Плакса

-Он был мне неверен. А неделю назад собрал вещи и заявил, что уходит. Что у него другая. Он… он ушел от меня! Как мне это пережить, а? Димка?

Я подумал и спросил:

-Ты его любишь-не можешь, или у тебя просто самолюбие пострадало?

Наташа вдруг замерла и перестала плакать. Она удивленно распахнула свои красивые глаза и даже, казалось, перестала дышать на мгновение.

-О… слушай… а я ведь и не думала об этом.

-Ну, то есть, любви, которая не дает тебе жить без объекта этого чувства, нет?..

-Опять Исаев разнылся! — громко загоготал Юра Сверчков. — Как баба, ноет и ноет!

-Сверчков! — прикрикнула учительница литературы. — Веди себя нормально!

Мы обсуждали на уроке Чехова «Толстый и тонкий», и мне стало так жаль Михаила… из-за успеха он будет обречен на одиночество и неискреннее отношение к нему окружающих. Я был умным. Но плаксивым, да!

Анна Степановна с брезгливостью даже какой-то посмотрела на меня и сказала:

-Исаев! Дима… иди умойся! Не надо провоцировать коллектив на агрессию.

Учитель в школе. Здорово, правда?

Вот такая была у меня особенность, которая испортила мне всё детство. Я чуть что плакал. Меня мама даже к врачу водила. К психиатру.

-Доктор, ну что же это такое? Ну ведь двенадцать лет уже пацану! Никто не плачет из его сверстников, этот чуть что — в рёв. Что дома, что в школе.

-А на улице? — спросил тогда врач.

-Да он почти и не бывает на улице! Над ним все ржут и измываются!

Доктор внимательно посмотрел на меня. Потом попросил мать дать нам поговорить наедине. Когда она вышла, доктор — пожилой мужчина с темными внимательными глазами — сказал:

-Я тебе, конечно, могу дать таблетки, от которых тебе будет не так хотеться плакать. Но ты меня немного удивляешь… видишь, зеркало на стене?

-Вижу! — подтвердил я.

-Подойди к нему.

Я подошел.

-Что ты видишь?

-Ну… себя.

-То есть, двенадцатилетнего мальчика, который… какой ты?

Я был нормальным двенадцатилетним пацаном с виду. Не толстым, не прыщавым. Одевали меня тоже хорошо. В целом, я бы мог даже, наверное, кому-то понравиться. Если бы не плакал чуть что.

-Да всё со мной в порядке, док!

Врач посмотрел на меня изумлённо.

-Простите. Это я так. Сериалов насмотрелся. В общем, я вижу мальчика, который выглядит хорошо. В целом.

-Ладно, присядь, — доктор подумал. — Может, у вас в семье что-то неладно? Конфликты? Давление со стороны родителей?

-Папа ушёл, — пожал я плечами. — А мама не давит на меня. Только всё переживает, что я — плакса.

Предательская слеза выкатилась у меня из глаза. Я изо всех сил сдерживался, чтобы не зарыдать. Психиатр, Игорь Павлович, вздохнул и спросил у меня:

-Дима, почему ты плачешь. Вот сейчас.

-Вспомнил я, как папа уходил! Как они ругались. Как мать умоляла. А я ныл, как… как баба!

-Одноклассников цитируешь?

-Угу.

litres.ru
«Безнаказанных не бывает» – Ирина Малаховская-Пен | ЛитРес
Игорь Павлович долго проводил разные тесты. По мере того, как я отвечал на заданные вопросы, он всё больше хмурился.

-Ладно. Зови мать.

Меня выставили в коридор. Мама вышла быстро, с каким-то листочком в руках. По пути домой она сказала, что доктор велел пойти к эндокринологу и проверить все гормоны.

-Сказал, что ты — не его пациент, и психика твоя в порядке.

-Здорово же! Нет?

-Скажи мне, Дима… тебе кто-нибудь нравится в школе? Ну, или не в школе?

Вопрос был болезненным, и я побоялся расплакаться. Но каким-то чудом сдержался.

-Мам, это личное. Тебе зачем?

-Ох ты, Господи… да просто скажи: да, или нет!

-Ну, нравится, допустим… — сказал я.

-Девочка? Или, может, кто-то еще?

-Кто мам ещё? Тётенька? — возмутился я. — Дура одна мне нравится! Из нашего класса.

Мама повеселела, сказала, что второй вопрос тогда снимается с повестки. Потом она предложила сходить в Макдоналдс, поесть бургеров. В общем, до вечера у меня не было повода плакать.

А анализы на гормоны я всё-таки сдал. И оказалось, что гормоны мои в полном порядке. Однако, я продолжал плакать чуть что. Сколько я себя помнил, я всегда был именно таким.

Друг у меня был один-единственный. На даче. Вот как мы с матерью уезжали летом на дачу — она у нас была в деревне, и там круглый год жили бабушка с дедом, — так я и забывал почти о том, что такое слёзы. Нет, если падал откуда-то, ушибался, то мог и зареветь. Но Никита, мой друг и сосед по даче, не придавал этому какого-то особого значения. Ему, казалось, было всё равно.

В деревне были ещё пацаны. Мы катались на великах по лесу, ездили купаться на озеро. Но именно дружба у нас была с Никитой. Так что, я жил изгоем от лета до лета.

-Слушай, нам летом уже по тринадцать лет, — сказал мне как-то Никитос. — Можно начать ездить друг к другу в гости. Ну, во время школы тоже.

-Я к тебе не поеду! Я там заною и опозорю тебя.

Никита посмотрел на меня с усмешкой.

-По-моему, ты слишком заморачиваешься! Что там твоя Жилина?

Это её я имел в виду, когда отвечал на мамин вопрос. Наташку Жилину. Красотку и стерву. В неё все, наверное, были влюблены, слишком уж хороша она была собой. Вот только Наташа смеялась надо мной вместе со всеми. И за это я её ненавидел. И любил. А от того, что она смеется и никогда не посмотрит на меня так, как смотрит на мерзкого Сверчкова, я ненавидел и любил Жилину ещё сильнее.

-У нас всё стабильно! — сурово сказал я, а Никита покатился со смеху.

-Дурак ты, Исаев! На тебя наша Алёна вон как смотрит. Обратил бы уже внимание.

-И какие перспективы? Ездить к Алёне через всю Москву?

-А какие перспективы у тебя с твоей Наташей?

Перспектив с Жилиной у меня не было никаких. Если бы она хотя бы не ржала… как все. И почему я любил такую злую стерву? Меня постоянно толкали и всячески пытались унизить, чтобы спровоцировать слёзы и посмеяться надо мной. И Наташа смеялась. И это было невыносимо…

А потом вдруг вернулся отец. Я чуть в осадок не выпал. Папа мой был тренером по борьбе. Он куда-то уезжал, а когда приехал, мать его приняла. У меня были смешанные чувства. Отец ведь тоже здорово унизил тогда мать. Или она сама унижалась?

-Лёня хороший! — сказала она, глядя на моё лицо, украшенное скепсисом.

-Да мне-то, собственно, что? Мне как-то и пофигу.

-Галя, а у нас есть еда какая-нибудь? — заорал отец из кухни.

-Только пришел, уже «у нас», — фыркнул я.

Мать побежала суетиться. Нет, охота жить с предателем — на здоровье. Исчез куда-то на четыре года, потом вернулся, как ни в чем не бывало. За все годы отсутствия носа домой не показал. Со мной не виделся, не созванивался, а теперь — нате вам.

-Я у вас в школе буду зал арендовать в определенные часы. Очень рекомендую тебе наконец-то прийти ко мне на тренировку.

Я молчал.

-Или ты что? Боишься, что заплачешь? Он так и плачет чуть что, Галь? Ты специалисту его показывала?

-Да идите вы нахрен все! — я бросил ложку и ушел в комнату, плакать.

Отец порывался наподдавать мне, но мать его успокоила кое-как. А на тренировку мне пришлось пойти. Он бы не отстал.

В общем, моё позднее занятие борьбой, плюс подростковые изменения, вдруг дали свои плоды. Кстати, борьба мне скорее понравилась, чем нет. В общем, у меня вдруг прекратились эти бесконечные позывы заплакать чуть что. Я ходил и удивлялся. Однажды даже попытался заплакать специально, прочитав грустный рассказ. И… не смог. Отец все заслуги приписывал себе и спорту. Я догадывался, что всё просто так удачно сложилось. Гормоны перестраивались, и хоть мои, по мнению врачей, были в порядке, но что-то во мне точно изменилось. Перестроилось так, что моя плаксивость ушла в небытие.

Я по привычке был изгоем в классе. Да мне уже и не хотелось ни с кем дружить в этом коллективе. Еще бы Жилину разлюбить, но мне никак не удавалось этого сделать. Может, я был однолюбом? Не знаю…

Однажды Сверчков, который курил с пацанами за школой, когда я шёл мимо, решил меня снова зацепить — давненько не цеплял. Вроде мы все уже повзрослели. Девятый класс — не шестой.

-Дай пройти! — сказал я.

-А то что? Ты заплачешь?

Все дружно расхохотались. Нет, ну сколько можно, в самом-то деле! Я схватил Сверчкова за руку и вывернул её одной своей правой рукой ему за спину. Он охнул и неудобно нагнулся. Пацаны отлепились от стены и сделали шаг ко мне.

-Спокойно! А то я докручу, и вывихну ему плечо. Может и руку сломаю — не решил ещё.

-Я понял, я понял, отпусти! — простонал Сверчков.

-От…тесь от меня уже, дебилы! — посоветовал я пацанам.

Отпустил Юрку и ушел. Догонять меня и бить толпой они не стали. Но я, на всякий случай, еще какое-то время был очень внимательным.

Через два года школа осталась позади. Я поступил в институт. Иногда, вечером, я смотрел на наш выпускной альбом. Точнее, на Наташку. Я скучал. Да когда же ты отпустишь меня, чертова кукла!

До меня дошли слухи, что Наташа вышла замуж за Юрку Сверчкова. В тот день я вспомнил, что всё свое детство был плаксой. Просто проревел весь вечер в подушку.

Сам я не был обделен женским вниманием. Многие девушки на курсе строили мне глазки. С какими-то я даже встречался. Правда, толку с этого было немного.

-Дим, ты что, до сих пор сохнешь по своей однокласснице? — как-то спросила мать.

-С чего ты взяла?

-Ну так ты почти всё время дома. Учеба и дом. В спортзал еще ходишь, и всё. Надо же уже как-то думать, выбирать себе невесту.

К отцу на тренировки я перестал ходить, как только получил аттестат. Он так и тренировал желающих в спортзале нашей школы по вечерам. Но совсем без спорта я не хотел — занимался в институтском зале. Там у нас была пара неплохих снарядов, в том числе — груша боксерская. А еще мы с парнями играли в футбол. В общем, всё у меня было неплохо — учеба, спорт. Книги и компьютер — тогда они только начали появляться у простых обывателей. Всё было неплохо, но в отношении личной жизни мать была права. Мне нравились девочки, но не более. За пару свиданий они мне надоедали. Слава Богу, девчонки тоже были не в претензии.

-Ты себе её нарисовал! — сказала мама.

-Мам, ты чего, думаешь, я не знаю, кто такая Наташа Жилина? Просто красивая стерва! Ну если мне кто-то понравится так же, как она — я только рад буду! Но пока что-то не нравится никто.

-Так ты и не пытаешься!

-Что? — не понял я.

-Надо, наверное, больше двух-трех раз встретиться, чтобы узнать человека!

-Галь, да оставь ты его в покое! — посоветовал отец. — У нас вон с тобой тоже не с первого раза получилось. Для кого-то нонсенс, а нам — нормально!

-Кстати, да! — сказал я. — Отстань от моей личной жизни, мам!

Институт тоже пролетел быстро. Началась взрослая жизнь. В этой самой взрослой жизни, в первый свой рабочий день, точнее, после него, я встретил Наташку.

-Дима? Исаев? Это ты? — спросила она, и расплакалась почему-то.

Моя школьная любовь была грустной и какой-то… уставшей. Но всё еще красивой.

-Привет… — растерянно сказал я. — А чего ты плачешь?

-Меня Бог наказал, Димочка. За тебя, наверное. За что, что смеялась над тобой в школе! Тогда ты плакал, а теперь вот… я.

-Что случилось-то?!

Она посмотрела на меня, а у меня защемило сердце. Вот дурак!

-Тебе правда интересно? — спросила Наташа.

-Интересно. Только давай отойдем отсюда. Уже люди пялятся. Давай вон в кафе зайдем. Расскажешь всё спокойно.

В кафе мы выбрали столик в углу. Наташа попросила заказать ей что-нибудь выпить. Да что такое у неё случилось?! Я мысленно пересчитал наличность и заказал нам кофе, пирожное и сто граммов коньяка.

-Фу, коньяк! — скривилась Наташа.

-Ничего. Капнем в кофе и нормально будет.

Наташа смешала напитки и начала рассказывать, утирая слезы:

-Меня Юрка бросил. На самом деле, он изменил мне еще на свадьбе. Со свидетельницей. Я тогда осталась без лучшей подруги, а Юрку простила. Он меня уговорил. Мол, все перепились. Он вообще ничего не помнит, ну и так далее. И я ведь додумалась простить! Представляешь? Думала, ну напился, с кем не бывает!

-Со мной не бывает! — усмехнулся я. — Ну ты даешь?

Она вдруг разозлилась:

-Не бывает, говоришь? А ты меня тут пироженками по доброте душевной кормишь? Или потому что сохнешь по мне с пятого класса?

-Жилина, ну ты…

-Я Сверчкова!

-Ладно, я понял, — я встал со стула.

Наташка вцепилась мне в руку и начала говорить, что она не хотела:

-Ну прости, Исаев! Не обижайся!

-Ладно, что там дальше, — я сел на стул.

Не мог я уйти от неё. Это было сильнее меня.

-Думаю, он и потом мне изменял. А неделю назад собрал вещи и заявил, что уходит. Что у него другая. Он… он ушел от меня! Как мне это пережить, а? Димка?

Я подумал и спросил:

-Ты его любишь-не можешь, или у тебя просто самолюбие пострадало?

-О… слушай… а я ведь и не думала об этом.

-Ну, то есть, любви, убивающей тебя без объекта этого чувства, нет? От тоски и горя ты не помираешь?

-Не-а. Нет. Обида только. Злость. Ну и страх… как одна-то я буду?

-Порадовалась бы. Свобода!

-Ты говоришь, как моя мать, — Наташа улыбнулась и вытерла слёзы. — В точности как моя мать. Порадовалась бы, — она говорит. Освободил он тебя. Кума с возу, кобыле легче. А чего это я тут разнылась, правда что?

Я залюбовался Наташкой. Она снова выглядела гордой и красивой. И не смеялась надо мной. Я проводил повеселевшую Жилину, теперь Сверчкову, домой. На свидание пригласить так и не решился. А Наташка отколола номер: около своего подъезда она повернулась ко мне и обняла меня. Обняла и прижалась щекой к моей щеке.

-Спасибо тебе! — прошептала Наташа.

И ушла домой. А я остался стоять, как дурак. Почему я не позвал её на свидание? Наверное, мог позвать ту, плачущую в кафе Наташу. А эту, воображалу и красотку, не мог. Она стала прежней и воздвигла между нами стену. Ей эта стена не помешала обнять меня, а мне позвать Наташу на свидание, помешала. Ну так это её стена! И зачем я начал эти психологические рассуждения — любовь или самолюбие? Вот и сиди теперь дальше в одиночестве.

На следующий день вечером, после работы, в моем дворе, меня встретил Сверчков.

-Не лезь к моей жене! — сказал он.

-Вы издеваетесь, что ли? — возмутился я. — Разбирайтесь сами!

-Вас видели вчера вместе! Что у тебя с Наташкой?

-Слушай, а ты ушёл ведь от своей жены? Так чего приперся качать права?

-Какая тебе разница, ушел, или не ушел. Это не повод тебе туда соваться, ясно? — и Юрка достал нож.

Снова стена. Разделяющая взрослого умного человека и того, кто так и остался хулиганом и недоумком. Эта стена не может защитить от ножа. Я видел кадры страшного видео, когда человек попер против ножа и получил ранение в область шеи. Никто, ни один самый быстры врач в мире, не спас бы того раненого.

Я стоял в замешательстве. Мне так не хотелось оставаться в проигрыше. Быть трусом, которого запугал отморозок Сверчков. Но бросаться с голыми руками на нож мне тоже не хотелось. Ситуации придал динамики Юрка, спросив меня:

-Ну чего ты, Исаев? Может заплачешь?

Дальше тело действовало само. Я сделал шаг вперед, перехватывая левой руку с ножом и целясь правым кулаком Сверчкову в подбородок. Ударить у меня получилось, а вот руку с ножом я перехватил и отвел в сторону недостаточно оперативно. Плечу стало мокро и липко. Я посмотрел на Юрку — он лежал на земле. Потом на свое плечо. Увидел кровь и больше ничего не видел уже.

Очнулся в больнице. Мать была рядом и начала ругаться, только я открыл глаза.

-Врач сказал, в паре миллиметров от артерии нож прошел! — сказала она. — Пару миллиметров правее, и всё. Тебя могли бы и не спасти. Как у нас скорые ездят, так запросто.

-Сверчков-то жив?

-А чего ему сделается? В отделение уехал. Там твоя эта пришла… которая Сверчкова! — зло сказала мать. — Я прогоняла. Не уходит. Наверное, будет просить, чтобы ты заявление не писал на козла. А ты напиши! Не должны такие на свободе находиться.

-Какие — такие?

-Опасные!

-Мам, да он просто дурак! Позови Наташу.

-Делать мне больше нечего!

-Мам! Позови Наташу, а сама спроси когда мне домой можно! Пожалуйста…

Мать ушла, ворча. В палату проскользнула Наташка.

-Я не буду писать заявление! — сказал я. — Не волнуйся!

-Я волнуюсь? Я с утра сама заявление подала! На развод. Так что, ты сам смотри. Напишешь — так ему и надо. Не напишешь — может успокоится и так. Из-за чего вы сцепились-то?

-Да неважно!

Наташа присела рядом со мной и спросила:

-Болит?

-Ничего не чувствую. Обкололи чем-то, наверное.

-Исаев, ты такой дурак! Я даже обняла тебя вчера, а ты меня даже никуда не пригласил! Или… или ты не хочешь?

-Я хочу, — заверил я Жилину. — Но тут такое дело выяснилось…

-Какое? — испугалась она.

Искренне испугалась, я это чувствовал. Не придумал.

-Я от вида крови в обморок падаю. Со мной точно что-то не так…

Наташа погладила меня по руке и сказала:

-Прости меня, Дим.

-За что?