Полина Ивановна проснулась в пять утра — как всегда, без будильника. Возраст, как говорится, не будильник, но просыпаться по утрам учит. Она полежала немного, прислушиваясь к храпу Миши, и смахнула с глаз пелену сна. В голове, как назло, крутилась мысль: надо бы пересчитать деньги.
Нет, не потому что недоверие. Просто… так спокойнее. Женская натура. Всё под контролем. А то мало ли.
На цыпочках, чтобы не разбудить мужа, она вышла на кухню, сделала себе чай — на травах, без сахара, как положено — и прошла в комнату, где стоял старенький шкаф с антресолью. Там, за коробкой с ёлочными игрушками, лежал её тайник — синяя жестяная банка из-под печенья, подаренного на Новый год лет десять назад.
Полина сняла коробку, полезла в банку — и замерла.
– Да как так-то?.. – прошептала она, сжимая в руках несколько резиночек, которыми были перетянуты её аккуратно сложенные пачки. Только пачек не было.
Раньше там было больше трёхсот тысяч. Почти вся её «пенсионная подушка» – откладывала с пенсии, подрабатывала иногда шитьём, даже с экономии на продуктах немного собирала. Мечтала обновить кухню, да и внуку на институт. А теперь – почти пусто. Осталось тысяч десять.
Руки затряслись. Неужели Миша? Он ведь не знает про тайник… Или знает? Или нашёл случайно? Или… не случайно?
Полина уселась на стул, сердце стучало, как в молодости при первом свидании. Только тогда это был приятный трепет, а сейчас – будто гвозди в груди колотят.
Она вернулась в спальню, глянула на Мишу. Спал безмятежно, храпел так, что аж шторы дрожали. Вот же, спит, как ни в чём не бывало!
Полина накинула халат и пошла будить.
– Миша, – тихо, потом громче. – Миша, вставай.
Тот буркнул что-то, повернулся на бок.
– Миша! Где деньги, которые я откладывала? – уже в голос, с нажимом.
Миша открыл глаза, как-то глуповато моргнул, сел, потёр глаза.
– Какие деньги? – спросил он сонно.
– Миша, не придуривайся. Из банки, в шкафу. Ты их взял?
Он встрепенулся:
– Какие ещё банки? Я что, банки ворую, что ли?
Полина вздохнула. Это его обычная тактика – включить дурачка. Она видела это не раз.
– Не банки, а деньги! Я копила, откладывала. Там было триста тысяч, а теперь пусто! Осталось десять. Миша, скажи честно.
Он замолчал. Глаза забегали.
– Ты что, за мной следила? Или… шпионила, что ли? – промямлил он, вставая и натягивая штаны.
– Ты мне скажи: деньги ты взял? – теперь уже с нажимом.
– Ну… – Миша почесал затылок. – Может, и взял. Я думал, ты про них забыла. А мне срочно надо было…
Полина чуть не потеряла дар речи.
– Что значит «забыла»? Это что, моя память тебя беспокоит?! На что ты их потратил, Миша?
Тот замялся.
– Да я… я потом расскажу. Сейчас не время.
– Не время?! А когда будет? Когда я последние десять тысяч найду в долларах? Или когда ты квартиру продашь за спиной?
Он обул тапки, махнул рукой и вышел на кухню. Полина пошла за ним.
– Миша, ты хоть понимаешь, что ты натворил?
– Не ори, Поля, – сказал он тихо. – Не ори, соседи слышат. Я тебе объясню. Просто не сейчас.
– Сейчас! Либо сейчас, либо я звоню Светке – она адвокат, она мне всё подскажет!
Светка была подругой, и да, адвокатом она никогда не была, но Миша это забывал постоянно. Зато фраза действовала на него, как святой крест на черта.
– Ладно, – сдался он. – Ладно. Но ты только не ори. Сядь.
Полина села, скрестив руки.
Миша налил себе чай, долго дул на кружку. Потом заговорил:
– Помнишь мою тётку Валентину? Ну, с которой мы на похороны в девяносто восьмом ездили…
Полина прищурилась.
– Ту, что тебя в детстве лещами кормила?
– Ну да, её. Она в пансионате. У неё… рак. Последняя стадия. Я к ней ездил. Она одна совсем, никто её не навещает. Хотелось помочь.
Полина молчала.
– Я думал, ты не поймёшь, – продолжал Миша. – Ты деньги эти так берегла, что и к ним подступиться страшно было. А тётка… там такие условия, что душа в пятки уходит. Я ей койку платную оплатил, еду нормальную. Ну и кое-что по мелочи.
Полина сидела, не зная, что сказать. В груди всё горело – то ли злость, то ли обида, то ли…
– А сказать было нельзя? – тихо.
Миша посмотрел ей в глаза:
– Я боялся, что ты не одобришь. Что скажешь – свои быты сначала устрой, а потом других спасай.
Она встала, молча ушла в комнату. Закрыла за собой дверь. Села на кровать. Слёзы подступали, но она держалась. Где-то в душе понимала: он не из злобы. Не на дурь потратил. Но всё равно горько.
Через час Миша подошёл, постучал:
– Поля, чай будешь?
Она молчала.
Он открыл дверь:
– Я не хотел, чтоб так вышло. Я… просто не знал, как лучше. Прости.
Она вздохнула.
– Сколько там осталось?
– Тысячи четыре.
Полина усмехнулась:
– На сахар хватит.
Миша улыбнулся:
– И на хлеб.
Отлично, продолжаем. Вторая часть — развитие конфликта и углубление эмоций. В этой части мы покажем внутреннюю борьбу Полины, реакцию окружения и, конечно, новые события, которые заставят героев взглянуть на ситуацию по-другому. И всё с той самой реалистичной атмосферой, с деталями, которые нам близки. Объём — не менее 5000 знаков.
Полина молчала почти сутки. Не ругалась, не устраивала сцен, не плакала — просто молчала. Ходила по квартире, как тень. Варила суп, убиралась, даже бельё перегладила всё, что было — но не говорила ни слова. Миша пару раз пробовал заговорить, даже цветы принёс с рынка — гвоздики, её любимые. Но она только пожала плечами:
– Поздно. Уже пора лилии.
На третий день молчания, когда обида смешалась с усталостью, Полина пошла к Светке — «адвокату» и подруге по совместительству. Светка, женщина с характером, как у пограничника, с первого взгляда всё поняла:
– Он что, изменил? Или бухать начал?
– Да хуже, – вздохнула Полина. – Деньги украл. Ну, не совсем украл… потратил. На тётку свою.
Светка наливала чай:
– На бабу, значит. Я же говорю — изменил. Только не тебе, а своей совести. Ой, дурак он. Тебе надо было его прессануть сразу. Показала бы, где раки зимуют.
– Свет… да он… вроде как из добрых побуждений…
– Поля, добрыми побуждениями у нас только дорога в налоговую вымощена. Ты что, веришь, что он просто так, молча, деньги вынул и пошёл тётке помогать?
Полина кивнула.
– Верю. Он у меня не вор и не подонок. Просто… дурак. Да и я виновата. Надо было с ним делиться, не прятать.
Светка фыркнула:
– Делиться? Ты, значит, копишь, экономишь, шмотки себе три года не покупаешь, а он делиться. Делёж у них! Да пошёл он! Ты лучше подумай, как теперь жить.
Полина ушла от Светки в сомнениях. С одной стороны — предательство. С другой — поступок вроде как благородный. Но неужели всё так просто?
Вечером она решила сама съездить к этой таинственной тётке Валентине. Миша об этом не знал. Полина не сказала. Просто собралась и поехала. Ехать пришлось на другом конце города, в частный пансионат «Уютный берег». Название, конечно, как у санатория в Сочи, но по виду — обычная двухэтажка, переоборудованная под «достойную старость».
На ресепшене, где сидела молоденькая девочка с телефоном, Полину встретили настороженно.
– К кому вы?
– К Валентине Михайловне. Я родственница.
Девочка с ленцой проверила журнал:
– Палата 12, второй этаж. Только… быстро. У неё процедура скоро.
Полина поднималась по скрипучим ступенькам с комом в горле. Она не знала, что скажет, что увидит, зачем вообще приехала. Просто хотелось понять — правда ли всё?
Дверь в палату была приоткрыта. Полина заглянула — и сердце дрогнуло. На кровати лежала женщина, седая, измождённая, но взгляд был живой, цепкий. Возле неё сидел Миша. Держал её за руку.
– Тётя Валя, ну ты держись. Я тут, я помогу. Деньги не проблема, ты главное – борись.
Полина отступила. Вдруг стало стыдно. За мысли, за подозрения. Стыдно, что считала его вором. Он и вправду помогал. Не из показухи, не из чувства долга — от души.
Она постояла немного в коридоре, а потом ушла. Не стала входить. Не стала вмешиваться.
Вечером Миша пришёл домой поздно. Уставший, с мандаринами. Полина встретила его у двери.
– Прости меня, Миш.
Он удивился.
– За что?
– За то, что не верила.
Он вздохнул, обнял её крепко.
– Я сам виноват. Надо было честно. Просто боялся, что ты меня за идиота примешь.
– Да я уже давно так думаю, – хмыкнула Полина. – Но своего идиота.
Они оба засмеялись. Легко, по-настоящему.
В ту ночь они говорили долго. Про жизнь, про деньги, про старость. Про то, как время уходит, а люди остаются — или не остаются.
Наутро Полина сказала:
– Поехали вместе к тёте Вале.
Миша кивнул.
– Спасибо, Поля.
– Только не забудь: мы теперь вместе решаем, на что деньги тратить. Понял?
– Понял. Совет семьи – высшая власть.
– Вот и живи теперь по конституции.
Принято. Финальная часть будет расширенной — не менее 8000 знаков. В ней мы покажем, как история доходит до своего эмоционального пика и как герои проходят полное изменение. Будет и трудное прощание, и новые смыслы, и то самое ощущение, которое остаётся у читателя после хорошего, жизненного рассказа. Пишу с душой и вниманием к деталям. Поехали.
Март выдался таким, как в песне — серым, слякотным и бесконечно унылым. Снег уже почти стаял, оставив после себя грязные сугробы, как старые обиды, не желающие уходить. Дороги были в ямах, дворы — в лужах, а в голове у Полины — каша.
С тех пор как она съездила к Валентине Михайловне и увидела всё своими глазами, в ней что-то перевернулось. Осталось неприятное послевкусие — не от мужа, не от денег, а от жизни вообще. Она впервые за долгое время задумалась: а что дальше? Что будет через год, через пять? Кто о ней позаботится, если вдруг…
Эти мысли не отпускали.
Каждую неделю они с Мишей ездили к тёте Вале. Полина готовила ей еду — варила компоты, пекла пирожки. А Миша привозил фрукты, лекарства. Они даже купили ей хороший матрас — «ортопедический», как гордо заявила Полина соседке по подъезду, — и плед, тёплый, в синий цветочек.
Тётя Валя встречала их с улыбкой. Хотя глаза уже были уставшие, и голос слабый.
– Поленька, ну какие пирожки? Я ж худею к лету.
Полина смеялась.
– Валентин, ну ты даёшь. На дачу поедем — и там худеть будешь.
Они сидели, пили чай, вспоминали прошлое. Валя рассказывала про молодость, про Мишкиного деда, который гонял её по огороду, и про войну — та у неё всё ещё была в памяти, как будто вчера.
– Мы тогда на хлеб по карточкам стояли. А ты говоришь — деньги пропали. Главное, что живы.
И Полина вдруг понимала: да, главное — что живы.
Однажды Миша вернулся домой хмурый. Он не разулся, не снял куртку — просто сел на табурет в прихожей и уставился в пол.
– Поля… её не стало.
Полина замерла.
– Как?..
– Сегодня ночью. Просто… заснула. Не мучилась.
Он молчал. Она тоже. Несколько минут — как вечность.
Потом Полина подошла, обняла его. Молча. Он плакал. Она гладила его по голове. Как ребёнка.
Похороны были скромные. Миша настоял: всё за его счёт. Полина помогала, но старалась не лезть — он хотел сделать всё сам.
– Последнее, что могу для неё.
На кладбище было ветрено. Снег срывался мелкими колючками. Миша стоял у могилы, сжимая шапку в руках. Полина рядом. Ни цветов, ни толпы. Только они, да пара соседей по пансионату.
После похорон они молча ехали домой. Миша смотрел в окно, Полина — на него. Хотела что-то сказать, но слов не находилось.
Дома он налил по рюмке. Поставил на стол.
– За Валю.
Полина выпила, не закусывая. Он — тоже.
Прошло две недели. Миша всё больше молчал, сидел у телевизора. Даже любимые фильмы не радовали.
Полина не выдержала:
– Миша, тебе надо выйти. Сходи с Палычем на рыбалку.
– Не хочу.
– Или к Кольке, в гараж.
– Не хочу.
– Ты так в тоске и сопьёшься.
– Не хочу.
Она вздохнула. Убрала кружку со стола, села напротив.
– Слушай, а давай ремонт сделаем?
Он поднял глаза.
– Зачем?
– Ну как зачем? Ты же мечтал кухню обновить.
Он пожал плечами.
– Всё это пустое.
– Нет, Миша, не пустое. Пока живём — надо жить. Не для мёртвых, для себя.
Он помолчал.
– Ладно. Давай начнём с обоев.
Ремонт стал терапией. Они ругались, смеялись, выбирали краску — Полина настаивала на бежевом, Миша хотел «что-то весёлое». Купили обои в цветочек, взяли новые шторы.
– Поля, нам как у людей.
– А мы что, не люди?
– Мы лучше.
И в этом было что-то по-настоящему родное.
Весной Полина предложила:
– Миша, давай откроем счёт. На общее накопление.
Он насторожился.
– А зачем?
– Ну как зачем? Будем вместе откладывать. Не по банкам в шкафу. И решать вместе, куда тратить.
Он кивнул.
– Доверяешь?
– А у нас выбор есть?
Летом они поехали на дачу. Посадили картошку, укроп, клубнику. Полина варила варенье, Миша строгал доски. Жизнь шла. Просто. По-человечески. Без лишнего.
Однажды вечером, сидя у костра, Миша сказал:
– Спасибо тебе, Поля.
– За что?
– За то, что не отвернулась. Что поняла. Я тогда думал, ты уйдёшь.
Она усмехнулась.
– Куда ж я уйду? Я с тобой сорок лет. Потерплю ещё.
Он обнял её.
– Я тебя люблю, Поля.
Она прижалась к нему.
– Я тебя тоже, Миш.
Финал у жизни всегда один. Но важно, как мы его встречаем.
Полина поняла: деньги приходят и уходят. А вот люди… остаются — если им дать шанс.
