— Я к вам отдохнуть приехал! А если помощь нужна, так и говорите — приезжай работать, — сын встал из-за стола и вышел на улицу, схватив с вешалки куртку.
— Что-то Василий не в духе, чего ты ему наговорила? — отец отодвинул от себя кружку с чаем.
Мать поджала губы, положила вафельное полотенце на стол и села напротив мужа.
— У тебя спина больная, а скоро посадки, только и сказала, чтобы помог с теплицей.
— Помог?! — отец нервно оттолкнул от себя чайную ложечку. Та дзинькнула о кружку и замерла.
— Он на двух работах пашет, чтобы ипотеку оплачивать. Думаешь легко это? Мы с тобой этот сруб ставили сорок лет назад, нам все родственники помогали, тут толпа была. А ты! Не легче, Люда, им сейчас, не легче. Раньше всё ясно было, стабильно, а сейчас.
Мать отвернулась к окну и поджала губы.
Ставили дом, действительно, чуть не всей деревней, и с других районов приезжали помощники. Весело, задорно, тогда и не чувствовалась усталость, казалось, можно свернуть горы после тяжёлого трудового дня. Наспех ужинали и шли гулять по улицам или слушать гармониста.
— Тебе, Гриша, не двадцать пять и я уже не молода. Дети выросли и улетели из дома, помощников, как видишь, мы с тобой не вырастили.
— Позвала отдыхать, вот и пусть он отдыхает. Зачем было обманывать? Юлишь всё, юлишь, эх! Мне все уши прожужжала, хоть бы погостить приехали. Вот. Приехал. Пусть гостит. А то, что внуков не привёз, так болеют. Это раньше, Люда, мы торопились повзрослеть, толком юности у нас не было. То стройотряды, то уборка урожая, а сейчас иначе поколение растёт. Мы торопились получить знания, потому что знали: вот диплом, вот станок и трубишь на одном предприятии, пока на пенсию не ушёл. А сейчас? Да внукам нашим, может, две-три, а то и больше профессий придётся освоить и кучу мест сменить. Иначе всё сейчас, Люда. А ты тут со своей теплицей.
— Опять ты, Григорий, разговор в другое русло увёл, да так ловко, что я себя виноватой почувствовала. А всего-то сына попросила теплицу перекрыть.
— Опять двадцать пять. Что ты со своей теплицей. Да ты упластаешься за лето, а потом будешь всем соседям овощи эти раздавать, потому что нарастёт столько, что вёдер и ящиков не хватает хранить, мне твои помидоры поперёк горла к августу станут. Ты и сок из томатов, и салат с огурцами и помидорами, и суп томатный и хлеб печёшь.
— Ну тебя, — обиженно махнула Людмила рукой.
— Не прав разве?
Григорий махнул натруженной рукой на жену в ответ и тоже, взяв куртку с вешалки, вышел вслед за сыном на улицу.
На веранде было прохладно. Солнце днём отлично нагревало стекло, но дом ещё оставался холодным. Сын сидел на скамейке, застеленной коровьей шкурой, и вертел в руках сигарету.
— Бросил, наконец?
— Да, держусь третий месяц, но привычка вертеть её в руках осталась. Думается легче.
Отец сел рядом с сыном.
Сын уже давно догнал и перегнал отца и в росте, и в физической крепости. Его тёмные волосы пока не тронула седина, чему Григорий был особенно рад. Он нежно посмотрел на сына.
— Я не помню своего детства, — начал он, — детства в прямом смысле этого слова. Я помню покос, ночное, тяжёлый труд от рассвета и до заката. — Григорий улыбнулся, — в школу отдыхать ходили. Деда не помню, потому что его уже к тому времени не стало, как и бабки. И знаешь, я рад, что у твоих детей есть это детство. Есть возможность приехать в деревню, чтобы просто почувствовать себя ребёнком. Сходить с дедом на рыбалку, кататься на велосипеде широко раскинув руки, объесться блинов, таких жирных, что руки лоснятся, пирожков на топлёном жиру. Олю твою бы сейчас от этих слов передёрнуло, — сын улыбнулся. — А я рад. Что дожил, что могу всему этому радоваться и радовать твоих детей. И ничего с этой теплицей не станется, переживёт, — отец хлопнул сына по колену, — пойдём в дом, холодно ещё в беседке засиживаться.
— Передохнуть хотел, перезагрузиться что ли. Всё бежим, бежим куда-то. На работе вечно аврал, куча проектов. Дети болеют, шум, гам, вздохнуть полной грудью не могу, устал, батя.
— Понимаю, сын, поэтому ты на мать не обижайся, она как лучше хочет, но не всегда расставляет приоритеты. У неё своя задача — огород посадить, заготовок накрутить. Это же тоже зависимость. Сорок лет крутила, выращивала всё тоннами. Это хуже, чем курение, — рассмеялся отец. — тут тремя месяцами не обойтись.
— На следующих выходных приедем все вместе, с детьми — пусть нянчится, Юля тоже обещала приехать. С Мишкой вдвоём быстро сработаемся, он вроде, ничего такой.
— Да, неплохой муж у твоей сестры. Говорливый только, а так рукастый.
Василий рассмеялся и облегчённо вздохнул.
— Пошли чай пить, а то мать сейчас начнёт дёргать.
— Ага, — сын тоже встал со скамьи.
— Люда, а нет ли у тебя чего крепче чая? Нам теплицу обсудить нужно, как там её перекрывать.
Мать повеселела, убрала лишние тарелки со стола, достала банку огурцов маринованных и подала к столу.
— Есть, конечно, сейчас, мои хорошие.
***
Через неделю, как и обещал, приехал на выходные в пятницу вечером к родителям Василий с семьёй, в субботу утром весело зашумела во дворе приехавшая с мужем сестра. Загудел дом и двор, видевший за свои сорок лет немало всего. И заспорилась работа в огороде, и зашипело на сковороде блинное тесто, и ребятишки стали таскать со стола пирожки, жаренные на свином жиру, с яйцом и зелёным луком.
Помощники приехали.
