Каждый вечер в окне на шестом этаже загорался тусклый свет. Лампа с жёлтым абажуром — единственный огонёк в ряду тёмных окон, как маяк среди штиля. И каждый вечер Павел останавливался на минуту у подъезда, чтобы посмотреть наверх. Просто посмотреть — как будто убеждался, что всё ещё существует кто-то, кто, как и он, остаётся в тишине. Эта маленькая лампа стала для него ритуалом, точкой отсчёта, странной, но важной частью дня, без которой вечер был бы просто пустотой.
Он не знал, кто там живёт. Никогда не видел лица. Порой казалось, что это не человек вовсе, а просто чей-то след в пространстве — тихий, постоянный. Но почему-то с годами этот свет стал ему родным. Как ориентир. Как подтверждение, что день закончился, и кто-то, кроме него, всё ещё не спит. И это «кто-то» вдруг перестал быть абстрактным — он стал нужным. Хоть и незнакомым.
Жена ушла три года назад. Тихо. Без скандалов. Просто сложила вещи, аккуратно, как всегда, и сказала: «Мне нечем здесь дышать». Не хлопнула дверью. Не обернулась. Просто исчезла, как звук, который больше не повторится. Дети выросли и уехали. Звонили раз в неделю, иногда реже. Павел привык к одиночеству. Оно не резало, как в начале. Оно стало, как старое пальто — не модное, но тёплое. Его можно носить годами, не замечая потертостей, пока кто-то не спросит: «А тебе не холодно?»
Работа у него была простая — охранник на складе. Тихие смены, термос с чаем, книги, которые никто не берёт в библиотеке. Он читал всё подряд: от Толстого до брошюр о садоводстве. Иногда писал короткие заметки на полях, просто чтобы не забывать, что у него ещё есть мысли. А по вечерам — путь домой. Одно и то же. Пустая улица, редкие фонари, шаги в одиночку. До лампы на шестом этаже.
Однажды свет не загорелся. Он поднял голову — и ничего. Чёрное окно, как выбитое. Будто кто-то вычеркнул строчку из его вечернего сценария. Он стоял долго, пока не зябко стало в плечах, и весь день, кажется, обрушился в эту секунду. А потом пошёл наверх. Не потому что имел право. А потому что не мог не пойти. Потому что если не он — то кто?
Дверь была чуть приоткрыта. Он постучал. Тишина. Постучал снова, чуть громче, и осторожно заглянул внутрь — и увидел её.
На полу, возле кресла, сидела пожилая женщина в халате. С книжкой на коленях и слетевшими очками, лежащими в полуметре. Лицо её было спокойным, но в глазах — усталость и лёгкое смущение. Просто уронила очки и не могла подняться. Не упала. Не сломалась. Просто осталась одна в мире, где никто не спешит замечать тех, кто не кричит и не требует.
Он помог ей встать, подал очки, бережно, словно передавал хрусталь. Принёс воды из кухни. Починил лампу, повернув патрон, поправив контакт — и свет вернулся, мягкий, жёлтый. В комнате сразу стало теплее. Как будто время снова пошло.
— А вы, значит, и есть тот самый свет? — спросил он, наливая ей чай. Его голос был мягким, но в нём сквозила та самая серьёзность, с которой дети говорят о чудесах.
Она засмеялась, коротко, негромко:
— Если так — пусть будет. Пока горит лампа, я жива.
— Значит, мы с вами оба не погасли, — сказал он, ставя чашку рядом. — Просто ждали, когда нас кто-то увидит.
— Или услышит, — добавила она. — Иногда это важнее.
С тех пор он заходил почти каждый вечер. Иногда с пирожками, иногда просто так. Сидел, пил чай, слушал, как она читает вслух старые рассказы — Чехова, Бунина, иногда даже стихи. Она делала это с такой интонацией, как будто рассказывала их впервые.
Однажды она сказала:
— Я думала, никто не заметит, если я погасну. Что просто исчезну, как лампа, когда сгорает нить.
— Я бы заметил, — ответил он. — Потому что с некоторых пор я сам начинаю светиться, когда вижу, что вы здесь.
Теперь лампа на шестом этаже загорается всегда. Даже когда её нет дома. Потому что он приходит раньше, снимает пальто, ставит чайник и первым делом включает свет. Как будто подтверждает: она есть. Он есть. Их тишина — не пустота, а пространство для двоих.
Иногда близость — это просто знать, что ты нужен. Не навязчиво, не отчаянно. А просто — быть в чьей-то рутине, как чашка на своём месте, как лампа, которая горит. Пока горит лампа — есть свет. И кто-то его ждёт.