Пока бьется сердце

Они встретились в госпитале под Смоленском осенью 1941-го, когда земля стонала от взрывов, а неба не было видно за густым, серым дымом.

Он – лейтенант Николай Верещагин, в окровавленной гимнастерке и с осколком, впившимся в плечо.

Она – Мария Соколова, медсестра, чьи руки уже привыкли к крови, но глаза еще не разучились светиться добротой.

– Держитесь, товарищ лейтенант, – склонившись над ним, прошептала она.

Он не чувствовал боли – только ее пальцы, ловко срезающие бинт. А потом – прохладную ладонь, прижавшуюся к его лбу. И еще – удивительный запах. Не лекарств, не пота, не пороха, а чего-то легкого, неуловимого.

Позже он узнает, что она носила за пазухой засушенную веточку лаванды, как память о мирной жизни.

После операции он очнулся на рассвете. Госпиталь – бывшая школа – гудел, как растревоженный улей. Кто-то стонал, кто-то звал маму, в углу санитар тихо напевал «Синий платочек».

Николай с трудом приподнялся и тут же увидел ее. Она сидела на табурете и что-то писала карандашом на обрывке бумаги.

Солнечный луч, пробившийся сквозь щель в ставнях, золотил ее ресницы.

– Вы…, – хрипло спросил он, – настоящая?

Она вздрогнула, обернулась, и вдруг улыбнулась. На войне так не улыбаются: легко, безоглядно, будто вокруг не руины, а цветущий сад.

– Вы настоящий герой, товарищ лейтенант, – бодро проговорила она, – осколок вынимали без обезболивания, а вы даже не пикнули.

– Как вас зовут? – спросил он.

– Мария.

– Красиво…, а я – Николай.

Она улыбнулась, и ему вдруг захотелось дожить до Победы только ради того, чтобы видеть эту улыбку каждый день.

Они говорили мало. Война не оставляла времени для долгих разговоров.

В редкие минуты затишья, когда грохот канонады стихал, Мария садилась рядом и читала письма. Не его, чужие. Те, что приходили раненым, которые уже не могли их прочитать.

Николай ловил каждое слово. Однажды, когда она замолчала на полуслове, спросил:

– Маша, а вам кто-нибудь пишет?

Она опустила глаза.

– Некому писать. Родители погибли в первые дни, под Брестом.

Он молча достал из-под подушки несколько трофейных листков бумаги.

– Это немецкие карты. Возьмите. Теперь у вас будет кому писать…

Провожая Николая на фронт, Маша вручила ему мешочек с сухарями и тихо попросила:

– Обещайте вернуться.

Он обнял ее. Крепко-крепко.

Уже в грузовике открыл мешочек и нашел записку:

«Я буду ждать!»

Началась переписка.

Письма были короткими, как выдох между боями.

«Маша, сегодня отбили деревню. В избе нашли детскую игрушку – деревянного мишку. Храню в вещмешке. Для нашего сына».

«Сегодня видел сломанную снарядом березу, а на ней – зеленые листочки. Живые. И мы живы. Пока…»

«Если не вернусь, знай: я любил тебя больше жизни»

«Коля, не смей говорить такое! Ты вернешься. Ты должен! Ты обещал!»

Однажды пришло письмо, написанное чужим почерком:

«Я в госпитале. Иду на поправку. Береги себя!»

В тот день Мария молилась впервые в жизни…

***

Они встретились в Берлине.

Случайно…

Она пробиралась через руины, внимательно глядя под ноги, и вдруг услышала:

– Вы… настоящая?

Маша вздрогнула от неожиданности, подняла глаза…

Перед ней стоял Николай: грязный, исхудавший, с орденом на груди…

Живой!

Маша осторожно обняла его, словно боялась, что он рассыплется в прах…

А потом, не в силах сдерживать переполняющие чувства, рухнула перед ним на колени и зарыдала.

Он опустился рядом, обнял ее, прижал к груди:

– Не плачь, милая. Видишь, я сдержал слово. Радоваться надо… Все кончилось…

***

После войны они поселились в полуразрушенном доме под Витебском.

Стены в щелях, печь разбита. Зато крыша – цела!

Первую ночь спали на голом полу, укрывшись его шинелью.

Утром Николай разыскал в деревне старую кровать…

Жили бедно, но яростно. Каждую вещь: чашку, одеяло, табурет – отвоевывали у послевоенной разрухи, как когда-то ‒ метры земли у врага.

Николай работал на кирпичном заводе, Мария – в школе, учительницей.

Денег не хватало, но с каждой зарплаты он неизменно приносил ей то яблоко, то ленточку для волос.

– Зачем? – спрашивала она, – лучше бы хлеба купил.

– Хлеб съедим и забудем, а это останется, ‒ улыбался Николай.

Первого ребенка они похоронили – девочка не прожила и недели. Николай тогда напился впервые в жизни, а Мария сутки просидела у маленькой могилки. Без слез.

Через год родился Андрей – крепкий, крикливый, с отцовскими бровями. Еще через год – дочка Леночка: вся в мать…

***

Каждое 9 Мая Николай надевал пиджак с орденами, Мария – то самое синее платье, в котором встретила его в Берлине: берегла его, как самую дорогую драгоценность.

Они шли к памятнику, где он молча стоял, сжав кулаки, а она…

Она опускалась на колени и раскладывала к подножию цветы. По одному… И шептала имена…

Потом они ехали домой, где на столе уже ждали стопка водки и кусок черного хлеба.

– За Победу! – говорил он.

– За то, что живы, – добавляла она.

***

Старость пришла тихо.

Николай начал терять слух. Это был отголосок контузии.

Мария все чаще молчала.

Или молилась, перечисляя имена тех, кого не удалось спасти…

***

Николай умер во сне.

Ему было 83.

Утром Мария бережно сложила его холодные руки на груди.

И вдруг увидела, что он… улыбается.

Она достала старую коробку из-под папирос, где хранились фронтовые письма. Развернула самое первое – то самое, на обрывке карты.

«Дорогая Маша. Если ты это читаешь, значит, я все еще жив…»

Она прижала листок к губам, легла рядом с ним и закрыла глаза…

***

Их нашла соседка ближе к вечеру.

Забеспокоилась, что стариков не видно возле дома…

***

Похоронили Николая и Марию в одной могиле.

Братской…

И памятник у них общий. Без фотографий. Так они хотели.

Только надпись:

Верещагины

Николай и Мария

Мы выжили!

За Победу!

Оцініть статтю
Додати коментар

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Пока бьется сердце
Ненужная жена и мать