— Сорок лет тебе супы варю, а ты хоть раз спасибо сказал?
Галина стояла посреди кухни, не глядя на мужа. В ее руках не было привычной кастрюли — только пустые ладони.
— Ты чего это удумала? — Юрий оторвался от газеты, недоуменно посмотрел на жену. — Где ужин-то?
— А нету, — Галина присела на край стула, сложив руки на коленях. — Не буду больше готовить. Надоело.
— Как это — не будешь? — Юрий опешил, отложил газету. — А кто будет кормить? Я с работы пришёл!
— И я пришла. Сумки дотащила, полы помыла, пыль вытерла. А теперь сяду и отдохну.
— Ты обязана готовить! Это твоя обязанность как жены!
— Обязанность? — Галина усмехнулась. — А твоя обязанность какая? Газету читать?
— Не перекладывай с больной головы на здоровую! — Юрий встал, нависая над столом. — Раньше всё было по-другому! Ты и суп сварить успевала, и пирожки напечь!
— Раньше я думала, что ты это ценишь.
— Да тебе что, сложно борща наварить? Ты ж дома сидишь целыми днями!
Галина медленно подняла взгляд:
— Я не дома сижу. Я на пенсии работаю. Уборщицей. Чтобы внучке на курсы английского хватало.
— При чём тут это? — Юрий раздражённо взмахнул рукой. — Мать моя и работала, и дом вела, и никогда не жаловалась!
— А я вот пожалуюсь, — Галина впервые за вечер посмотрела мужу прямо в глаза. — Знаешь, сколько раз я за эти годы слышала от тебя «спасибо»? Три. Когда детей родила, когда тебя с больничной койки вытащила после инфаркта и когда путёвку тебе в санаторий через профсоюз выбила.
— Да что ты несёшь? За что спасибо говорить? За то, что делаешь то, что положено?
— Ах, положено? — Галина встала, взяла с полки старую кастрюлю. — Так вот она, твоя кастрюля. Бери и вари себе сам, что положено.
— Ты что себе позволяешь? — Юрий стукнул кулаком по столу. — Я с тебя пылинки сдувал всю жизнь! А ты теперь, на старости лет, решила характер показывать?
— Пылинки? — Галина тихо рассмеялась. — А помнишь, как я тебе носки штопала ночами? Как обеды на неделю вперёд готовила, когда ты в командировки ездил? Как детей одна поднимала, пока ты карьеру делал?
— Слушай, Галя, — Юрий устало потёр лоб, — давай без этих бабских истерик. Ну устала — так скажи. Но это не повод…
— Сорок лет говорю, — перебила Галина. — Только ты не слышишь.
В прихожей раздался звонок. Юрий покачал головой:
— Дочка приехала. Только при ней скандал не устраивай.
Галина молча пошла открывать. В коридоре щёлкнул замок, послышались приветствия.
— Мамуль, привет! Пап, здравствуй! — Ира, сбросив туфли, прошла на кухню. — Что у вас тут происходит? Такие лица…
— Мать твоя взбунтовалась, — буркнул Юрий. — Говорит, готовить больше не будет.
— Правда? — Ира удивлённо посмотрела на мать. — А что случилось?
— Ничего, — Галина пожала плечами. — Просто устала быть кухонной принадлежностью. Пусть папа себе сам готовит. У него же всё получается лучше, чем у меня. Всегда об этом говорит.
— Когда я такое говорил? — возмутился Юрий.
— Каждый раз, когда суп недосолен или картошка переварена.
Ира переводила взгляд с матери на отца. Она никогда не видела маму такой — с прямой спиной и отрешённым взглядом. Что-то произошло, что-то важное. Галина всегда была тихой гаванью, всегда уступала, смягчала острые углы.
— Давайте я чайник поставлю, — Ира попыталась разрядить обстановку.
— Ставь, — кивнула Галина. — Только, может, папа сам заварит? Он же знает, как это делается. На словах.
— Галя, ты специально при дочери меня унижаешь? — Юрий сжал газету так, что страницы затрещали.
— А ты меня унижал сорок лет. Только без свидетелей.
Ира достала чашки из шкафа. Они были из старого сервиза, подаренного бабушкой на их с отцом свадьбу. Три чашки остались от набора, некогда состоявшего из двенадцати предметов.
— Может, расскажете, что случилось? По порядку, — предложила Ира.
— Представляешь, пришёл с работы — ужина нет! — начал Юрий. — Твоя мать сидит, руки сложила, говорит, больше готовить не будет. Это нормально, по-твоему?
— Я сегодня принимала решение, — Галина смотрела в окно, где уже зажигались вечерние огни соседних домов. — Помнишь, Юра, как Верочка из пятой квартиры умерла? Я сегодня на похоронах была.
— Какая ещё Верочка? — нахмурился Юрий.
— Вот именно, — кивнула Галина. — Сорок лет в одном доме жили, а ты даже не знаешь, кто такая Верочка. Хотя она нам картошку из деревни привозила, когда ты без работы сидел.
— При чём тут… — начал было Юрий.
— А я смотрела на неё, — продолжала Галина, не обращая внимания на мужа, — и думала: вот лежит женщина, которая всю жизнь была для мужа, для детей, для внуков. А теперь осталась чёрно-белая фотография да пирожки, которые все хвалят. И всё.
— Мам, — тихо произнесла Ира.
— И я поняла, — Галина впервые за разговор улыбнулась, — что не хочу быть просто тенью и пирожками. Хочу, чтобы видели меня. Живую. Не тень.
Чайник засвистел, нарушая тяжёлую тишину. Ира механически заварила чай. Юрий сидел, скрестив руки на груди.
— Ты просто накрутила себя, — наконец проговорил он. — Верка умерла, ты расстроилась. Это понятно. Но причём тут ужин?
— А при том, что я не хочу, чтобы обо мне вспоминали только когда желудок пустой, — Галина взяла чашку, которую протянула дочь. — Я хочу, чтобы меня замечали и в другое время.
— Я тебя не замечаю? — Юрий даже привстал от возмущения. — Да я тебе шубу три года назад купил!
— Потому что старую Ирочка забрала, когда от мужа ушла. И мне ходить было не в чем, — спокойно ответила Галина. — А ты ещё неделю ворчал, что переплатил.
Ира поперхнулась чаем. Она впервые слышала, как мама говорит с отцом таким тоном.
— Мам, может, вам обоим к семейному психологу? — осторожно предложила она. — У нас на работе Марина Сергеевна ходила со своим, говорит, помогло…
— В наше время без психологов жили, — отрезал Юрий. — И ничего, справлялись.
— Да неужели? — Галина поставила чашку. — А как твоя мать отцу кочергой по спине съездила — это что было? Нормальное семейное «справлялись»?
— Не смей мою мать трогать! — Юрий стукнул ладонью по столу. — Она святой человек была!
— Ты мою семью не трогай, а я твою не буду, — парировала Галина. — Только вот помню, как ты плакал у меня на плече, когда от отца сбегал. А теперь говоришь — всё нормально было.
Юрий побагровел:
— Ты… ты просто…
— Давайте без оскорблений, — вмешалась Ира. — Я не понимаю, почему нельзя просто поговорить?
— А мы сорок лет говорим, — Галина неожиданно встала и подошла к плите. — Только я всё слушаю, а он всё говорит.
Она достала кастрюлю и поставила на плиту.
— Так, значит, будешь готовить? — в голосе Юрия послышалось торжество. — Правильно. Что за блажь на старости лет…
— Не буду я ужин варить, — Галина повернулась к мужу. — Воды себе согрею. Пойду к Тамаре на первый этаж. Она давно звала вместе в бассейн ходить.
— В какой ещё бассейн? — Юрий растерянно моргнул. — Тебе шестой десяток, куда в бассейн?
— В обычный. Для пенсионеров скидка утром.
— А я? Я как буду? — он развёл руками.
— А ты как хотел, — Галина смотрела на него, не отводя глаз. — Всю жизнь я под тебя подстраивалась. Может, теперь твоя очередь?
— Мама просто просит уважения, пап, — тихо сказала Ира. — Это нормально.
— Да что вы обе на меня накинулись? — вспылил Юрий. — Я, между прочим, всю жизнь вас обеспечивал! Крышу над головой дал! Что ещё надо?
— Видеть во мне человека, а не кухонный комбайн, — Галина выключила плиту, хотя вода ещё не закипела. — Знаешь, сколько лет я не была в театре? В последний раз — когда Ирочке двенадцать было. А я ведь просила. Каждый год просила.
— Так билеты дорогие! — отмахнулся Юрий.
— На рыбалку с друзьями деньги находились, — Галина пожала плечами. — На водку для гостей тоже всегда есть. А на театр — нет.
Юрий побагровел:
— То есть, я всё делал не так? Всю жизнь, по-твоему, зря прожил?
— Нет, ты прожил свою жизнь, — спокойно ответила Галина. — А я свою — отдала тебе. Но больше не хочу.
В кухне повисла тяжёлая тишина. Юрий смотрел на жену так, словно видел её впервые. Ира переводила взгляд с отца на мать, не решаясь вмешаться.
— То есть, ты меня бросаешь? — наконец выдавил Юрий. — После сорока-то лет?
— Я не говорила, что ухожу от тебя, — Галина покачала головой. — Я сказала, что не буду больше жить только для тебя. Разница есть.
— А как ты себе это представляешь? — Юрий нервно забарабанил пальцами по столу. — Я прихожу — ужина нет, ты в каком-то бассейне плещешься?
— А ты представь, как я себе это представляла сорок лет, — Галина вдруг рассмеялась, и этот смех заставил Иру вздрогнуть. — Каждый день одно и то же. Завтрак, обед, ужин. «Галя, где мои носки? Галя, погладь рубашку! Галя, что за суп сегодня?» А я ведь когда-то стихи писала, Юра. Помнишь?
— Какие ещё стихи? — Юрий поморщился.
— Вот именно, — кивнула Галина. — Ты даже этого не помнишь. А когда мы познакомились, я тебе целую тетрадь отдала. Ты сказал — талантливо.
— Мам, ты писала стихи? — удивилась Ира.
— И не только. Я на гитаре играла, в хоре пела. А потом замуж вышла, и… — она развела руками. — Всё. Закрутилось-завертелось.
— Так я тебе не запрещал! — возмутился Юрий.
— Да? А помнишь, как я в хор вернуться хотела? Ты тогда сказал — чего по сценам шастать в твоём-то возрасте, дома дел полно.
— Я такого не говорил.
— Ещё как говорил! — Галина повысила голос. — И про курсы кройки, и про вечернюю школу английского. Всё было «потом, не сейчас, не время». А когда оно, это время? Когда в гробу лежать буду, как Верочка?
Юрий поднялся, отодвинув стул:
— Знаешь что? Раз тебя такая жизнь не устраивает — дверь открыта. Иди на все четыре стороны! В бассейн свой, на курсы, хоть в театр! Посмотрим, как ты без меня проживёшь!
— Да я всю жизнь без тебя прожила, — тихо ответила Галина. — Просто рядом.
— Мам, пап, успокойтесь оба, — Ира попыталась взять ситуацию в свои руки. — Давайте просто поговорим. Без криков.
— А что говорить? — Юрий развёл руками. — Сорок лет живём, всё нормально было. А теперь ей, видите ли, скучно стало! Театра ей захотелось! Бассейна!
— Тебе правда так сложно понять? — Галина посмотрела на мужа с каким-то новым чувством, похожим на жалость. — Я не прошу ничего сверхъестественного. Просто хочу, чтобы ты иногда спрашивал — а чего хочу я? Чтобы замечал, что я тоже человек.
— Что значит — тоже человек? — Юрий растерянно опустился на стул. — Я что, не считал тебя человеком?
— А ты вспомни, когда в последний раз спросил, как прошёл мой день? — Галина оперлась о стол. — Когда интересовался моими делами, а не только тем, что на ужин?
Юрий открыл рот, чтобы ответить, но промолчал. По его лицу было видно — он пытается вспомнить, и не может.
— Вот видишь, — Галина кивнула. — А я про твою работу всё знаю. И про нового начальника, и про премию, которую зажали, и про то, как ты с Витькой поругался в курилке. Потому что я слушаю. Всегда слушаю.
В коридоре зазвонил телефон. Ира вышла ответить, оставив родителей наедине.
— Я не понимаю, чего ты хочешь, — Юрий покачал головой. — В нашем возрасте уже поздно что-то менять. Мы привыкли жить определённым образом.
— Ты привык, — поправила Галина. — А я… устала привыкать.
Их разговор прервала вернувшаяся Ира:
— Там Женя звонит, у Мишки температура поднялась. Мне надо ехать.
— Конечно, дочка, — Галина тут же переключилась на заботливую маму. — Я тебе банку малинового варенья дам, для Мишеньки.
— Мама, у нас нет малины, есть микстура, — улыбнулась Ира. — Но… вы тут разберитесь, ладно? Я знаю, что вы сможете.
Она быстро собралась и ушла, оставив родителей в неловкой тишине.
— Галя, ну что за блажь? — Юрий пригладил редеющие волосы. — Ну хочешь в театр — я билеты куплю. Хоть завтра. Только давай всё будет как раньше.
— Не будет, Юра, — Галина грустно покачала головой. — Я себе обещала. И теперь либо ты привыкаешь к новой мне, либо… не знаю. Решать тебе.
Юрий молча смотрел на жену. За окном медленно темнело.
— А что теперь будет? — спросил он наконец.
— Не знаю, — честно ответила Галина. — Но я хочу, чтобы мы попробовали жить по-другому. Не как муж и его кухарка, а как… партнёры.
— В каком смысле?
— В простом, — Галина села напротив мужа. — Я готовлю — ты моешь посуду. Я стираю — ты развешиваешь. И мы оба имеем право на своё время. Ты идёшь на рыбалку — я иду в бассейн. И никаких претензий.
Юрий хмыкнул:
— Какой из меня партнёр? Я даже яичницу нормально пожарить не могу.
— А ты пробовал? — мягко спросила Галина. — По-настоящему пробовал, а не для галочки?
Юрий неопределённо пожал плечами. В его глазах читалась растерянность.
— Знаешь, что меня сегодня добило на тех похоронах? — Галина подперла щёку рукой. — Верочкин муж рыдал так, что сердце разрывалось. И всё повторял: «Если бы я знал, что у нас так мало времени, я бы столько всего ей сказал». А что мешало раньше?
— Галь, ну я ж не из таких… — Юрий неловко поёрзал на стуле. — Я не умею этими… словами.
— А делами?
Юрий поднял на неё взгляд.
— В следующую пятницу в ДК концерт будет, — медленно проговорила Галина. — Хор ветеранов. Я подумываю записаться.
Юрий открыл рот и закрыл. Потом ещё раз. В его взгляде мелькнула тень паники.
— Я… я могу с тобой сходить, — наконец выдавил он. — На прослушивание или как там это…
Галина удивлённо приподняла брови.
— Правда?
— Ну да, — он неуверенно кивнул. — Всё равно по пятницам только футбол крутят, а там одни проигрыши.
Галина улыбнулась — впервые за вечер это была настоящая улыбка.
— Хорошо, — сказала она и поднялась. — Тогда давай сделаем так: сегодня я всё-таки приготовлю ужин, а ты поможешь с посудой? И мы… поговорим. По-настоящему.
Юрий медленно кивнул.
— Только учти, — добавила Галина, — я не обещаю быть идеальной женой. Я просто хочу быть собой. Тебе придётся привыкнуть.
— А если не смогу? — тихо спросил Юрий.
Галина помолчала, потом ответила:
— Тогда нам обоим будет очень грустно.
Она достала с полки кастрюлю — другую, не ту, что ставила раньше. Новую, которую купила на распродаже и прятала для особого случая. Кажется, этот случай настал.
— Знаешь, Юра, — сказала Галина, наполняя кастрюлю водой, — я ведь до сих пор помню те строчки, что тебе когда-то написала. Про нас.
Она посмотрела на мужа и впервые за долгие годы увидела в его глазах не раздражение, не усталость, а что-то похожее на… интерес?
— Расскажешь? — спросил он.
И в этом простом вопросе было больше надежды, чем во всех их разговорах за последние годы.
