Поезд ушёл, а Лариса осталась стоять на перроне. Не потому что некуда было идти — потому что не знала, зачем идти. В руках у неё был белый полиэтиленовый пакет из аптеки, в кармане — мелочь, и ещё тёплое, только что случившееся прощание, которое, казалось, ещё витало в воздухе, как выдох, который не до конца отпустили.
Сын махнул ей из окна, почти машинально. В наушниках, с отстранённым лицом, он был уже наполовину в другом городе, в другом дне. Поезд тронулся, и она всё ещё ждала, что он выглянет, улыбнётся, помашет ей по-настоящему, как в детстве — с ладошкой, прилипшей к стеклу. Не выглянул. Только пустое окошко унеслось вдаль, оставив её стоять, как чужую среди чужих лиц и чужого шума уходящих поездов.
Она вздохнула. Отошла в сторону и присела на скамейку, поставив пакет у ног. В пакете был тонометр — такой же, как у неё дома, только новый. Он просил: «Мам, не надо ничего везти». Но ей было надо. Её любовь всегда была осязаемой: носки, банки, таблетки, салфетки с ромашкой. Что-то в руках, что-то передать — пусть незначительное, но настоящее. Ей нужно было вложить себя хоть в какую-то вещь. Иначе как доказать, что она ещё есть в его жизни? Что не исчезла, не стала фоном, как старый ковер в комнате детства.
День выдался серым. Ветер поддувал с краёв, будто подталкивал: иди уже. А она сидела. Курила медленно, затягиваясь с паузами, будто каждая затяжка даёт отсрочку возвращению в пустую квартиру, где вещи молчат, а звонки — редкость. В голове крутились не слова, а паузы между ними.
Справа на лавке кто-то сел. Мужчина, лет сорока пяти, с дорожной сумкой и бутылкой минералки. Пахло дорогой и чем-то знакомым — может, усталостью. Сначала промолчали.
— Поезд ваш? — спросил он.
— Нет. Сына провожала.
— А, — кивнул он. — Я вот приехал. К матери. Не виделись года два. Всё время некогда было. А тут… что-то стукнуло. Что-то внутри проснулось — как будто давно обещал и забыл.
Она посмотрела на него. Лицо обычное. Усталое. Но не пустое. Было в нём что-то знакомое, будто дальний родственник, которого давно не видел, но всё равно узнаёшь.
— А вы, простите, давно одна? — спросил он.
— Три года. Сначала было как будто тише стало. А потом — глуше. Вот сижу теперь, как дура, думаю: может, заеду к нему в выходные. А он же взрослый уже. У него своя жизнь. Не до меня.
— Угу, — сказал он. — А матери всё равно кажется, что она ещё нужна. Даже когда не нужна. Даже если молчат — всё равно ждут, чтобы позвонили.
Она кивнула. Улыбнулась криво. Сигарета догорела, и она потушила её об урну.
— А вы с матерью помириться едете или просто так?
— Я сам не понял. Может, просто повидать. Посмотреть, как она. Может, услышать, как она скажет: «Поздно, сынок» — и тогда уже окончательно уйти. Или — наоборот — не уйти.
Они помолчали. Потом он открыл бутылку, сделал глоток. Она протянула руку — он молча передал. Сделала один глоток, вернула.
— Вы знаете, — сказал он, — странно это всё. Мы тут сидим, вроде чужие. А мне почему-то легче стало. Как будто не один в этой серости.
— Мне тоже, — ответила она. — Как будто не зря посидела. Без смысла, но с теплом.
Он посмотрел на неё. Первый раз прямо. Без слов — но как будто благодарил. Как будто всё, что нужно, уже сказано.
— До свидания, — сказал он.
— Удачи, — ответила она. — И не опаздывайте. Там, может, ждут.
Он ушёл. Сумка покачивалась у бедра, будто несла с собой не только вещи, но и мысли. А она осталась. Ещё немного. Посидела, глядя в ту сторону, где скрылся он. Не из тоски, а чтобы до дышать эту встречу до конца. Потом встала, взяла пакет и пошла. Не домой — сначала в парк, где ветер гонял сухие листья по скамейкам. Потом в булочную, где всегда пахло ванилью и хлебом. Потом, может быть, к подруге, которую не видела год — не потому что поругались, а просто разошлись ритмами. Просто так. Не потому что надо, а потому что — можно. Потому что сердце чуть дрогнуло — и этого стало достаточно, чтобы свернуть с привычной прямой дороги.
Под одинаковым небом, среди разных жизней, всё ещё было место тому, что согревает. Хоть ненадолго. Хоть между поездами. Хоть между молчаниями. И если очень внимательно слушать — оно дышит. Тихо. Но рядом.
