ужас. И мы им помогаем. В школе учится совсем мало детей, я привожу им краски, кисточки, пластилин. Я веду там кружок вышивания, и знаете, что?! Да не нужна мне Москва, Зубовский бульвар, Петя этот с его машиной! Да пусть ею подавится! А я буду жить так, как считаю нужным! Вот! И не надо меня переубеждать! И молчите вообще! И когда мы приедем сейчас, вы зайдете к нам, я познакомлю вас с мамой, и вы поужинаете. Нормально поедите, и я сварю вам кофе, потому что пить кофе из автомата — это невкусно! Понятно?!
Она замолчала. Она была такая красивая, милая и смешная, тяжело дышала и надувала щеки, она так и не вытерла крем с губ, и теперь у нее были белые ванильные усы, несчастные, очень добрые глаза и курносый нос. Алеша еле удержался, чтобы ее не поцеловать. Вообще–то он с первыми встречными не целуется, но эта женщина с кульками и пакетами, с коробками и авоськами не «первая встречная». Она какая–то особенная…
— Понятно. Дальше куда? Вы знаете? Говорите, навигатор уснул, — пробурчал мужчина.
— Ах, да! Нам туда. Потом на развилке направо, потом через узкоколейку… — Она, щурясь, вглядывалась в дорогу, кивала, указывала пальчиком направление. — И не вздумайте нас жалеть! — вдруг опять строго сказала она. — Я считаю, что сама во всем виновата. А жалость унижает. Я же не побитая собака!
— Нет. Не побитая и не собака, — согласился Алёша, вырулил на проселочную дорогу. Звякнули в коробке тарелки, подскочив на кочке, Света крепко сжала в руках горшок с цветком и замолчала…
… К дому они подъехали уже ближе к одиннадцати. Света выскочила из машины, осторожно подхватила цветок, вынула из сумки ключи.
— Алеша, я всё сама вытащу, правда! Вы просто проходите, там у нас тепло и хорошо. Я сейчас подогрею ужин! Вот! Вот сюда!
Она вела его по лестнице небольшого многоквартирного дома. От батарей шло огненное тепло, от этого Алешу разморило. Да и устал он, перед глазами мелькали черные мошки.
— Ну вот и наша квартира. Дверь еще не заменили, Я только заказала. Проходи… те… Мама, это Алексей. Он меня довез.
Павлина Фёдоровна, выплывшая из комнаты в каком–то огромном, зефирно–розовом балахоне, пришла от Алеши в совершеннейший восторг, называла его ласкательными именами, величала царевичем, спасителем, добрым молодцем, а мужчина в свою очередь осматривался. Уютно, просторно, светло. «Мебели маловато, — сокрушалась Павлина Фёдоровна. — Но зато есть, куда шаг ступить»…
Она ещё что–то говорила, но Алеша не слушал, он смотрел в окошко, за которым, как и обещала Света, была видна река. Она темной змеей уходила к горизонту, кое–где были на ней пятна почерней — проруби, где местные мужики рыбачат, присев на хлипкие свои складные стульчики.
Над рекой, поросшим лесом холмом, над вихрящимся поземкой полем взошла луна, разлила по снегу голубовато–желтый свет, заплясала в морозном воздухе, дунула на тонкие, полупрозрачные облака, прогнала их. Она теперь владычица этой ночи. Она, и больше никто…
— Я больше не могу, — взмолился Алексей, когда Света предложила ему еще порцию пельменей, своих, домашних. — Я лопну, и вся ваша красота испортится.
— Нет, этого нам не нужно. Ну ладно. Кофе. — Света ловко перелила из турки горячий напиток, подала гостю. Ей нравилось за ним ухаживать, вкусно готовить, вдруг вспомнить, что в холодильнике есть пирожные, вынуть, выложить их на тарелку. Потом, всё еще не угомонившись, принести варенье, мед, джем, мармелад.
— Светочка, наш гость заработает себе диабет! — покачала головой Павлина Фёдоровна. — Или мы закормим его до смерти.
— Мама! — покачала головой Светлана. — Он нас спас! Мы должны его порадовать. Это он привез тете Гале поварешки, это он привез шурупчики и саморезики дяде Кириллу из пятой квартиры… Ну в общем всё он. И я хочу его отблагодарить.
Павлина кивнула, царственно, медленно, улыбнулась разомлевшему Алексею.
— Ох… Ну, мне пора. Поеду, — мужчина наконец встал, улыбнулся. — Спасибо.
— Это вам спасибо! Так выручили! — замахала руками Светлана. — Я вам заплачу. Сейчас!
— Не надо. Я не возьму, — уверенно, так, чтобы не было возражений, ответил Алексей. — А вот что вы будете решать с машиной?! Она вообще чья? Здесь без машины туго же!
— Машина? Она моя, — ответила уже откуда–то из комнаты Светина мама. — Да вернёт ее Петя, вернет. Он надоел мне что–то, я заявила об угоне машины.
— Мама! Да ты ли это?! — осела Света на табуретку. В любом доме на любой кухне всегда есть табуретки, на которые принято «оседать».
— Это я. Я тоже расту сама над собой, Света. Машину ищут. Он не может на ней ездить. Я не вписывала его ни в один документ. Света, а я очередную главу написала, слышишь? — вдруг без передышки выдала Павлина.
Но дочка её не слышала. Она вообще ничего не слышала, потому что целовалась в прихожей, в многоквартирном доме, в Чанах. И Алеша целовался. И Свете в отличие от Ниночки не нужно было дышать рядом с Алексеем. Они как–то обходились без этого.
Павлина Фёдоровна, не дождавшись восторгов дочери от того, что она, Павлина, такая умная да хитрая, выглянула из своей комнаты и тоже перестала дышать.
«Ну как красиво целуются! — только подумала. — Как красиво! Это ж написать, ох, как знатно выйдет!»..
… Алексей приехал домой поздней ночью. Тихо поднялся на этаж, тихо открыл дверь. Было темно. В спальне Нина всегда оставляла для него ночник. А сегодня — нет. «Хорошая она была, Нина… — подумал со вздохом Алексей. — Но, видимо, мы не друг для друга. Честно ли вот так найти Свету, бросить Нину? Это, наверное, очень нечистоплотно… Ох, дела… Пусть у Нинки всё будет хорошо!» Алеша включил свет, прошел на кухню. Там на столе лежала записка. Нина пылко «рвала» с Алешей, просила не писать и не звонить ей. Да он и не собирался… Даже неудобно от своего счастья стало. Он позвонил Светлане, мычал что–то, смущался, как мальчишка, она спрашивала, как добрался. Уютно так спрашивала, мурчала, как кошка. Хорошо…
