— Всё, я пошёл, – крикнул Николай Петрович, — закрой за мной, что ли.
— Долго собирался, небось всё уже собрали, — вышла в прихожую жена Тамара, и поправила ему капюшон на куртке, — телефон взял?
— Там всё равно связь не ловит, — махнул он рукой.
— Коль! Возьми телефон, — настаивала жена.
— Да ну! Потеряю ещё! — снова отмахнулся он.
Телефон у него был новый, с большим экраном: жена подарила на день рождения.
— Что приготовить-то? Во сколько будешь? — спросила она.
— Постараюсь успеть до перерыва на железке. Борщ остался?
— Остался, остался, — закивала Тамара.
— Ну вот, приеду и пообедаем, — Николай Петрович надел рюкзак и вышел за дверь. Закрыв за ним, Тамара вернулась к телевизору.
Шла передача про болезни суставов, а этот вопрос в последнее время крайне занимал женщину.
Её сильно раздражала ведущая: её слащавая, неестественная улыбка и захлебывающаяся, замедленная речь, словно она была, как говорили в деревне, где Тамара выросла, «под балдой».
— Это была норма. А теперь посмотрим, что происходит с вашими суставами! — давая опешившей пожилой женщине огромный муляж сустава из пенопласта, говорила ведущая.
Женщина брать эдакую страсть не хотела, но ведущая настойчиво впихивала муляж.
— И синовиальную жидкость держите, — подхватил её помощник, мужчина, одетый как доктор, и попытался втюхать женщине ещё и огромный кусок чего-то похожего на вату, — держите… вот. С течением времени, а особенно у людей… которые сквее-ерно к себе относятся, иии … не следяяят за вееесом! — с упрёком посмотрел он на пенсионерку, которой ничего не оставалось, как глупо улыбаться.
— Это на-а-ш намё-ёк, — несколько раз тыкнув в жертву пальцем, — протянула ведущая, ища глазами поддержки у зрителей.
— Это не намёк, — продолжил мужчина, одетый, как доктор.
— Тьфу, — Тамаре стало жалко женщину и она выключила телевизор, — Вместо того, чтобы реально помочь, выставили на посмешище! Продолжая возмущаться, она пошла на кухню — перехватить чего-нибудь.
На плите стоял вчерашний борщ, а в холодильнике — сиротливо жались к друг другу три яйца и пакет молока. На пенсию особо не разгуляешься. Тамара Макаровна вздохнула и достав молоко, захлопнула дверцу холодильника.
Взяв из хлебницы калорийную булочку с изюмом, Тамара ела её с молоком, и вздыхала, глядя на свои толстые ноги с больными коленями. «Эта кобра очкастая, должно быть, ровесница мне»,— грустно рассуждала пенсионерка, — «но, с её деньгами и возможностями какую хошь диету можно держать… посмотрела бы я на неё, если её на нашу с Петровичем пенсию посадить»!
После перекуса настроение улучшилось, и женщина, напевая под нос, стала примеряться к антресоли, нужно было достать оттуда таз, в нём было удобно промывать грибы, которые принесёт с тихой охоты муж.
Стремянки не было, и Тамара с трудом взгромоздилась на табурет.
«Ну ёлки-палки, сколько раз говорила Кольке, чтобы выкинул эту лодку! Ну, нахрена она ему, дырявая? Столько места занимает!» — с досадой сказала она сама себе, и потянув за край тёмного чехла, не удержалась на табурете. Неловко взмахнув руками, она упала на облезлый линолеум, который они так и не успели с мужем поменять. Всё кругом померкло.
Тем временем, Николай Петрович стоял на платформе в растерянности. Он забыл свои таблетки, и размышлял: вернуться ли ему, или… «Да, ну! И так поздно вышел, обойдусь как-нибудь»,— решил он, заходя в электричку.
Несмотря на то, что было не раннее утро, в вагоне оказалось достаточно много грибников — узнать их можно было по резиновым сапогам, коробам и корзинам. Они весело обсуждали своего товарища, который вчера перебрал, и сегодня не смог отправиться с ними.
Николай Петрович занял место чуть наискось от них и уставился в окно. Ему без надобности были их разговоры, многих он видел далеко не в первый раз и знал, что их дорожки не пересекаются: у него свои грибные места, у артельщиков —свои.
Напротив Николая села какая-то бабуля «божий одуванчик» и стала пристально вглядываться в лицо Николая. Когда он посмотрел на неё, она отчего-то испугалась: перекрестилась, суетливо встала и подхватив свой узелок, поспешила в другой вагон.
«Чудная какая бабка» — подумал Николай и задремал. Его разбудило какое-то странное, монотонное пение.
По вагону, опираясь на лыжные палки, шла нищая, юродивая женщина, негромко, грубым низким голосом певшая что-то непонятное. У неё, очевидно, когда-то была сломана нога и срослась неровно. Место перелома было выставлено напоказ — забинтовано, обильно залито йодом и вызывало жуткое впечатление.
Николай Петрович хотел отвернуться, но не мог. Женщина всё стояла напротив и продолжала своё странное пение. На её лице отпечатались следы тяжёлых алкоголических будней — мутные глаза смотрели на Николая Петровича из-под отёкших век. Ему стало не по себе.
Он пошарил в кармане, и выгреб всю мелочь, что скопилась там за долгое время. Взвесив её в руке, он аккуратно пересыпал её в протянутую ладонь нищенки.
— Спасибо, хранит тебя Бог, — сказала та, и кивнула на его корзину: — Михалыч говорит, что тебе лучше на сто шестьдесят восьмом сойти.
— Какой Михалыч?
Нищенка поднесла ладонь ко лбу и улыбнулась щербатым ртом:
— Ну, Михалыч… У меня в голове!
— А почему именно там? — удивился Николай Петрович, — я всегда в Соброво хожу.
— Да, кто его разберёт! — ссыпала мелочь в торбу нищенка, — там грибов больше, наверное. Михалыч зря болтать не станет!
«Что там на этом сто шестьдесят восьмом? Одни болота, нет там грибов, разве что, поганки»! — думал про себя Николай Петрович, — «выйду, как всегда, в Соброво!»
Но любопытство разбирало его, и подъезжая к названной нищенкой станции, он, подхватив рюкзак и корзину, прошёл мимо галдящих грибников на выход. Тем нужно было ехать ещё две остановки.
Они проводили его недоуменными взглядами, и он почувствовал себя дуpaком.
Выйдя из электрички, Николай огляделся. Он был совершенно один на полустанке, и не знал куда ему идти. С двух сторон был лес, но какой-то слишком молодой и… бесперспективный в плане грибов. «Дypaк я, вот, что! — подумал Николай Петрович, — послушал какую-то каргу! Эти то, какими взглядами меня проводили! Подумали, небось, что я спятил.»
Вдруг ему показалось, что кто-то перекликается через дорогу. Неужели грибники? Он перешёл рельсы, и по тонкой тропинке пошёл в лес, откуда слышал голоса. Тут, видимо, ходили нечасто — было сравнительно чисто: ни бутылок, ни мусора.
Глядя для порядка по сторонам, не мелькнёт ли где шляпка съедобного гриба, Николай Петрович никак не мог отделаться от чувства досады. Стал вспоминать, что никогда здесь не был. Проезжал на электричке, и всё. И замечал, что никто не выходит, и никто никогда не садится. Глухомань! Ни реки тебе, ни грибного леса. Одни болота и чепорыга!
Вдруг вдалеке он разглядел домишко. Он знал, что, например, там, где он обычно собирал грибы, было лесное СНТ, и всегда удивлялся тому, как люди, в отсутствие нормальных дорог смогли вообще что-то там построить. И дома там были неплохие! А здесь что? Дорог вообще почитай, что нет, нет и электричества!
Перед Николаем Петровичем встал небольшой, слегка вросший в лесную замшелую почву сруб, возле которого, по кругу были расположены огромные пни, оставшиеся от спиленных, судя по всему, недавно, вековых деревьев.
Николай Петрович постучал и не дождавшись ответа, толкнул дверь.
— Есть кто? — крикнул он, окинув взглядом небольшое помещение, и тут заметил старика, лежащего на кровати. Его голова запрокинулась на подушке, а вверх торчала острая, седая борода. Глаза были закрыты.
Дед не подавал признаков жизни. Николай Петрович потрогал его руку — холодная. В кино он много раз видел, как проверяют, жив ли человек — кладут свои пальцы ему на артерию на шее. Если пульс есть, он ощущается.
Николай Петрович положил руку деду на шею, и тот вдруг открыл глаза, сильно напугав его.
— Ты что? — спросил дед, неожиданно схватив его за руку, — удавить меня хотел? Он сильно сжал кисть Николая Павловича, и тот, не выдержав, закричал:
— Ааааай! Да я просто проверить хотел! Дышите ли!
— Чудной какой! А зеркало на что? — дед сел на кровати и покрутил головой. Долго же я спал!
«Вот угораздило, — в ужасе смотрел на него Николай Петрович, — я угодил к сумасшедшему… и телефон не взял», — с досадой подумал он.
— Да не боись, не сумасшедший я, — словно угадал его мысли дед. — Проси, чего хочешь, я у тебя в долгу.
— Ээээ… — Николай Петрович решил, что лучше подыграть сумасшедшему: — прямо всё, чего хочу?
— Ну, нет конечно! Ты же понимаешь, что мир во всём мире, или наоборот, я обеспечить не смогу. Но, изменить реальность одного человека мне вполне по силам! — сказал он, потягиваясь, — хочешь, сделаю тебя богатым? Укажу клад? А хочешь, будешь жить до ста двадцати лет!
— Я хочу… хочу чтобы у моей жены не болели суставы, — вздохнул Николай Петрович. Раньше мы вместе ездили за грибами, а теперь она почти не выходит из дому.
— А хочешь, я сделаю так, что ты всегда будешь уходить из леса с полной корзиной? Самых лучших, отборных боровиков? — старик встал и навис над гостем, как скала.
— Я хочу, чтобы Тамара…
— Видишь ли, — насупился хозяин, — я могу изменить реальность только одного человека… Желай что-нибудь для себя!
— Но, мне ничего не надо, — сказал Николай Петрович, и тут же ощутил головокружение и слабость.
— Что, давление шалит? — понимающе кивнул старик, доставая с полки банку, и срывая один из подвешенных к потолку пучков травы.
— Да вот, таблетки забыл, — пролепетал Николай Петрович, — у вас не будет случаем что-нибудь понижающее?
Старик сжал в руке сухостой и превратив в порошок, ссыпал всё в термос. После он взял что-то из темной банки, бросил туда же, и залив всё настоем из кувшина, закрыл термос и хорошенько встряхнув, оставил на минутку. После чего наполнил содержимым термоса кружку и подал гостю.
— На-ко, пей очень медленно!
— Мне бы сейчас помогли мои таблетки, — грустно отозвался Николай Петрович, — понимаете, я не верю в золотую рыбку там, волшебство… одним словом, в сказки!
Но, приняв питьё, под настойчивым взглядом хозяина он всё же сделал маленький глоточек. Потом ещё один. Зелье было терпким и горьким. Николай Петрович еле допил до конца, и вернув хозяину кружку, почувствовал, что сознание оставляет его. «Ну, вот и всё, — пронеслась мысль, — всё-таки он меня отравил.»
Прошло несколько секунд, и Николай стал чувствовать, словно его выталкивает со дна на поверхность. Стало легче дышать и в голове прояснилось. Он открыл глаза и увидел напротив смеющиеся глаза старика, хитро сверкающие из под седых нависших бровей.
— Я могу сделать тебя здоровым, — легонько похлопал он Николая по груди, — за то, что ты разбудил меня, я спасу тебе жизнь! Если бы ты вышел там, где обычно, уже бы лежал головой в папоротниках, недалеко от той полянки, где ты обычно режешь подосиновики.
— Откуда вы знаете? — Николай Петрович почувствовал суеверный страх.
— Тут много ума не надо, у тебя на лице всё написано, — ответил хозяин, — Печать смерти! Она появляется в твой последний день. Я могу изменить всё.
Николай Петрович побледнел.
— Боже! воскликнул он, ну почему я не взял телефон! — и он умоляюще посмотрел на старика, — Дайте, дайте мне позвонить, умоляю, я должен позвонить жене, проститься с ней!
— В этом нет смысла, — спокойно отозвался дед, словно речь шла о какой-то чепухе, — твоя жена обречена.
— Как это «обречена»? Тамара? — Николай Петрович, увидел как бревенчатые стены пришли в движение. Огромным усилием воли он поднял глаза на старика, — спасите её!
— Но, тогда ты умрёшь. То-то она расстроится! И, возможно твоё тело никогда не найдут. Здесь ничего нет, кругом болота. Сюда редко заглядывают люди.
— Пускай. Я готов.
— Нет ничего хуже неизвестности. Ты обрекаешь свою жену на это! — пытался образумить Николая хозяин.
Тут скрипнула дверь, и показалось бледное лицо молоденькой девушки:
— Фёдор Михалыч, там чудик в болоте увяз. С металлоискателем! Можно я себе его оставлю?
— Фрося! — зарычал на неё хозяин, — закрой дверь!
Дверь захлопнулась и за ней раздались не то рыдания, не то смех.
— Ну, — снова обратился старик к Николаю Петровичу.
— Тамара… — прошептал тот, — я чувствую, что она жива.
— Это ненадолго, — заверил его старик.
— Я хочу, чтобы она жила! Бери мою жизнь, Михалыч!
— Тьфу, ты, — разозлился тот, и хлопнул ладонью по столу, — ладно! Ну до чего упрямый народ! И чего заладил: Тамара, Тамара! О себе бы лучше подумал!
Он трижды хлопнул в ладоши, обратился чёрным вороном и вылетел в окно.
«Забористое зелье он мне дал», — подумал Николай Петрович, — «наверное, какой-то особый гриб! Не бывает, чтобы человек ни с того, ни с сего такое вытворял»!
Он покрутил головой, стряхивая наваждение, — » главное, чтобы Тамара была жива»!
***
Тамара открыла глаза и увидела над собой круглый диск. «Во шарахнулась, — подумала она, — летающую тарелку вижу!» Но через мгновенье до неё дошло, что она лежит на собственной кухне, на полу. А диск это лампа над ней.
Она осторожно встала и посмотрела на часы. Николай Петрович должен был вот-вот вернуться.
Тамара ощупала затылок — не болит. Сознание ясное.
«Всё равно надо провериться, раз я так вырубилась. Коля придёт, пусть сам таз достаёт с антресолей»! — подумала она, и села ждать мужа.
Звонкоголосая Фрося тем временем вела Николая Петровича в самое сердце болот. Он шёл за девушкой, и было ему так легко, как в двадцать лет.
— Стало быть, утопите меня? — крикнул он Фросе.
— Ещё чего! — звонко засмеялась та, — нужен ты мне, старый. Мне кого помоложе… вот один, попался! Сейчас вернусь и займусь им! — она кивнула на кочку, на которой валялся металлоискатель.
— А меня куда? — спросил Николай Петрович. Ему было всё равно: главное, Тамара жива.
— К станции же! — снова засмеялась девица.
Приглядевшись к её волосам, Николай Петрович увидел, что они все в тине и жирной, чёрной земле.
— А…как же печать смерти? — спросил Николай Петрович, ощупывая своё лицо.
Она засмеялась ещё пуще:
— Ты не явился сегодня на свидание со своей смертью. Она ждала тебя в лесу в десяти километрах отсюда!
Зашумела электричка.
— Опоздал! — с досадой сказал Николай Петрович.
— Скажи спасибо, что жив остался! — услышал он вдалеке. Обернулся, ан нету Фроси! Пока дошёл на платформу, шум поезда стих. Он посмотрел на часы. Перерыв на железной дороге давно кончился, — значит, он провёл в лесном доме несколько часов! Тамара, наверное, волнуется!
Домой добрался уставший, но счастливый. Позвонил в дверь. Ему открыла заплаканная жена.
— Тома! Ты не поверишь! — начал Николай Петрович, и тут же получил звонкую пощёчину.
— Я чуть с ума не сошла! — зарыдала Тамара, бросившись ему на грудь, — телефон оставил, таблетки забыл! Что ты за человек такой! Где ты был?!
— Я… опоздал на электричку, — не соврал Николай Петрович, — и грибов, извини, не собрал… А у тебя? Всё хорошо? Как ты себя чувствуешь? — вспомнив слова Михалыча с опаской спросил он, всматриваясь в лицо жены.
— Да так, ничего. Слегка приложилась, — улыбнулась она, уткнувшись ему в плечо.
Она не стала огорчать его, и рассказывать о том, что упала и потеряла сознание. Потом, как-нибудь, аккуратненько расскажет. Коле нельзя волноваться: не то давление повысится.
